Виталий Коротич - Кубатура яйца
…Если продюсеры будут снимать фильм о Гилморе, то это, думаю, должен быть телевизионный фильм — с крупными планами и действием, происходящим в закрытых помещениях ограниченной площади, ведь из тридцати пяти лет своей жизни восемнадцать Гилмор провел в тюремных камерах.
…Выпущенному из каталажки в очередной раз Гэри Марку понадобились деньги. Поскольку способ их заработка был выяснен Гилмором раз и навсегда, он зашел в мотель маленького городишка Прово и предъявил свой револьвер тамошнему клерку, двадцатипятилетнему Бенни Бушнеллу. Бушнелл был женат, у него рос годовалый сын, и жена ожидала еще одного ребенка. Парень хотел учиться в университете, но денег не было, и он устроился на работу, чтобы кое-как продержаться до рождения нового наследника; так что особого сопротивления гостиничный клерк и не думал оказывать. Гилмор выпотрошил мотельную кассу (было в ней сто двадцать долларов); дальше он объяснял свое поведение так: «Я приставил револьвер к виску Бушнелла и сказал, чтобы парень лег на пол у своей стойки. Он замешкался, и я дважды выстрелил ему в голову».
На Гилморе висело еще одно не твердо доказанное убийство — на бензоколонке в Ореме, совершенное за сутки до этого. Короче говоря, Гэри Марка приговорили к смертной казни, и присяжные не дрогнули, приняв решение единогласно. Но с этого момента все только лишь началось, ибо вступил в свои права кощунственный процесс превращения смерти в театральное зрелище.
Американская смерть бывает необычна, тем более что на территории этой страны всегда умели славно стрелять, укрощать скакунов, принимать быстрые решения и красивые законы. Когда Томас Джефферсон писал знаменитую Декларацию независимости, он первым пунктом внес туда право на жизнь, и так вошла она в историю. Но по правилу «фигуры и тени» уродливая тень права на смерть тянется за красивым тезисом Декларации, и в деле Гилмора можно было все это наблюдать.
Вначале произошли легкие стычки: губернатор Юты Келвин Ремптон отложил исполнение приговора до рассмотрения апелляций, а председателем апелляционного жюри штата был Джордж Латимер, недавно выступавший защитником на процессе лейтенанта Уильяма Колли, военного преступника, палача вьетнамской деревеньки Сонгми. Но сам Гэри Марк Гилмор устал, видимо, от своей славы, проиграл и ставил точку. Он сказал, что не будет подавать никаких апелляций, и просит, чтобы его казнили; умереть он, по его же словам, должен «как человек» и посему хочет, чтобы его расстреляли, и просит выдать ему перед казнью шесть жестяных банок знаменитого колорадского пива «Курс».
Теперь изложу вам только факты, потому что в дальнейшем оказалось, что Гилмору не так легко умереть. Приученные к театрализации смертей, многие американцы начали готовиться к необычному представлению, а это требовало времени. Гилмор тоже входил во вкус. Он сказал, что еще бы напоследок хотел жениться — благо невеста сыскалась, двадцатилетняя девица с двумя детьми неведомого происхождения, прежде ему незнакомая, но, несомненно, достойная. Поскольку бракосочетание задерживалось, невеста и жених успели еще демонстративно отравиться снотворным — не до смерти, впрочем, но так, что их надо было откачивать, и даже солидная «Нью-Йорк таймс» напечатала портреты и подробности страданий несостоявшейся четы. Где-то готовилась рожать юная вдова пристреленного Гилмором клерка, о ней никто не заикался; туристы ходили на экскурсии в мотель Прово и слушали репортажи из тюрьмы, идущие среди самых важных последних известий. Шоу разворачивалось вовсю.
В городке Салина штата Юта я спросил у продавца газет, что он думает о событии. «О, это будет грандиозно, — сказал немолодой мужчина и пощелкал языком. — Вы поедете в Солт-Лейк-Сити? Я бы съездил…»
Гилмор сидел в главной тюрьме штата, в двадцати милях к югу от Солт-Лейк-Сити, и расстрела ожидали со дня на день. В газетах писали, что Гэри Марку предстоит быть тридцать девятым расстрелянным в штате; его посадят на деревянное полукресло с высокой спинкой и подлокотниками, привяжут за шею, руки и ноги, а к груди приколют большое алое карточное сердце. Если раньше расстреливали на дороге возле тюрьмы, то сейчас приводят в порядок специальную площадь в пятьсот гектаров: как же — такой случай…
Семюэль Смит, старший охранник тюрьмы штата, сказал, что едва была объявлена запись в добровольческий отряд расстреливающих, сразу же предложило свои услуги около трех десятков людей, а нужно всего пятеро, одно ружье из пяти не зарядят, чтобы никого потом совесть не мучила. Каждый из участников расстрела получит за труд сто семьдесят пять долларов и сможет купить себе хороший штуцер индивидуальной работы, бьющий без промаха на приличное расстояние.
