Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

– А это кто там, у дверей? – Олег показал на проходную. – Кажется, Константин Михайлович. Пошли навстречу. Олег всматривался в постаревшее, с синяками под глазами, усталое лицо Константина Михайловича и поймал себя на мысли, что сам он не успел за это время измениться так сильно. – Мне сказали, что с ног до головы промокли, – Константин Михайлович пожимал им руки. – Присмотрел вам ватные брюки и телогрейки. – Во, сапоги купил. – Борька показал на свою обнову. – За деньги? В магазине? Подобрали бы мы вам башмаки. В большом кабинете с мутными после зимы, большими окнами они сели за темный полированный стол. Константин Михайлович спросил: – И чего вы наизобретали? – Работаем кое над чем, – ответил Олег. – Приехали обсудить. – Это – давайте. Хоть послушать, кто над чем нынче кумекает. – А что у вас тут теперь за дела? – спросил Борька. Константин Михайлович говорить на эту тему явно не хотел и ответил не сразу: – Что происходит? Сократили мы народ наполовину. Остальные сами ушли. Моя семья – еще ничего. У жены недалеко двоюродные братья живут. И картошки нам давали, и капусты. – Наверху по этому поводу что-то говорят? – спросил Олег. – Когда все это началось, мы телеграммы куда только ни рассылали. И кому только звонить не пробовали. То отфутболивали, а то и просто отвечали, что не их теперь дело. Везде каких-то молодых насажали. Они говорят, чтобы им больше не звонили. Ну, а вы как? – Выпускаем кое-какие поделки, чтобы зарплата была, – рассказывал Борька. – Ангар под склад сдаем. – Вам хорошо, – ответил Константин Михайлович. – А тут кому сдать? Медведям? Ну, давайте о приятном. Что вы надумали? Говорили долго. Перебивали друг друга и размахивали руками. Константин Михайлович сильно отстал за эти годы и о многом даже не слышал. Врубался он быстро и своими вопросами показывал, что схватывает суть. Под конец разговора он загрустил: – Да-а, может и получится, если упростить и потехнологичнее сделать. Жаль, что никому не нужно. – Это не серьезно, – отозвался Борька. Константин Михайлович промолчал. Поднял телефонную трубку, после паузы сказал: – Алло! Людмила! Поговорили мы с гостями. Они проголодались. Еще ухи просят. Говорят, что понравилась. Хлеб в шкафчике лежит. И рыбы копченой я принес. – Рыбу надо под что-нибудь! – объявил Борька. Олег пошел в гостиницу за коньяком. Было около семи вечера. По пустой улице ветер гнал полиэтиленовый пакет. Рыжий пес пытался его догнать. Подбежал к Олегу, посмотрел голодными глазами и гавкнул. Люся разложила рыбу на газете. Разлила по тарелкам остатки ухи. Борька разломил широкого темно-бурого леща: – Ух, ты какой! Ну, за что под рыбку? – За встречу! – без затей предложил Константин Михайлович. – Делать нечего! – согласился Борька. – За встречу и за вас! – Будь что будет! – сказала Люся, поднимая рюмку. – Не надо! – Константин Михайлович взглянул на нее и быстро отвернулся. Борька аккуратно вытаскивал из своего куска рыбьи косточки и говорил: – Все-таки мы до вас добрались. Охота – она пуще неволи. И семь верст – не крюк. – Я резковато с вами поговорил, когда вы позвонили и о встрече договариваться стали. – Константин Михайлович посмотрел на Олега. – Да? Я и не заметил. – Пытаются время от времени к нам попасть. Иногда вроде как по старой дружбе. Интересуются, не хотим ли чего продать по дешевке. – Металлолом? – спросил Борька. – У нас и кроме этого кое-что есть. Вот, к нам и пристают. Но мы о чем нынче мыслим? О посевной! Только и думаю: как бы нам осилить бывший полигон картошкой