Балтийская трагедия: Агония - Бунич Игорь Львович

Зашевелились стотридцатки «Гордого», плавно двигаясь вдоль правого борта. Корабль рвануло от бортового залпа, оглушающий грохот ударил по барабанным перепонкам. Через 15 секунд ещё один залп.

«Отбой! — сообщил корректировщик. — Откатились, сволочи!»

а берегу творилось что-то невообразимое. В порту горели склады и административные постройки. Над городом поднимались клубы дыма, расцветали султаны взрывов, поднимая в дождливое небо тучи обломков и кирпичной пыли. Такого интенсивного обстрела ещё не было. А из нижней кромки облачности тройками продолжали выскакивать самолёты. Более десятка их кружилось над рейдом по часовой стрелке, выбирая цели для координированной атаки.

Военком «Гордого» Носиков, спустившись в каюту, открыл свой дневник и быстро записал нервным и стремительным почерком:

«27 августа 1941 года. Таллиннский рейд. Четвертый день в городе и вокруг него сплошной ад. Артиллерийская канонада не смолкает ни на минуту. Рейд буквально засыпается снарядами. Мы прикрываем огнём отходящие войска. Вчера пять раз налетали бомбардировщики, причем три раза по семь самолётов. Четыре бомбы легли в 8-15 метрах от корабля. На палубе масса осколков от снарядов и бомб, но, к счастью, потерь нет, только легко ранен вестовой Вилков. Сейчас ещё нет 7 часов утра, а на корабле уже было три боевых тревоги. Сейчас пишу эти строки, а в воздухе свистят осколки, над кораблём рвутся снаряды. Один осколок я оставил на память... Канонада усиливается. Маневрируем под сплошными разрывами. Обстреливаем немецкие позиции. Писать некогда. Идёт бой.»

Захлопывая дневник и поднимаясь обратно на мостик, военком Носиков ещё не знал, что сделанная только что запись в его дневнике станет последней...

06:45

Капитан Демидов с мостика своего сухогруза «Балхаш» наблюдал за погрузкой на борт раненых и персонала Палдиского военно-морского госпиталя, а также бойцов и командиров гарнизона Палдиски.

Пароход «Балхаш» водоизмещением в 2150 тонн был построен в Нью-Йорке в 1918 году и назывался «Страум». Пароход был куплен СССР в 1934 году и передан в БГМП. Война застала «Балхаш» на Канонерском заводе в Ленинграде, где «старый американец» проходил капитальный ремонт.

Поскольку в начале войны главной опасностью на Балтике было велено считать немецкие подводные лодки, «Балхаш» раскрасили в противолодочный камуфляж, нанеся на борта чёрной и белой краской полосы под разными углами. Считалось, что подобная окраска не позволит немецким подводникам быстро и точно рассчитать данные, необходимые для торпедной атаки. А на носу парохода нарисовали цифру 501. Военный транспорт №501 — «Балхаш».

В Таллинне «Балхаш» был осмотрен доктором Смольниковым и по его требованию передан в распоряжение медицинской службы, став санитарным транспортом. Демидову было приказано подойти к причалу отрезанной от Таллинна бухты Палдиски, где на борт парохода поднялся начальник медицинской службы береговой обороны Заборский. На мостике его встретил сам Демидов, его второй штурман Клименов, раненный в первый день войны на «Луге» и ещё не совсем оправившийся, и замполит Пономарёв. Вместе составили план погрузки. Заборскому помогала его жена — молодой врач Галина Польская. Генерал Кустов — комендант береговой обороны Палдиски — предложил Галине Польской следовать в Кронштадт на штабном судне «Вирония», почему-то считая, что на нём будет безопаснее. Но Галина отказалась. Её госпиталь со всеми ранеными предполагалось эвакуировать на «Балхаш». И на этом транспорте должен был находиться её муж. Молодая женщина считала, что у неё нет выбора...

Штормовой ветер наваливал «Балхаш» на стенку. Трещал привальный брус. Где-то недалеко что-то взрывалось, горело, едкий дым стелился по бухте. Саперы минировали причал. По двум сходням, перекинутым на стенку, на «Балхаш» непрерывным потоком поднимались люди. Солдаты и матросы белели окровавленными повязками. Некоторых вели под руки, других несли на самодельных носилках. Из санитарных фургонов выгружали тяжелораненых.

