Балтийская трагедия: Агония - Бунич Игорь Львович

И дело заключалось не только в воспоминаниях о тех прекрасных годах, когда Трибуц командовал этим кораблём. Он считал, во-первых, что у старого, но ещё быстроходного «Новика» больше шансов благополучно добраться до Кронштадта, чем у такой громадины, как «Киров», напоминающего в ордере слона, идущего в сопровождении антилоп. А, во-вторых, в предвоенные годы «Яков Свердлов» был переоборудован в корабль управления и связи, и командующий искренне считал, что с такого неприметного эсминца будет много легче управлять переходом, чем с «Кирова» под ливнем немецких авиабомб. Его присутствие на «Кирове», считал он, может привести к тому, что 190 кораблей и транспортов останутся без управления, а это значительно облегчит противнику задачу их уничтожения.

Теперь адмирал понял, что у него нет альтернативы, кроме как следовать на «Кирове», а объяснять командованию нецелесообразность подобного решения стало уже очевидно невозможным. Кто-то, наверное, на самом верху достаточно подогрел всю эту истерию...

Война — есть война, а приказ — есть приказ. И получи Трибуц ясный приказ поднять свой флаг на «Кирове», и, обеспечив крейсер необходимым охранением, уходить из Таллинна, бросив всех остальных на произвол судьбы и на милость победителей, он бы так и поступил, хотя вовсе этого и не хотел. Но никто подобного приказа не отдавал, как никто и не требовал открытым текстом его личного присутствия на крейсере в ходе прорыва. Но формулировки типа «под вашу строжайшую персональную ответственность» говорили сами за себя. Все, что это означало в переводе с канцелярской новоречи на обычный человеческий язык адмирал Трибуц, только в силу своего положения и лежащей на нём ответственности, должен был понимать лучше других.

Пойди он, как и предполагалось, на «Якове Свердлове», он вполне мог попасть в положение, в которое четверть века назад попал адмирал Рожественский после Цусимского боя. Снятый с погибающего «Суворова» на эсминец, командующий 2-ой Тихоокеанской эскадрой мог бы без больших проблем достичь Владивостока. Но и он, и офицеры его штаба отлично понимали всю неуместность своего появления во Владивостоке, когда половина вверенных ему боевых кораблей оказалась потопленной, а вторая половина — захвачена противником. Когда более 5000 моряков ушли в пучину вместе с кораблями и столько же угодило в плен. Конечно, по тем временам никто бы не расстрелял командующего и его штаб прямо на причале и даже не арестовал бы. Но Рожественский и его штабные всё-таки предпочли тоже попасть в плен, нежели при таких обстоятельствах появляться на родине.

Что произойдет, если он, Трибуц, прибудет на «Якове Свердлове» в Кронштадт, а «Киров» — нет? Сейчас не либеральные времена Николая II. Адмирал смирился с мыслью, что ему придется разделить судьбу крейсера «Киров». Но как бы ему не намекали на желательность вывода из Таллинна ТОЛЬКО крупных боевых кораблей, адмирал не собирался поступать подобным образом. Он твердо решил вывести из Таллинна всё, что может идти и всё, что можно погрузить на корабли и суда.

Подобная гигантская по масштабам операция по проведению крупных конвоев и соединений боевых кораблей через узость заминированного залива, оба берега которого уже захвачены противником, чья авиация безраздельно господствовала в воздухе, требовала длительного и тщательного планирования, солидной подготовки и мастерского исполнения. На всё это, помимо времени, которого не было, необходима была целая плеяда опытнейших специалистов по управлению конвоями и соединениями боевых кораблей, которых не было тоже. Сам Трибуц, хотя и занимал должность командующего флотом с апреля 1939 года, не имел опыта командования крупными соединениями в море, тем более в тех условиях, что сложились в настоящее время. Что касается его подчинённых на всех уровнях командования, требующего управления отрядами, флотилиями и дивизионами кораблей, то им вынес свой приговор сам нарком ВМФ адмирал Кузнецов, отметивший при подведении итогов боевой учёбы за 1940 год «полнейший провал по оперативно-тактической и боевой подготовке» всех звеньев управления КБФ. Эти обидные слова наркома Трибуц не забывал никогда; и сейчас, когда приходилось импровизировать на ходу, чтобы под огнём противника скоординировать действия десятков боевых кораблей и сотен транспортных плавсредств, обеспечить их безопасную погрузку и вывод из блокированного Таллинна, командующий создал группу из шести лично отобранных офицеров, которые носились по рейдам и бухтам, инструктировали капитанов транспортов, объясняя им чуть ли не на пальцах где и когда им нужно появиться у причалов (или на рейдах), погрузиться по последнюю марку и быстро отойти в водное пространство между островами Найссаар и Аэгна.