засадить. Вот это было бы дело! Только соляркой бы разжиться. И тут вы со своими проектами! Честно говоря, я еще в толк не возьму, у кого из нас сдвиг по фазе. Может я чего с вегетарианской диеты не понимаю. Или вам делать нечего. Он говорил раздраженно, чуть опьянев. Они не стали ему отвечать. Борька протянул руку к бутылке коньяка: – Долго ли все выяснить? Допьем и выясним! – Я пока воздержусь. – Хозяин прикрыл рюмку ладонью. – А то – не ровён час – развезет еще. Насчет вашего дела надо покумекать. Я сейчас не готов. И боюсь, что не нужно это уже никому. Вот только Морозов, говорят, держится. Он полгода назад мне звонил, так просто, узнать, живы ли. Тогда-то мы не в такой дыре сидели. Еще запасы солярки были. А у вас силы есть чем-то заниматься. – Это вот он! – Борька показал на Олега. – Он у нас сейчас за основную движущую силу. Я тоже кое-что пытаюсь делать, но больше сачкую. То одно, то другое. Ты меня извини, конечно, – Борька обращался к Олегу. – Старые твои работы были – так, белиберда одна. А сейчас, смотрю, въехал парень в это дело. И карпит с утра до вечера. Я даже завидую иногда. Правда! Люся сказала, что ей пора уходить. – Проводить надо? – спросил Борька. – Да вон, мой подъезд рядом совсем. – Она показал рукой за окошко. – У нас грабителей нету. Все там, на берегу. Чайник я вам оставлю. Пейте, пока горячий. В восемь часов у нас электричество отключают. Я вам на подоконнике фонарик положила. Они доедали второго леща, а Константин Михайлович закурил и сказал: – Я у вас в Москве не помню, когда был. А раньше часто на разные совещания вызывали. – А что Москва? – вздохнул Борька. – Большая, неуклюжая, приезжими забитая. Они ее терпеть не могут. Злая она какая-то стала. Жалко ее. – Моя семья – из Петербурга. – Константин Михайлович отодвинул стул подальше от стола. – Прадед на железной дороге служил – машинистом царского поезда. Когда все в Петербурге началось, царь решил вернуться из ставки. А уже Временное правительство сформировали. Царь поехал в Псков, хотел с командующими фронтами связаться. На станции «Дно» поезд остановили, объявили, что начальством приказано задержать. Царский почетный конвой красные банты нацепил. И тогда подходят к прадеду люди из царского поезда и начальник станции и говорят: царь приказал – в Псков. Так что мой прадед последним был, кто императорский приказ исполнил. – Вот, что значит светлое монархическое прошлое! – выкрикнул Борька. – Ладно тебе, – остановил его Олег. – Не, пусть! – Константин Михайлович махнул рукой. – Если Борис шумит, значит, все нормально. А то он сегодня загрустил. За окном виднелась улица. Несколько окошек дома напротив светились мягким светом керосиновых ламп. Столько времени ушло на эту работу, и все пошло прахом, думал Олег. И получается, что все обречено: их с Борькой затея, завод и поселок. А они пьют коньяк под леща и, как когда-то, рассказывают друг другу разные истории. – Что? Допиваем? – Борька вытряхнул из бутылки последние капли. – Вот, Олег, еще не говорил. – Константин Михайлович поднял рюмку. – А что вам сказать? – Олег помолчал. – Кто знает, что нам делать? Ну, так, за победу над пессимизмом! – Это уж да! – Борька сразу оживился. – Во что не впадем – так в грех унынья! – Унынья теперь много, – ответил Константин Михайлович. – Звонили мне на той неделе из министерства, мол, передадут нас в какой-то холдинг. В общем-то, говорят, что всю нашу документацию придется отдать. Но я-то знаю, что у меня там есть. Не, думаю, вот это у них точно не выйдет. Не получат они от меня ничего. Так что? Прочие