Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич
Рачковский продолжил практику наружного наблюдения, но также начал развивать и внутреннее наблюдение, постепенно вербуя себе секретных агентов из эмигрантской среды. Рачковский усиленно внедрял в круги эмигрантов своих людей, затем по их донесениям громил народовольческие типографии, создавал динамитные лаборатории, которые тут же выдавал французскому правительству, словом, во всем старался не отставать от своих российских коллег. «Время, переживаемое Россией, — отмечал он в своем письме от 28 сентября 1895 года на имя директора Департамента полиции С. Э. Зволянско-го, — исполнено крайней неопределенности во взаимных отношениях многочисленных элементов, враждебных существующему политическому строю. Последнее обстоятельство представляет, по нашему разумению, как нельзя более благоприятный момент для организации правильных агентурных сил, которые сообразно представившимся условиям могли бы систематически и с полным вероятием на успех подавлять революционные происки, во всяком случае не допускать их развития до крайних пределов».
Официально представляя интересы самодержавия, Рачковский продолжал борьбу с врагами российской короны через завербованных французских чиновников. Он установил тесные контакты как с парижской, так и с женевской полицией. Парижские, цюрихские и женевские префекты, их помощники и рядовые полицейские за вознаграждение в несколько сотен франков в месяц, в зависимости от ранга, не только закрывали глаза на деятельность русской охранки в их префектурах, но и помогали ей всеми возможными средствами. В 1887 году Рачковский убеждал префекта французской полиции Фраг-нона, что враги российского самодержавия во Франции не могут представлять интересы русских людей, как они утверждают, поскольку идеи свои почерпнули у западных радикалов, которых Фрагнон, конечно же, презирал, а все их сообщники — евреи, украинцы или поляки.
В 1886 году Рачковский ходатайствовал о награждении ряда чинов парижской префектуры во главе с префектом Гроньоном и указывал на необходимость тесного контакта в будущем. Он, в частности, писал: «При успешности названного ходатайства наши политические отношения с местной префектурой, как первенствующим полицейским учреждением в Париже, несомненно, должны стать на вполне прочные основания, укрепивши за мною возможность действовать без всяких внешних стеснений со стороны г. Гроньона и его подчиненных, а также и пользоваться их прямыми (хотя, конечно, негласными) услугами во всех потребных случаях».
В короткий срок Рачковский сумел завязать прочные связи с французской прессой, получив, таким образом, возможность влиять на общественное мнение не только Франции, но и других европейских государств. Он всегда щедро платил французским журналистам за статьи и материалы прорусского толка. На службе у Рачковского находились крупные парижские журналисты того времени, с помощью которых он не только организовывал кампании против русских политэмигрантов, но и подготавливал французское общественное мнение к мысли о необходимости франко-русского союза. К примеру, завербованный им Жюль Гансен, родом датчанин, принявший французское подданство, бывший советник французского Министерства иностранных дел и влиятельнейший парижский журналист, за 400 франков в месяц снабжал все крупнейшие газеты Франции статьями, прошедшими предварительную редакцию Рачков-ского. Жюль Гансен был, между прочим, близок с русским послом в Париже, бароном Моренгеймом, с которым познакомился еще в Копенгагене, где Моренгейм был тогда посланником. Среди сотрудников Рачковского, кроме Гансена, были и другие, не слишком щепетильные в нравственном отношении французские журналисты: Калометт из «Фигаро» и Мора из «Пти Пари-зьен». Тот факт, что глава Заграничной агентуры сам дал конспиративное имя «Ратмир» писателю Раймонду Ре-кули, говорит о том, что для сбора информации были завербованы несколько литераторов. Весьма вероятно, что Рачковский умышленно преувеличивал роль своих фаворитов-журналистов, чтобы платить им хорошее жалованье.
Рачковский на посту шефа заграничной охранки чувствовал себя весьма свободно, действовал по собственному усмотрению, часто совершал экстравагантные поступки, с деньгами обращался весьма вольно, однако начальники оставались весьма довольны результатами его работы. К 1894 году он ежегодно получал из Петербурга 300 тысяч, франков на свои нужды, сверх этого его жалованье составляло 12 тысяч франков. Рачковский любил роскошь и заработал на парижской фондовой бирже достаточно, чтобы купить виллу в столичном предместье Сен-Клу.
Шеф Заграничной агентуры установил дружеские контакты с политическими деятелями, депутатами, дельцами. Его особняк посещали самые высокие чины в иерархии европейских правительств. Благодаря этому ему удавалось оказывать ощутимые услуги Министерству внутренних дел Российской империи, российскому внешнеполитическому ведомству и другим министерствам. Рачковский действительно поставил свою деятельность «на широкую ногу»: во всех фешенебельных ресторанах Парижа официанты знали «general russo» в лицо и оказывали должное уважение за щедрые чаевые.
