Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

привилегий русского духовенства. Окончательное установление по

всем вопросам, касавшимся недоразумений между козаками и

Польшею, могло быть делом сейма, и для этой цели Дорошенко

пошлет своих послов на сейм в Варшаву.

Со стороны Дорошенка не было тут ни малейшей искренности.

Он тогда примирялся с коронным гетманом только потому, что

видел раздражение своих союзников татар, взволнованных

внезапным известием о набеге Серка и Рога. Не думал Дорошенко

входить в продолжительную дружбу с поляками, а тем менее

подчинять польскому королю Украину. Народ украинский был

слишком озлоблен против поляков и расположен был скорее

подчиниться бусурманской державе, чем католической Польше. У

Дорошенка, как и у многих тогдашних малороссиян, была одна

задушевная мысль - сделать Украину самобытной державой. Но

после Андрусовского договора с такою задушевною мыслью

невозможно уже было опираться ни на Москву, враждуя с Польшею, ни на Польшу, отступая от Москвы; обе заявили себя враждебно

национальным стремлениям Козаков; приходилось

противодействовать разом двум державам - и московской, и польской, а между

тем внутри Украины отнюдь не было ни согласия, ни ясности

стремления. Искателям самобытности представлялось тогда

единственным средством ухватиться за что-нибудь третье, за такое

сильное, чтобы оно хотя временно могло равно действовать и

против Московского Государства, и против Польши за Украину: таким третьим для Дорошенка тогда являлась Турция. Это была

единственная могучая соседняя держава, не имевшая повода

дружить ни с Польшею, .ни с Москвою - и притом держава с

большими военными силами; она, казалось, одна могла пособить Ук-

106

раине. Не ужасала Дорошенка отдача христианской Украины в

подданство мусульманскому государю. Пример молдавских и ва-

лахских господарей, данников Турции, ласкал его надеждами, что

Украине сжиться с Турцией было возможнее, чем с Московским

Государством и с Польшею. Надеялись, что Турция оставит

Украину под ее собственным местным управлением, не нарушая ни

веры, ни обычаев, и довольствуясь только некоторого рода вас-

сальною зависимостью. Разумеется, такой план имел только

кажущуюся верность в будущем. Не все козаки, как мы уже

замечали, разделяли с Дорошенком его склонность к Турции, и народ

малороссийский вообще ни за что не согласился бы очутиться

под властью турецкого падишаха, по давнему преданию считая

такую власть тяжелым бусурманским ярмом.

Народ в правобережной Украине, как и в левобережной, в

большинстве своем расположен был к соединению с Москвою. И

Дорошенко, следуя за влечениями своего народа, не прочь был

сойтись с Москвою и подчиниться <восточному царю>. Его лично

в данное время располагало и то, что брат его Григорий, взятый

в плен в Москву, по ходатайству вселенских патриархов был

обласкан царем Алексеем Михайловичем и хвалился этим в своих

письмах к брату гетману. В сентябре (15-го числа) киевопечер-

ский архимандрит Иннокентий Гизель, человек глубоко

уважаемый в Малороссии за свое благочестие и ученость, услышавши, что Дорошенко имеет намерение отдаваться в протекцию Турции, пытался отклонить его и указывал на то, что <бусурмане, по

закону своему, должны искоренять христиан, и оттого-то под их

обороною христианские народы греческие, словенские и многие

выгублены, и самый народ русский во все концы земли в неволю

запроважен и без милости мучим>. От имени православной церкви

и всего духовенства архимандрит обращался к гетману с таким

молением: <извольте, ваша милость, склониться лучше

по-прежнему под державу и оборону его царского пресветлого величества, и ваша милость себе вся желаемая у его величества подлинно

получишь; умилитеся над христианами, не. отдавайте их и самого

себя в работу бусурманам>. Брат гетмана Григорий был отпущен, и Петр Дорошенко, благодаря царя за эту милость, просил

отпустить еще и жену Григория и других пленников, находившихся

в Московском Государстве. В декабре Шереметев отправил к До-

рошенку посланцем Василия Дубенского известить гетмана об

освобождении пленных малороссиян и вместе с тем поручил своему

посланцу побеседовать с гетманом и узнать его настроение.

