Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский
Георгия называют «Победоносцем», потому что во время жестоких, страшных пыток он проявил мужество и непобедимую волю. Он – покровитель воинов и всех, кто подвергается опасности. Святой Георгий – покровитель России и дома Романовых. 7 декабря 1769 года Екатерина Великая учредила особый орден Святого великомученика и победоносца Георгия за заслуги на поле боя: «Ни высокая порода, ни полученные перед неприятелем раны не дают право быть пожалованным сим орденом, но даётся оный тем, кои не только должность свою исправляли во всём по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили ещё себя особливым каким мужественным поступком или подали мудрые и для нашей воинской службы полезные советы. Сей орден никому не снимать, ибо заслугами оный приобретённый». Это очень почётная награда за личную доблесть в бою и особые заслуги перед Отечеством. Орден полагалось носить «на ленте шёлковой о трёх чёрных и двух жёлтых полосах». В этом глубокий символический смысл: чёрный цвет означает дым, оранжевый – пламя, а полоски – гибель и воскрешение святого Георгия.
Эрмитаж возродил ещё одну замечательную церемонию: 25 декабря – день изгнания неприятеля из пределов Отечества. Александр I издал манифест о том, что враг изгнан за границу, и с этого момента начался зарубежный поход Русской армии. Родина освобождена. Это был и церковный, и государственный праздник, в честь которого в Зимнем дворце служили молебен и проводили маленький парад. Церковь празднует, а государственный праздник не сохранился. В Эрмитаже мы его возобновили, и каждое 25 декабря у нас происходят молебен и маленький парад почётного караула в парадных залах Зимнего дворца. Очень надеемся, что так же, как День святого Георгия, возрождённый нами, превратился в государственный праздник – День героев Отечества, так и день изгнания неприятеля за пределы страны тоже когда-нибудь станет общероссийским.
Мы возрождаем великие праздники, и нам очень полезен опыт мастера дворцовых церемоний графа Толстого. Людям хочется торжественных событий и великолепных праздников, но от нас, устроителей, требуется особенная осторожность и деликатность: очень легко впасть в ложный пафос, театральщину. Только «строгое чувство меры и искренность в душевных порывах помогают избежать пошлости», – считал граф Толстой. С ним я полностью согласен. Эрмитаж не только музей, Эрмитаж – символ государственности. Не нужно бесконечно повторять странное нерусское слово «патриотизм» – толку и пользы нет. Нужно другое – воспитать и сохранить чувство достоинства гражданина в высоком смысле слова.
Ещё одна идея графа Толстого мне близка: Дмитрий Иванович считал, что экскурсии в Эрмитаже не обязательны. Не делаем же мы при Публичной библиотеке курсы по ликвидации неграмотности. В молодости я был уверен: в музей должны приходить только знатоки, интеллектуалы, люди, понимающие искусство. Я, конечно, горячился. Прошло время, я стал мягче и терпимее, но уверен – приходить в музей нужно подготовленным. Культура должна быть не слишком доступной. К сожалению, сегодня люди начинают относиться к музеям как к магазинам. Музей – особая территория, храм, и нельзя открывать двери в него грязными ботинками. Для полноценного общения с искусством нужно обладать особой восприимчивостью, как слухом в музыке. Она не появляется сама по себе, нужно научиться понимать язык искусства, а это – долгий, сложный путь. Не музей должен становиться ближе к людям, а люди ближе к музею. Идея, что музей – развлечение и для развлечения – губительна и отвратительна. Можно ли в музее получить удовольствие, испытать наслаждение? Конечно. Умный человек получает наслаждение от умных вещей и от размышлений об умных вещах, но при одном условии: человек хочет учиться и хочет быть умным, он – ценит сложное. Мы так долго всё упрощали, может быть, есть смысл уже начать усложнять мир и усложняться самим?!