Капитан Демидов имел инструкцию: закончить приём на борт людей к рассвету завтрашнего дня, чтобы ещё успеть прийти на Таллиннский рейд и занять отведенное ему место в конвое.

07:05

Командир катера МО-407 старший лейтенант Воробьёв, бормоча про себя ругательства, возвращался на Таллиннский рейд, ведя на буксире целую коллекцию шлюпок и мотобот. Глубокой ночью доставив с «Минска» на «Виронию» капитана 1-го ранга Пилиповского, Воробьёв, мечтавший где-нибудь отстояться до рассвета и немного отдохнуть, получил новое задание: идти к передовым позициям на западном участке обороны, «разузнать» обстановку и, по возможности, эвакуировать раненых.

— Где проходит передовая? — спросил Воробьёв, не имевший ни малейшего понятия об обстановке на сухопутном фронте.

Оказалось, что и в штабе об этом имеют весьма смутное понятие.

Где-то в районе полуострова Какумяэ.

В сердцах Воробьёв рванул с места так, что чуть не протаранил рейдовый катер, стоявший у борта «Виронии».

Первое, что увидел Воробьёв, подходя к указанному ему полуострову, это сидящую на мели эстонскую шхуну. На шхуне он обнаружил раненых как моряков, так и пехотинцев. Легкораненые, как выяснилось, вплавь добрались до берега и бесцельно бродили по пляжу. Костер разводить боялись из-за близости немцев.

Подойти к борту шхуны Воробьёв не мог, опасаясь повредить винты. Было слишком мелко. Пришлось переправлять раненых на шлюпках. Раненые быстро забили все микроскопические кубрики и каюты «малого охотника», заняли верхнюю палубу. Что делать с остальными?

У берега обнаружили водолазный бот. На него погрузили находившихся на пляже. Загрузили до отказа три шлюпки. Все это хозяйство взяли на буксир и пошли обратно на рейд.

Снова стали искать «Минск». Сначала казалось, что его обнаружили, но затем выяснили, что это «Ленинград». Лидер вёл огонь по берегу и подойти к нему было нельзя. «Минск» обнаружили ближе к берегу. Корабль стоял, вздрагивая от поворачиваемых турбин, готовый в любой момент дать ход.

Импровизированная флотилия Воробьёва появилась на рейде в тот момент, когда в артиллерийском обстреле рейда возникла какая-то непонятная пауза. Немцы то ли пили кофе, то ли разгружали боеприпасы. «Минск» также не принял раненых, приказав Воробьёву сдать их на тральщик и эсминец «Скорый», стоявший на катере чуть мористее. Не успел Воробьёв отойти от лидера, как на рейд снова посыпались немецкие снаряды.

07:25

Глядя на поднимающиеся то тут, то там столбы воды от немецких снарядов, старший лейтенант Воробьёв повёл свою санитарную флотилию к указанному тральщику. Но прежде чем МО дошел до него, тральщик неожиданно дал ход и ушёл куда-то в сторону острова Найссаар. Второй тральщик под сочный мат какого-то старшины принял раненых со шлюпок и бота, но тут же дал ход, чуть не опрокинув «охотник», и тоже ушёл к Найссаару.

— На «Скором»! — завопил в рупор Воробьёв. — Примите раненых!

Эсминец уже снялся с якоря, начав маневрирование под обстрелом, но видимо в призыве Воробьёва было столько горечи, что капитан 3-го ранга Баландин, невзирая на обстрел, приказал застопорить ход и закричал Воробьёву в мегафон:

— Подходи к борту, быстрее перебрасывай!

Подскочив к борту «Скорого» и перебросив на эсминец швартовые концы, Воробьёв начал передавать раненых, которыми был буквально набит его маленький катер.

— Шевелитесь, шевелитесь! — торопил в мегафон Баландин, с тревогой поглядывая на встающие по рейду водяные столбы.

Матросы Воробьёва делали все, что в их силах, перебрасывая тяжелораненых на эсминец. Корабли мотало на волне, било друг о друга, «малый охотник» то проваливался вниз, то его палуба поднималась выше палубы эсминца.

Порой раненых просто кидали на палубу «Скорого». Они кричали и ревели от боли, а находившиеся без сознания шлёпались на настил молча и страшно, как манекены.