Это была небывалая в военно-морской практике импровизация.

Но другого выхода не существовало.

Сам Трибуц на «Пиккере» обошел бухты Найссаара, проинструктировав капитанов нескольких транспортов и убедив, кстати, капитана «Ивана Папанина» Александра Смирнова по возможности обходиться без буксира.

03:40

Капитан теплохода «Иван Папанин» Александр Смирнов прослужил в торговом флоте более пятидесяти лет. Диплом капитана он получил ещё задолго до революции. В 1921 году, после семи лет блокады Балтики для русского мореплавания, вызванной войнами, хаосом, политическими катаклизмами и кровавыми междоусобицами, первым провел пароход «Амгунь» по портам Западной Европы. В середине 30-х годов старый капитан ушёл на пенсию, некоторое время работал капитаном- наставником в морской инспекции, а затем — в Научно- исследовательском институте морского флота.

С началом войны находящийся на пенсии старый капитан пришел к одному из своих бывших учеников — начальнику БГМП Безрукову — и попросил направить его на любое судно хотя бы третьим помощником.

Многие старые капитаны мечтают умереть на море. Сухопутному человеку этого не понять.

Никто лучше начальника БГМП Безрукова не знал о способностях капитана-ветерана Смирнова и о хронической нехватке капитанов дальнего плавания, пожираемых неуемными аппетитами военного флота.

Смирнову немедленно предложили должность капитана парохода «Иван Папанин», который в тот момент срочно переоборудовался в военный транспорт у стенки Ленинградского торгового порта.

Теплоход «Иван Папанин» был построен в 1933 году на Северной Судостроительной верфи в Ленинграде. Судно имело водоизмещение 3500 тонн, дизельную машинную установку и парадную скорость 9,5 узлов.

Строился теплоход в качестве лесовоза для Черноморского пароходства с припиской к Одессе. В ходе постройки судно сначала нарекли «Ураллес», а затем «Мурмансклес». Однако после спуска на воду оно было переименовано в «Карл Лепин» и носило это имя до 1938 года, когда Лепин был разоблачен как троцкист и враг народа. После этого по коллективной и единодушной просьбе экипажа, поддержанной парторганизацией пароходства, теплоходу была оказана высокая честь нести на своем борту имя железного наркома Николая Ежова. После расстрела последнего в 1939 году судно стало называться «Иван Папанин» в честь знаменитого полярника, который даже на плавучей льдине не расставался с именным чекистским маузером.[12]

Когда капитан Смирнов прибыл на борт «Ивана Папанина», переоборудование теплохода уже практически закончилось: корпус и надстройки были выкрашены в шаровый цвет, вокруг радиорубки и мостика установили броневые щитки, а на носу нарисовали номер 505 (ВТ-505).

Первой крупной транспортной операцией военного времени на линии Ленинград-Таллинн явилась эвакуация огромных таллиннских продовольственных складов в Ленинград. Вместе с другими крупнотоннажными транспортами: «Луначарский», «Тобол», «Аурания», «Выборг», «Лиина» и «Мария» — «Иван Папанин» включился в перевозку продовольствия в Ленинград.

Через минные поля, которые с каждым днём становились все обширнее и плотнее, транспорты везли в Ленинград продовольствие и раненых, отбиваясь от участившихся налетов немецкой авиации.