Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Вечерняя Москва»
На картине, висящей рядом с гробницей Писарро, изображается раскол в его отряде: одни захотели пойти с ним и потому изображены одетыми, другие отвернулись от конкистадора и не нашли инкского золота, поэтому нарисованы голыми. Не сказать чтобы Писарро вовсе уж простили в Перу.
Все гиды непременно подчеркивают: «Он лежит здесь, но он не святой!» На большинстве фресок с изображением Тайной вечери у Иуды лицо Писарро.
Он очень узнаваем — этакий Дон Кихот наоборот: жестокий, чуждый всяческой сентиментальности, сухопарый испанец с бородкой, морщинистым лбом и пронзительным взглядом. Золото инков он действительно обнаружил — но, разумеется, главное от него ускользнуло.
Дело в том, что инки действительно умели предсказывать будущее. Задолго до прихода испанцев была выстроена запасная столица — Мачу Пикчу. Ее строили специально для того, чтобы успеть уйти от потенциального завоевателя. Туда отправились жрецы и девственные жрицы — и очень вовремя, потому что девственных служительниц культа Солнца испанские солдаты насиловали без всяких угрызений совести. В Мачу Пикчу остатки инкской цивилизации в полной безопасности, среди неприступной природы, в молитвах и сельскохозяйственных трудах прожили еще триста лет. А потом, как полагает случайный открыватель Мачу Пикчу американец Бингем, — где-то в начале десятых годов девятнадцатого века они опять узнали о приближении испанцев, которые вот и сюда уже добрались со своим светом просвещения. Священная тропа инков функционировала, по ней приходили гонцы, приносили вести…
Тогда жрецы взяли все золото, жрицы — всю утварь, и все население Мачу Пикчу, если верить реконструкторам истории, отправилось в новую, еще менее доступную столицу. Она называется Пайтити, и до нее еще никто не добрался вообще. Правда, есть красивая легенда о молодом проводнике, который повел компанию золотоискателей в джунгли, но незримые индейцы их перестреляли из луков. Сам проводник уцелел и дошел до города в тропических лесах. Там он увидел огромные статуи из чистого золота и у одной статуи отрубил палец ноги. На память. Действуя местным мачете. Это уже сомнительно — вряд ли даже такой мягкий метал, как золото, можно рубить мачете, да еще уходя от погони…
Как бы то ни было, некоторые этот палец даже видели. Яцек Палкевич устремился в Пайтити, но принужден был поворотить оглобли. Короче, никто еще не набрел на золото инков и тем более на их тайное знание, которое они берегли много пуще золота.
Я подумал: а вдруг и судьба таинственного золота партии такова? Вдруг коммунисты давно уже строили в недоступных лесах и болотах (у нас их не меньше, чем в Перу) тайную запасную столицу? Ждали же они все время внешней агрессии, и консервов запасали не меньше, чем инки — сушеной картошки… У инков всегда были битком набиты все хранилища — на случай недорода, природного катаклизма или чужой агрессии. Так вот, вообразим эту таежную коммунистическую столицу, в которой поныне царят советские порядки! Просто туда еще не добрался никто… Правда, по некоторым признакам, я склонен полагать, что коммунисты ушли в Ашхабад. И построили там свою идеальную коммунистическую столицу, а все золото партии перелили в монументальную фигуру туркменбаши.
Инки обожествляли змею, пуму и кондора — животных, отвечающих соответственно за подземное царство, нашу земную реальность и будущее. Ада инки не знали. В подземном мире живут бывшие и будущие люди — эмбрионы, еще не имеющие души, и умершие, уже расставшиеся с ней. Душа улетает в небеса, к кондору. Промежуточное земное пространство отдано на откуп пуме — сильной и умной хищнице. Триада доминирует во всем — от легенд до архитектуры. Жил — жив — будет жить. Письменности у инков не было — кроме узелкового письма, не слишком информативного.
Американцы считают, что узелковым письмом пользовались в основном для записи расходов. Инки умели массу сложных вещей и плохо умели простые — это роднило их с советской цивилизацией, где освоили космос, но испытывали серьезные проблемы с докторской колбасой.