«Если бы вы встретили его в обществе, — писал о Рачковском хорошо его знавший глава ордена мартинистов в Париже знаменитый Папюс (Жерар д’Анкосс), — я сомневаюсь, почувствовали бы вы хоть малейший испуг, ибо в его облике не было ничего, что бы говорило о его темных делах. Полный, суетливый, с постоянной улыбкой на губах, он напоминал скорее добродушного, веселого парня на пикнике; у него была одна приметная слабость — он страстно охотился за нашими маленькими парижанками, но он один из самых талантливых агентов во всех десяти европейских столицах». Сам себя Рачковский причислял к «чернорабочим», доставлявшим интригующим против Департамента полиции ведомствам «манну небесную» в виде результатов «тяжелой и неблагодарной возни с революционной средой». Что касается методов его деятельности, то они не были оригинальными. По свидетельству одного из чиновников Департамента полиции, «все сводилось у него к одному — деньгами нужно купить того-то и того-то; нужно дать тому-то и тому-то. Иногда пустить деньгами пыль в глаза через агента. Он, по-видимому, был убежден, что за деньги можно купить все и каждого».
Департамент полиции уделял большое внимание вербовке секретной агентуры из числа нелегальных противоправительственных партий. Особенно большая работа в этом направлении была проделана Рачковским. Ко времени его руководства политическим сыском относится разработка специальной инструкции по организации и ведению внутреннего агентурного наблюдения. Действие этой инструкции распространялось и на Заграничную агентуру.
С приходом Рачковского деятельность Заграничной агентуры значительно активизировалась во многом благодаря тому, что к сотрудничеству в охранку было приверчено несколько очень способных агентов. Одним из них был Бинт, которого еще Корвин-Круковский завербовал в 1883 году, другим — Абрам Геккельман (он же Ландезен-Гартинг. в полицейской переписке — сотрудник Л.), опытный агент, часто менявший имена и нигде не задерживавшийся надолго, — будущая звезда полицейской провокации и шеф Заграничной агентуры, «духовный» наследник Рачковского. Особо доверенными его агентами были поляк В. Милевский и еврей Л. Гольшман, рукой которого и написано большинство докладов Рачковского.
Активным агентом Рачковского был Л.Д. Бейтнер. Сын чиновника, будучи изгнан из Нижегородского ка-дртского корпуса в 1890 году за сбыт украденных у купца Кояомнина денег, он отсидел по приговору владимирского окружного суда 7 месяцев в тюрьме, затем уехал за границу, поступил в Цюрихский университет в Швейцарии и в 1892 году сделался сотрудником Заграничной агентуры. С этого времени Лев Бейтнер начал играть значительную, но далеко еще не выясненную роль в деятельности Заграничной агентуры. Как провокатор он участвовал 16(28) января 1894 года в анархической демонстрации в Цюрихе, был арестован, но вызволен Рачковским. В конце 90-х — начале 900-х годов жил в Лондоне, следил за старыми народовольцами и Бурцевым. Кроме провокаторской деятельности Бейтнер занимался и шпионажем, постоянно разъезжая по Европе. Охранная кличка Бейтнера была «Москвич»; умер он в Копенгагене в 1907 году. Бейтнер освещал П. Э. Панкратьева, помогавшего Бурцеву отправлять его издания в Россию. Истинная роль Панкратьева Бейтнеру и Рачковскому была неизвестна. Между тем он являлся сотрудником Петербургского охранного отделения. Панкратьев был публично разоблачен в 1901 году социал-демократической газетой «Искра». Активная деятельность Бурцева как пламенного проповедника террористической борьбы с царизмом в это время становится серьезным препятствием и большой угрозой для российского полицейского начальства. «В. Бурцев, — пишет в „Минувшем" разоблачитель агентов охранки Менщиков, — в качестве адепта террора был под усиленным наблюдением заграничной агентуры. Рачковский знал, как Бурцев в разговорах объяснял тайную цель издания „Былого", что он говорил о Панкратьеве, кого рекомендовал в России. Корректуры издания Бурцева препровождались в Департамент полиции вместе с письмами от него — подлинными и в копиях — к нему». Связи Бурцева агентуре были более или менее известны; в особенности обращалось внимание на его знакомых из числа приезжей молодежи, которые по возвращении на родину подвергались наблюдению и преследованию (Лебедева, Ослопова, Замятин, Менкест, Краков, Мальцева, Пальчинская, выехавшая в Россию под присмотром филеров, и др.). В 1900–1912 годах Бурцев был под перекрестным огнем агентуры: с одной стороны, Бейтнер, пользовавшийся его доверием, с другой — Панкратьеву давнишний его знакомый, не спускали с него глаз. Нельзя ручаться, что не было и третьего осведомителя, доносившего на Бурцева. В Департаменте полиции все остерегались друг друга, никто никому не доверял. Часто заведующий Заграничной агентурой не знал, что рядом с «©собственными провокаторами работают и другие секретное сотрудники Департамента полиции, петербургского, московского, дворцового или какого-нибудь другого охранного ведомства.