разговоры на завтра оставим? Они вышли из проходной в густую, непроглядную темень. За поселком гудел на ветру невидимый лес. – Доберетесь до своей комнаты? – спросил Константин Михайлович. Он не дождался их ответа и пошел вперед. Они слышали его шаги. Скрипнула дверь соседнего дома. – Пойдем к озеру! – предложил Борька. Ближе к воде в лицо задул порывистый ветер. В берег била сильная волна. Далеко-далеко, на краю черного пространства светились редкие огоньки. Левее, над дальним краем озера тучи разошлись, и в чистом, темно-синем обрывке неба светились звезды. Совсем рядом донесся шелест птичьих крыльев. Не сговариваясь, повернули обратно к поселку. – Люся как осунулась. – Борька помолчал. – А я к ней клеился в тот раз. Она – чудаковатая баба! Говорила: вот, если это у вас серьезно, то обдумайте все и напишите. Я, разумеется, не писал и не собирался. У тебя денег много? Одолжи до Москвы. Хочу ей предложить. Скажу – взаймы. В их комнате было холодно. Олег взял с подоконника фонарик и пошел умываться. Вернулся, стал разыскивать полотенце и увидел, что Борька залез под одеяло. – Нужен фонарик? – спросил Олег. – Завтра умоюсь, – отозвался Борька. – И без того замерз. Советую в свитере ложиться. К утру такого дуба дадим! Олег не послушался, и в постели сразу почувствовал спиной влажноватую, холодную простынь. – Я на ноги куртку брошу, – сказал Борька. – Хуже не будет. Ух, ты! С каким скрипом матрац. – Спокойной ночи! – Олег повернулся на бок. – Угу! – отозвался Борька. Шмыгнул носом и спросил: – Я тебе не рассказывал, как в девяносто третьем было? – Что было? – Как началась тогда в Останкино канонада, сел я на табуретку на кухне, обхватил голову руками и не знаю, что и делать. Потом туда поехал. По улице Королева навстречу женщины бегут, кричат: «Уходите отсюда! Уходите быстрее!» У Останкино выскакивают из подворотни трое в камуфляже, один мерзопакостнее другого. Самый здоровый хватает меня за плечо и орет: «Что? Тоже помитинговать?» Смотрю на него, говорю: «Иду просто так. Живу здесь рядом». Пошел дальше. От Останкино уже неотложки с сиренами отъезжают, и пальба кругом. На перекрестке милиция с автоматами. Хватают меня и к стене дома. И опять: «Куда идешь?» Я сказал, что рядом живу. Остановился у сквера. А впереди, из темени – грохот! И, такая, знаешь, жуть меня одолела! Шевельнуться не мог. – А потом что? – спросил Олег. – Ничего… Ладно, спать давай. Утром за мутным, запотевшим окном светило солнце. Олег вытер стекло рукой, посмотрел на лес за домами, на синее небо с редкими облаками. – Ну, чего? – Борька громко зевнул и выглянул из-под одеяла. – Итоги вообще-то хреновые. Чем теперь заниматься – даже непонятно. Я чего-то с полночи не спал. Как коньяк выветрился, так и проснулся. А ты чего думаешь? – Ничего пока. – Можем, конечно, и мы заняться… Переводить хлеб в фекалии. На улице они пощурились на сияющее солнце и пошли к озеру. За ночь ветер переменился. К берегу нагнало больших льдин. На одной из них расселись чайки. Льдина задела отмель у берега. Птицы перелетели на мокрый песок, принялись что-то клевать в полоске прибоя. – Ух! Холодрыга какая! – Борька поежился. – Я так ночью промерз, что не знаю, когда отогреюсь. Давай лучше по лесу походим. Тропинка была сырой. Борька шел в сапогах по лужам без разбора. Олегу приходилось обходить их по жухлой траве. Под елями лежал снег, обсыпанный за зиму иголками и корой. На опушке тут и там виднелись островки подснежников. – Надо же! Как в этом году уродились, – удивлялся Борька. – Такой год – большая редкость. Они шли без