Довольно, наверное, об этом. Скажу только, что срок казни откладывали со дня на день еще в течение двух месяцев и только в начале 1977 года Гилмора, наконец, пустили в расход. На газетной бумаге, где была описана его никчемная жизнь, можно бы издать множество книг с популярным изложением уголовного кодекса всех штатов США. Или еще чего-нибудь. А впрочем, американцы живут, умирают, пользуются газетной бумагой и всем остальным по своему обыкновению и усмотрению; я все время пытаюсь рассказать вам именно об этом, а еще больше хочу, чтобы вы сами поразмышляли о чужих жизни и смерти.
Заступаясь за Гилмора, писали даже, что он, мол, хотел умереть и его история — просто род самоубийства, хоть я не могу понять в таком случае, почему же он выстрелил в висок не себе, а мотельному клерку. Не всякая смерть на миру красна, а самоубийства в Штатах — особая статья, их изучают и классифицируют особо.
Достаточно порассуждав о чужой жизни, я пишу в этой главе о чужой смерти, изучаемой в Америке серьезно, подробно и даже, я сказал бы, с любопытством. Общество, не скрывающее своего индивидуализма, пытается понять себя, много размышляет и пишет о человеческой гибели как последнем из одиночеств, о самоубийстве как добровольном уходе в уединение.
Считается, что по крайней мере тысяч пятьдесят пять — шестьдесят американцев ежегодно кончают самоубийством, но доказано и юридически оформлено бывает одно лишь самоубийство из двух. Считается, например, что каждая шестая автомобильная катастрофа — сознательное самоуничтожение водителя. Ежегодно в Америке тысяч двести людей явно или тайно пытаются совершить самоубийство, а восьмистам тысячам очень деловая мысль о самоубийстве хоть раз в год, а приходит в голову. В хорошо изученном обществе — а Соединенные Штаты именно таковы — все прогнозируется. К примеру, считают, что в 1977 году семьдесят — восемьдесят тысяч молодых людей (семнадцати — двадцати четырех лет) попытаются покончить с собой и четырем тысячам из них это удастся. Пятнадцать тысяч студентов совершают за год попытки самоубийства, среди молодежи это вообще вторая по частоте из причин смертности.
В жизни, о которой пишу я, человек постоянно делает огромную ставку — на все. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Здесь получают сразу все или стреляются — половинчатые жизни, половинчатые удачи, невыразительные люди никогда не бывали в моде в Америке. Ты сам за себя, и будь добр, человече, привыкай к правилам игры, в которую вошел. Да, в течение одной жизни здесь успевали проделывать миллионерские и президентские карьеры от нуля, но куда чаще проделывают здесь и антикарьеры — к нулю, похожему на револьверный ствол в поперечном сечении. Америка жестока и мускулиста; люди, преуспевшие в жизни, далеко не всегда склонны жалеть неудачников, это вроде как футболисты основного состава не жалеют запасных игроков. Здесь надо глядеть, чтобы у самого нога не подвернулась и не оказался вне поля; игра жестока, но призы достаются только участвующим в ней. Жизнь, смерть — части грандиозного спектакля, поставленного вовсе не для расслабленных любителей.
Смерть бывает и метафорической — это тоже в порядке вещей; я вам расскажу еще об одном художнике.
Густав Корн достаточно известен в Чикаго, он приехал в Штаты после войны, оставив Венгрию, Будапешт, где учился живописи и где пытался стать художником, достойным выставок в крупных картинных галереях. Пейзажи, которые рисовал Корн, не раскупали. И тогда эмигрант, приняв приглашение чикагских колбасников, начал работать для них. «Директор колбасной фирмы увидел мои пейзажи, пригласил меня и предложил нарисовать сосиску, — говорит Корн. — Я рисовал сосиски с горчицей и с кетчупом, сосиски с луком на тарелке и на лепешке. Поверьте, что нет двух одинаковых сосисок, как нет двух одинаковых пейзажей. Во мне умер живописец, но я великолепно зарабатываю, рисую сосиски для кафетериев семи штатов».
В поисках своего места на свете и самих себя люди проходят сквозь рождения и сквозь гибели, стряхивая с плеч многие вчерашние драгоценности, за которые никто сегодня не платит; иногда можно стряхнуть с себя бриллиант и поднять картофелину, но кто, скажите, был сыт бриллиантами? Таковы правила чужой жизни — необходимость постоять за себя и ежеминутно быть готовым к потасовке или к горячим объятиям, — никогда не ведаешь, к чему именно, — они, эти правила воспитывают людей сентиментальных и жестких, добрых и немилосердных одновременно.