У Дубенского с гетманом велся такой разговор. Дубенский, от имени пославшего его, увещевал гетмана, чтоб-он отстал <от

погибельной агарянской прелести> и, как христианин, служил бы

обоим христианским государям - московскому и польскому.

107

- Я, - отвечал Дорошенко, - желаю быть с православными

христианами вкупе, и, будучи под высокою государевою рукою, голову покладать против неприятеля, только отстать от татар нам

нельзя. Вот это почему: сталось у нас постановление с польским

коронным гетманом Собеским - будет с королевским величеством

на сейме договор. Надобно подождать, что постановится на сейме.

Коронный гетман обещал* что мне-отдана будет Белая-Церковь, но до сих пор она мне не отдана, и если после сейма ляхи мне

Белой-Церкви не отдадут, так я доступать ее буду сам с татарами.-

Дубенский сказал: Боярину Петру Васильевичу известно

стало, что татары собираются приходить войною на малороссийские

города его царского величества; великий государь желает, чтоб

ты, гетман, помня Бога и святую христианскую веру, не посылал

татар христианских церквей разорять и крови проливать, и сам

бы отлучился от совета с ними. За это ты примешь милость от

Всемогущего Бога и освободишь душу свою от вечные погибели.

‘- Слышу, - сказал Дорошенко, - боярину Шереметеву

известно, что хотят приходить татары войною в малороссийские

государевы города, а мне такой ведомости нет, и без моего ведома

татары в государевы города не пойдут войною. У них и у меня

есть неприятели и поближе. Неприятели эти ляхи. Служили мы, козаки, польскому королю многие годы, а выслужили то, что ляхи

церкви Божий обратили в унию. Дает король мне, гетману, и

старшинам на всякие вольности привилегии, потом пришлет своих

поляков и немцев, а те отнимают у нас всякие вольности и

православных христиан мучат, бьют; с нас, гетмана и старшин, ос-

мачки хлебные и всякие поборы собирают; во многих городах

церкви Божий обругали и пожгли, а иные обратили в костелы.

Православному христианину этого терпеть невозможно. Мы, гетман, и все козаки.будем стоять за православную христианскую

веру, а войною татар в государевы города не пошлю; если говорю

неправду, то пусть в то время разольется моя гетманская кровь.

Только не в мире с татарами нам никак быть нельзя. Мы с ними

живем близко. Станут татары разорять нас - и в царские города

учнут войною ходить; коли ж мы будем с татарами жить в мире, так и государевы малороссийские города с нами будут в целости.

И теперь я татар удерживаю. Желаю, чтоб вера православная

ширилась по всему свету, а мне хочется быть под рукою его

царского величества. Я не хочу ни боярства, ни чего другого, кроме государевой милости, да чтоб вольности наши и права ко-

зацкие были вольны.

Стали обедать. Подали заздравную чашу в честь государя.

Дорошенко поднял ее и сказал: <дай мне, Господи, за великого

государя кровь свою пролить и голову положить>.

В это мгновение раздался залп из ружей и пальба из пушек.

108

Тут же Дорошенко прибавил: <у великого государя с

королевским величеством учинился мир и по договору хотят Киев отдать

полякам, но этого не будет: мы за Киев головы свои положим, а

ляхам Киева не отдадим!>

Дубенский, по приказу своего боярина, вел беседу с

митрополитом Тукальским и с архимандритом Хмельницким, уговаривал их, чтоб они, с своей стороны, склоняли Дорошенка иметь

расположение к московскому государю и отступить от союза с

бусурманами. Оба обещали. Оба недавно, в 1667 году, были

освобождены из заточения в Мариенбурге и поспешили на родину

с враждебными чувствами к полякам1. У них обоих был тот же

заветный идеал, как и у Дорошенка - самобытность Украины.

И они, как гетман, склонялись к мысли о турецкой протекции, видели в этом средство выбиться из-под польской власти, а к

Московскому Государству относились с осторожностью и

недоверчивостью.

<Ты, - писал к Шереметеву Дорошенко через Дубенского, -