тропки по лесной опушке. Попадались кучи еловых веток и свежие желтые пни. Пахло сырой холодной землей. Под березой Борька что-то расковырял сапогом и радостно крикнул: – Сморчок! Будем брать? – Куда мы с ними! – ответил Олег. – Я их не очень-то люблю. Как ни промывай, хоть в десяти водах, а все равно песок будет на зубах скрипеть. Хочешь, пошли на косогор поднимемся? – Мы там были в прошлый раз. Ходили тут, помнится, все о чем-то спорили. По опушке они вышли к кладбищу. Ближе к лесу тянулись ряды старых могил, а на поляне – новые, под венками из хвои. Подошли ближе. Борька удивленно покачал головой: – Смотри, на табличках какие года! Девяносто четвертый да девяносто пятый. Ну и зима была! По тропинке из леса вышла женщина в длинном сером плаще, закутанная в темный платок. Остановилась, стала наблюдать за ними. Борька пошел ей навстречу, еще издалека поздоровался: – Встречались мы с вами. Вы в гостинице работали? – Я-то смотрю, вроде бы раньше у нас были, – ответила женщина. – Муж ваш, кажется, фельдшером здесь, – вспомнил Олег. – Веселый такой. – Веселый он у меня был. – Женщина покачала головой. – Проведать его пришла. – А что? Сердце? – спросил Борька. – Похуже. Очень он мучился. Все, что было, на обезболивающие продала. Вот, так. Умер – отмучился. Теперь хожу на свое место гляжу. – Чего загадывать! – ответил Борька. – Тут только думаешь, чтобы по-людски вышло. В последнюю зиму в гробах из необструганных досок хоронили. До причала их пошла провожать только Люся. Все пыталась что-то сказать Борьке, а он отказывался слушать и старался держаться ближе к Олегу. Девушка взглянула на Олега, и он понял, что надо поздороваться. – Я тебя как-то видела в кафе, – говорила она. – Но ты такой угрюмый был, что я за другой столик села. Шли к метро. Закончился рабочий день, и по тротуару тянулась толпа. Начало июня выдалось прохладным, и одеты все вокруг были не по-летнему. – Чего у вас нового с вашими изобретениями? – спросила она, поправляя платок на шее. – Странно, если я тебя в кафе не заметил, – удивился он. – Не думал, что такой рассеянный. – Так задумаешься – пушки будут рядом стрелять – и то не услышишь. Ну, настоящий ботаник! – Это что значит? – Не знаешь разве? Значит, на пятерки учился. – А у вас что нового? – спросил Олег. – Так, бумаги разбираем, в банк их отвозим, неудовольствия начальства выслушиваем. Дела наши кипят! На платформе метро была сутолока. Остановился поезд. Напротив них оказалась сцепка вагонов. Олег повернул к ближайшей двери, оглянулся и увидел, что девушка растерянно высматривает его в толпе. В вагон он протиснулся вслед за ней. Она дернула его за руку: – Сюда проходи. Здесь есть место. – И кому-то рядом: – Вы не подвинетесь чуть-чуть? – Ты где живешь? – спросил Олег. – На «Багратионовской». У нас там рынок – самый дешевый! Поехали! Отхватишь чего-нибудь. Там и сосиски хорошие и масло. У тебя кто дома за продуктами ходит? Сам? Ну, тем более! А где живешь? На Пресне? Фи! На 54-й сядешь – и до дома! Вперед, товарищ покупатель! Боевой друг!.. А меня Юлей зовут! Не слышит! Говорю: Юлей меня зовут! – У нее были веселые карие глаза. В неряшливых, забитых людьми проходах между палатками и контейнерами Олегу стало не по себе. – Тут явно что-то не то! – Юля оглядывала очередной прилавок и водила носом. – Тут мы покупать не будем. А там, дальше – сплошное жульё. Мало того, что обвешивают, еще и в носу ковыряют. Сколь здесь этих продавцов! Удивляюсь: куда они все в туалет ходят? Может, правда, на них памперсы? Тебя это не смущает? И правильно! Нас ничем не