Эрмитаж открыт для всех, и здесь многое и о многом можно узнать, о многом подумать. В конце концов, музей – одно из мест, дающих самое высокое представление о человеке. Сегодня все спорят, горячатся: мультимедийные технологии необходимы, они сделают музеи более привлекательными, более доступными. Музей не должен быть доступным, музей хранит подлинные вещи, а не виртуальные забавы. Все эти высокие технологии лишь тень, которая, как говорил остроумный Евгений Шварц, должна знать своё место. Технологии моднейшие, кажется, своё место забывают. Мы должны о нём напоминать.
Во времена правления Дмитрия Ивановича Толстого (я настаиваю на слове «правление», потому что править – значит охранять, и беречь, и обогащать) музей умело менялся и приобретал великие произведения. Толстой был, прежде всего, блестящий и очень важный вельможа, он умел разговаривать с теми, с кем надо разговаривать, умел изящно убеждать, мягко, но твёрдо настаивать и добиваться. Бывал лукав, хитёр и ласков – вот почему ему многое удалось.
Во время его правления в музей попала «Мадонна Бенуа», а в Риме Эрмитаж получил несколько потрясающих работ из собрания Строгановых, большая часть из которых была подарена. Одна из них – «Мадонна» Симоне Мартини, XIV век.
Симоне Мартини жил и творил в эпоху Треченто, которая предшествовала Возрождению и получила название Проторенессанса: ей близки некоторые идеалы и принципы средневекового искусства – строгость, страстное спокойствие, неподвижность фигур, лиц, движений, но в то же время – лёгкость, изящество, живость образов, человечность. Сиенские мастера соединили умело и благоговейно византийский строгий канон и готические мечтания, но «византийское наследие утрачивает суровость, а готическое – рассудочность, что придаёт живописи особую утончённость и одухотворённость». Лёгкость, элегантность, таинственность… вот что привлекает художников. Один из важнейших образов сиенского искусства – образ Мадонны. В 1260 году после победы при Монтаперти чудотворному образу Девы Марии были принесены в дар ключи от города. Сиена – «нежная Сиена», её называли «обольстительнейшей королевой среди итальянских городов». С тех пор Богоматерь стала покровительницей Сиены. Она всегда изображалась знатной дамой, облачённой в богатейшие одежды. Святость воспринималась как избранность во всём, а богатство и знатность расценивались как знак Божьей милости – поэтому такая яркость, пышность, блеск, сияние.
Картина Симоне Мартини – правое крыло диптиха «Благовещение», на левой створке было изображение архангела Гавриила (эта часть хранится в Национальной галерее Вашингтона).
Мадонна облачена в одежды изумительной красоты – «синий плащ на золотой подкладке с золотым узором, над головой – нимб с венком из роз». Лицо спокойное, нежное, печальное, и едва заметный тончайший переход от света к тени. В средневековом искусстве тени не существовало, всё – лишь отблеск небесного света. Позднее художник осмелится передавать оттенки света, сияние отблеска, и на картине Мартини чувствуется желание мастера передать эти состояния света, его игру. Когда смотришь на картину, ощущение – будто смотришь вверх, взгляд стремится ввысь.
Композиция вписана в треугольник – символ полноты мироздания, высоты мира духовного. Он обозначал три космических свойства: тело – ум – душа – завершённость пространства, и жизнь – смерть – новая жизнь – завершённость времени. Символ полноты мироздания и времени – Дева Мария. Богоматерь – новая Ева, новая жизнь, жизнь после Страшного суда. Треугольник вписан, включён в четырёхугольник – формат картины. Это тоже символ – соединение Божественного и человеческого, духовного и телесного. Именно это удивительное и чудесное соединение случилось в тот момент, когда Святой Дух сошёл на Приснодеву.
Цвета одежды Богоматери – очень важные символы: красный – страдание и любовь, пурпур – цвет царственного величия и духовности, синий говорит об отречённости от всего мирского ради небесной мудрости – цвет целомудрия, бесстрашия. Картина наполнена золотым сиянием. Василий Великий писал, что «высшая красота должна быть простой… в звёздах и золоте». Золото – напоминание о красоте девства: «Стала царица одесную Тебя в Офирском золоте». О Богородице говорят – «Златоблистательная». В Новом
