Журналисты о русском языке - И. Б. Александрова

или дискуссию, – и все. Газета – это всегда небольшой клуб. Тем не менее СМИ пытаются уйти от этой «клубности». Некий официоз традиционных СМИ вытесняется субкультурой Интернета. Я бы даже сказал, что это не субкультура, а в определенном смысле более высокая культура. «Культурные» полосы газет все больше вынуждены не анализировать, а лишь коротко откликаться на события, уходят в прошлое стандарты материалов о культуре – например, когда о театре на целую полосу писала Наталья Крымова, и так далее. Возможности для такой журналистики сегодня существуют только в Интернете. Аналитические возможности журналов почти равны нулю. А если какая-то аналитика и выходит – в том же журнале «Театр» – кто ее будет читать спустя полгода? К тому же сегодня действительно актуальна проблема экспертного сообщества: чье мнение мне интересно? Да почти ничье. Потому что я знаю, кто что напишет. Вот Кугель мог внезапно изменить свою точку зрения. А главное, что каждый раз, когда он писал статью, у него был выбор, куда он может пойти. Сегодня же каждый критик очень сильно запрограммирован. Я знаю, что и по какому поводу напишет Должанский, Давыдова и так далее. Этим летом в Россию на Чеховский фестиваль приехал Робер Лепаж. Я видел его спектакль, когда был в Канаде, – это был первый прогон на публике, и он шел пять часов! Количество сюжетных линий – наверно, десять, и видно, что тон спектакля все время идет в сторону усложнения смысла. В отличие, кстати, от наших сегодняшних спектаклей – хотя даже Михаил Швыдкой (который был в свое время выдающимся театральным критиком) говорит, что если в сезоне вышел такой спектакль, как «Господа Головлевы» Серебренникова, то этот сезон уже не зря прошел и нельзя называть его провальным. Но в этом спектакле наблюдается такое сужение смысла Салтыкова-Щедрина, такое превращение сюжета в какой-то комикс, что ради этого не нужно брать роман Салтыкова-Щедрина. Зачем? Чтобы поставить череду из нескольких аттракционов, в которых и зло неинтересное, необаятельное, нет ужаса и страха главного героя? Если бы за это взялся Лепаж, он бы и одну сюжетную линию продлил, и другую, и третью, и четвертую, и пятую… Как это делает, к примеру, Ариана Мнушкина – она опрокидывает наши представления о том, что такое коммерческое искусство на Западе: представления о том, что оно там такое банальное, а у нас – глубокое, серьезное, жутко психологическое и невероятно репертуарное. Не репертуарное, не психологическое – никакое, а при этом в каждой стране есть гений (или даже не один), который работает на таком усложнении, что думаешь: боже мой, все наше сегодняшнее театральное искусство ничего не стоит по сравнению с Лепажем. Кстати, вот один из моих самых любимых примеров, касающийся журналистики. Во время «перестройки» у Сергея Михалкова брали интервью, и он сказал: «Так интересно: раньше по телевизору показывали только доярок, и больше никого, а сегодня стало можно говорить – и на экране появились проститутки. Но доярки ведь не исчезли – а на экране их уже нет». Так что пусть на экране будут проститутки, но чтобы доярки тоже остались. Чтобы был какой-то «объем» жизни.

10. Я в этом вопросе идеалист и, как уже говорил, считаю, что некая конвенция всех СМИ вполне возможна. Тем более сегодня выстраивается вертикаль власти, и это должно работать. Например, раньше, если я шел по улице и слышал, что милиционеры матерятся, я всегда останавливался и делал им замечание – до сих пор в Уголовном кодексе есть статья «мелкое хулиганство», и за это можно посадить на 15 суток. А сейчас я перестал делать милиционерам замечания – не потому, что я их боюсь, хотя там есть кого бояться. Почему милиционер не должен материться, если в фильме «Изображая жертву» такой мат! Да и в книгах, и в театре матерятся: почему Сорокину и Пресняковым можно, а милиционеру, который никогда не претендовал на то, чтобы называться совестью русского общества, нельзя?

Журналистов волнует то, что журналистов убивают. Журналистов должны волновать и проблемы языка. Например, я иду в театр, иду к своему «станку». И я заинтересован в том, чтобы театр был интересен. Я же выбирал свою профессию не для того, чтобы говорить, что «все говно», – мне нравился театр. Журналисты точно так же заинтересованы в том, чтобы их «станок», их «рабочий материал» был как можно более чистым, как можно более пригодным для использования. Для чего? Чтобы я сказал – и меня поняли. А для этого нужно, чтобы слова не потеряли смысл. Когда все пишут одинаково, исчезает, как это ни смешно, та самая конкуренция, тот самый выбор на рынке, ради которого мы и шли к капитализму. Ведь сегодня неважно, кто будет руководить отделом культуры: С, Н., П. или 0. – потому что ни один из этих людей не является индивидуальностью. В итоге мы сами уничтожаем свой рынок. Мы теряем возможность пойти к главному редактору и сказать: «Вы знаете, я сейчас получаю тысячу долларов, а хочу получать полторы тысячи долларов». Редактор подумает: «Зачем мне этот человек, который будет получать полторы тысячи долларов?». И он прав, потому что может взять студентку на пятьсот долларов, которая будет писать точно так же. Нехватка корреспондентов – это огромная проблема. Люди не могут сформулировать свою мысль, а главное, человеческим языком ее оформить. Вот недавно для текста к юбилею «Табакерки» я искал доклад Брежнева к XXIV съезду партии. Я читал этот текст и думал: мы смеялись над этим текстом, смеялись над Брежневым – для чего? Для того, чтобы сегодня попасть в точно такую же языковую среду, которая состоит из такого же количества штампов и в которой так же отсутствует человеческая речь? Ведь ощущение, что все меняется, возникло, когда Горбачев вдруг вставил какое-то человеческое слово в свою речь – и это было не словосочетание «человеческий фактор», а действительно какая-то человеческая интонация, «живые» слова. Появился Нуйкин и прочие публицисты, ни одного из которых мы сегодня не видим, не знаем, хотя, кажется, никто из них не умер, все живы. Потрясающий был Анатолий Стреляный и так далее – никого из них сегодня нет. Но и новых не появилось – вот в чем проблема. Ни одного нового журналиста. Если не считать Андрея Колесникова в «Коммерсанте», но когда он написал про встречу Путина с молодыми писателями, там было столько снобизма! Когда он говорит, что они бедно одеты и у них дешевые свитерки, начинаешь думать: «Ну и говно ты» – потому что люди приехали из провинции и они не получают трех или пяти тысяч долларов, которые получаешь ты, и на эти деньги можешь прилично одеться. Да,