запугать! Она сунула ему в руки кулек с сосисками и велела заплатить. – Уходим? – спросил он. – Ты что? Сразу бежать! Нет, тебе еще сыру надо взять. Здесь в два раза дешевле, чем у вас там. Пошли, поищем! Ему показалось, что из ворот рынка они вышли одними из последних. Он тащил два пакета с едой и плелся за Юлей. Она посмотрела на него: – Ой, ты! Я масла подсолнечного забыла! Тут постой, погоди! Он стоял и думал, что давно мог быть дома, давно сварить картошки или пельменей, а не болтаться по рынку. Юля вернулась, строго посмотрела на него и спросила: – Что? Устал? А как другие чуть ли не каждый день? – А почему у тебя всего полпакета? – удивился он. – Мне ничего не надо было. Я для тебя старалась. Он проводил ее до автобуса. Начался дождик. В стеклянный павильончик остановки набился народ, а они стояли с краю, и перед их лицами с козырька капала вода. – В субботу повезу дочку в парк Горького, – говорила Юля. – Я там сто лет не была. А ты давно был? – Даже не помню, когда в последний раз туда заносило, – ответил он. – Кажется, ходили пиво пить. – А то – присоединяйся. Мы тебя возьмем. Утром Олег вытащил из железного шкафа модель устройства, поставил на стол и сразу заметил, что две детали были прикручены кое-как. На подоконнике валялся фантик от жевательной резинки. «Вот, идиот! – подумал Олег о Борьке. – Какого… ему туда лезть! И развинчивать зачем?» Борька явился в институт только к одиннадцати. Из окна было видно, как он вошел в ворота, остановился возле цветника и заговорил с дворником. В коридор он вошел украдкой, даже по сторонам огляделся, будто опасался, что кто-нибудь перехватит его по пути в лабораторию. Олег шагнул из-за шкафа с пожарным краном и схватил приятеля за плечо. – Чего? – вскрикнул Борька. – Ой, ты! Олег потащил его по коридору. Крепко держал за локоть и успевал удивляться обилию перхоти на засаленном воротнике мятого пиджака. – Не, ну…, – бормотал Борька, нехотя перебирая ногами. В лабораторию он вошел сам, бодро и весело. Сунул руки в карманы и спросил: – Как тут у вас с открытиями? Мы тоже кое-что накумекали. – Какого хрена ты туда полез и развинтил? – выкрикнул Олег. – Ну, знаешь! – Борька зло посмотрел на него. – Ты, что ли, один все делаешь? А остальные – олухи, и ничего в этих делах не понимают? – Какого… ты туда вчера полез? – Тебе что за дело? – закричал Борька. – Ты чего так раскомандовался? Фельдмаршал нашелся! – Ты поддатым вчера был! – А вот это – совсем не твое дело! – Я, что? – Борька запнулся. – Ты чего в мои дела лезешь? Пошел ты, знаешь, куда? – Ты хоть понимаешь, обормот, что мог на тот свет запросто отправиться? – Я? – вскрикнул Борька. – Нет, ты серьезно думаешь, что я меньше твоего понимаю? Там все идеи – мои! Ты только отверткой прикручивал. И ты еще себя хозяином считаешь! Там – мои авторские права! – А раз так – ну, и забирай свое! – Что ты думаешь? Тебе оставлю? А то запер все в шкаф. Я не могу прийти и посмотреть! Мне уже работать не даешь! Где вторая модель? Заберу! – Бери, чего хочешь и катись отсюда! – Олег кивнул на дверь. – Все мне не надо, а свое я возьму! – Борька полез в шкаф. – И не надо мне советовать, куда катиться. Я здесь замдиректора и занимаюсь всеми вопросами. Борька поставил вторую модель на свободный стол, оглядел ее и сказал: – Н-да, так поссорились Иван Иванович – замдиректора, с Иваном Никифоровичем! – И мерзко заржал. – С чего это вдруг ты себя замдиректора объявил? – удивился Олег. – Это еще что? – не понял Борька. – Завел визитку и объявил! А приказа не было. – Ну, да! Не было! – Борька изобразил