Когда испанцы пришли захватывать Перу, население очень обрадовалось. Оно не знало прекрасной пословицы «Волка на собак в помощь не зови». Им показалось, что Писарро и есть освободитель; что истребитель инков, грабящий их захоронения и храмы, насилующий девственных жриц и не обращающий никакого внимания на инкские каменные обсерватории, несет им триумф общечеловеческих ценностей. Началось, наверное, что-то вроде перестройки. Инкская стальная дисциплина рухнула; индейцы кечуа и аймаро восторженно помогали Писарро в борьбе против прежних поработителей. Очень скоро, конечно, им пришлось застонать под такой пятой, какой никакие инки их не давили; начался не просто грабеж, но грабеж циничный, с ухмылками, с твердым конкистадорским сознанием, что так оно и надо. Потом, конечно, новые завоеватели стали ссориться между собой, как всегда бывает на захваченных территориях, и угнетать друг друга (с 1531 года лет двадцать тянулись междоусобицы), — но коренному населению не было от этого ни жарко, ни холодно. Оно деградировало бесповоротно. Инки угнетали, но и просвещали, искренне надеясь сделать индейцев умнее и организованнее. Испанцы строили католические храмы, но обращали индейцев в свою веру без тени гуманизма: вовсю действовала инквизиция, с язычеством боролись всерьез, инкских жрецов убивали, а храмы рушили; очень скоро получилось население, которое не верило уже почти ни во что. Кроме, может быть, бобов и картошки — единственного, на что испанцы почти не посягали.
Правда, очень скоро испанцы разделились на либералов и консерваторов, аристократов и демократов, — и демократы в 1821 году победили частично, а в 1824-м окончательно. Коренному населению и это ничем не облегчило существования, но у Перу появился День независимости. Не совсем понятно, от кого: одни испанцы победили других — толку-то? Главное богатство сегодняшней Перу — кроме, конечно, волшебного растения коки, которое лечит от всех болезней и запрещено во всем мире исключительно по глупости, — состоит именно в инкских храмах и развалинах. Почти в каждом населенном пункте есть инкская руина — как правило, неясного назначения; везде инкский мальчик обещает показать вам за один доллар уникальный затерянный город — вероятно, в честь того самого мальчика, который в 1911 году за аналогичную сумму показал Бингему развалины Мачу Пикчу. Бингем искал совершенно другой город, но остался доволен и этим.
Свою Вилкобамбу он потом все равно обнаружил, но она оказалась вдвое меньше великой горной столицы, из которой американский исследователь вывез больше восьмидесяти ящиков ценнейших находок (сейчас они составляют основу инкской коллекции Йельского университета). Сдается мне, что через некоторое время и наши туземцы, в которых превратится большая часть населения, начнут зазывать к себе иностранцев исключительно с целью показать руины ядерных ракет и шахт, автомобильных заводов и НИИ, телестудий и интернет-кафе… «Что здесь было?» — «Перед нами объект неясного назначения. Возможно, здесь приносили жертвы, а может быть, это была обсерватория.
Обратите внимание: когда первый луч солнца падает вот на эту стену, солнечный зайчик оказывается ровно на юго-юго-востоке…» Дело будет происходить либо в цехе советского автопрома, либо в НИИ, где проектировали когда-то никому более не нужные виды оружия или холодильников. Выглядел же Мосфильм в девяностые, как покинутая руина… А темпы деградации всего и вся в России — пожалуй, даже побольше, чем у перуанцев после инков, так что лет через сто здесь запросто могут забыть, как выглядит космодром или конвейер.
Сегодня все мы живем в условиях развалившейся империи, завоеванные невидимыми (а может, и очень видимыми) испанцами. Как все конкистадоры, они делают вид, что несут свободу, а на деле интересуются только грабежами; из всего наследия жестокой империи, которую они усердно разрушали (вероятно, тоже не без демагогии насчет свободы), их интересовало только золото. Так всегда и делается, собственно: сначала все загнивает, потом приходит внешний враг, ему сдают жрецов… и оказываются в куда более худшей — потому что более примитивной — кабале. Разрушив свою неудобную для жизни, несвободную, во многих отношениях бесчеловечную империю, мы встали на сторону энтропии — и эта ставка оказалась ложной. Теперь наши колонизаторы могут сколько угодно ссориться между собой и устанавливать тут демократию — мы уже ни при чем, потому что до коренного населения никому нет дела.
Я все это пишу вовсе не в защиту инков. Я просто напоминаю о том, как часто мы зовем внешнего врага в помощь против внутреннего. И о том, как охотно расстаемся с собственными завоеваниями, если в качестве альтернативы им предложена свобода и безнаказанность воровства. Жрецы жестоки — но от жрецов бывает польза (кстати, в отличие от ацтеков или майя, инки редко прибегали к человеческим жертвоприношениям и вообще вели себя сравнительно гуманно — разумеется, в рамках своего извилистого мировоззрения). От конкистадоров пользы не бывает никакой, хотя жестокости и им не занимать. Впрочем, инки тоже во многом виноваты, как виноваты и их советские продолжатели. Нечего устраивать своему населению такую жизнь, на фоне которой извержение вулкана или вторжение захватчиков выглядит как праздник, облегчение, счастливая передышка. А ведь у нас, собственно, именно так и было.