негодование. – Это я за тобой знаю! Сейчас будешь вредничать! Сначала – авторские права, а теперь – вот это! Да-а! Сколько человек живет – столько шелуху теряет! – Так это хорошо! – ответил Олег. – Да? А я – в другом смысле. Совсем в другом! – Предупреждать надо – о смыслах. – Нет, раз такое дело, модель я у тебя забираю! – объявил Борька. – Я тебе как-то сказал, что в этом деле, главное, прислушаться и услышать, а не портки за столом протирать. Ты ни… не понял. Пашка стоял на тротуаре у своего подъезда. Одет он был в розовую майку, спортивные брюки и домашние тапочки на босую ногу. Размахивал руками и что-то говорил коротко стриженому, средних лет человеку в тонкой черной водолазке. Взглянул на Олега с улыбочкой-ухмылкой и, не здороваясь, сказал: – Во, смотри, какой у парня агрегат! А? Недалеко на площадке стояла приземистая, причудливой формы, красная иномарка. Человек в водолазке едва заметно покачал головой, будто в такт ему одному слышимой музыке, но на машину не оглянулся. – Ща он за руль, и до первого светофора всех обставит! Вот так! – Пашка опять заухмылялся и посмотрел на Олега: – Ну, а ты! Почему пёхом? Давай – на колеса! И кто – кого! Сможешь что-нибудь сделать против такого аппарата? Он тут всех упаковывает. Ща только по улице носился. Туда – сюда. Человек в водолазке будто ничего не слышал. С полусонным видом смотрел перед собой, выпятив нижнюю губу, и теребил ворот у шеи. – Он не один такой! – Пашка подмигнул. – Их тут – целая орда на таких штуках. Но у него – самая крутая. Ты взгляни только! Один бампер чего стоит! С таким-то бампером – в любой трактор въехать не жалко. И аппарату, и трактору – хоть бы хны! Человек перестал смотреть перед собой, почесал щетину на щеке и принялся разглядывать свои узконосые башмаки. Покачивался, приподнимаясь на цыпочках, и еле заметно мотал головой. – Хочешь в Новую Зеландию? – Пашка посмотрел на Олега. – А он хочет. Представляешь, человек именно туда собирается, а не куда-нибудь еще. Скажи, лафа ему будет в этой самой Новой Зеландии. На самолет, и с приветом! И тачка при нем. Не эта, так другая. Хочешь эту у него взять? Отдаст. А куда он денется, если – на самолет? Вот так человек с делами разобрался. Сам понимаешь: а чего сидеть на Стрельбищенском? Слушай, спроси его: почему он в Новую Зеландию захотел? Во двор въехал мусоровоз. Раздавил трескучую полиэтиленовую бутылку и остановился у помойки. Утробно залязгал передачей, попятился назад. – Вот теперь он нам свой аппарат тут и оставит, – хихикнул Пашка и посмотрел на человека в водолазке. – Из двора ему теперь не выбраться. Ща дядя Лёша обедать пойдет. Помойка, что? Подождет. Дядя Лёша вдумчиво обедает. С пивком! Мусоровоз развернулся, задним ходом подал к помойке. Шофер спрыгнул на землю, стал переключать какие-то рычаги между кабиной и кузовом. – Не дядя Лёша! – объявил Пашка. – Но тоже надолго. У этого кренделя тут быстро не получится. Человек в водолазке перестал теребить ворот и пошел к машине. – Что? За руль? – крикнул ему вслед Пашка. – А ну-ка давай! Человек распахнул дверцу машины, стал что-то рассматривать внутри. Посмотрел на Пашку, поднял руку и сделал малопонятный, ленивый жест, чуть покрутив кистью. – Ага! Вперед! – выкрикнул Пашка. Иномарка резко тронулась с места, тормознула у мусоровоза и длинно загудела. Шофер в спецовке выглянул из-за кабины, громко сказал: – Ну!.. Жди теперь! Ждать иномарка не захотела, опять загудела и стала медленно карабкаться на тротуар. Лязгнула днищем по бетонному бордюру и двинулась вперед, напугав женщину с сумками в руках.