Долиной смертной тени - Алексей Ливанов
— А как это, по-военному? — вставил свой вопрос Шум.
— А вот так… — немного выдохнувшись, продолжал Выдра. — Фильтровать всяких политически мотивированных умников с бывшими ментами и брать только военных запаса. Нам вообще тут статус военных и звания должны дать. Военные льготы, жильё, пенсию, льготы детям погибших при исполнении..
— Ты дебил или ты действительно так считаешь? — ошарашено смотрел на Выдру Кусок.
— Почему это?
— Потому, что став военными, мы ничем не будем отличаться от тех вояк-контрактников, которые сюда приезжают. И командование нам установят сплошь из зелёных сапогов, умеющих только маршировать и разбираться в картах. Зарплату ты тоже военную хочешь? Или думаешь, что она такой же останется?
— Ну, я… Я… — стал мямлить Выдра.
— А скажи-ка мне, как вояка запаса бывшему менту, — не выдержал и вклинился я, — какая она на вкус?
— Кто? — непонимающим взглядом таращился Выдра на меня и окружающих.
— Задница нового взводного. Нравится быть Табаки при Шерхане?
После смены с фишки, спускаясь с веранды во двор, я увидел приближающийся УАЗ с Бастой, который привёз нам питьевую воду и сухие пайки. Во время выгрузки провианта и в разговоре за «жили-были», Баста, между прочим упомянул, что во время разборок по поводу атаки квадрокоптера в сводном штабе, присутствовал и Камрад. Баста, сплёвывая, рассказывал, как Гремлин и Выдра усиленно морозились от него, не здороваясь и всем своим видом давая тому понять, что он — никто.
— Слышь, ты… — Выдра встал и, шипя, сделал шаг в мою сторону.
— Стоять! — прервал всех Ворон, вставая между нами, хотя я даже не дёрнулся со своего места. — Разошлись по углам! Драки нам тут ещё не хватало! Давно в контейнере никого не было?! Ты! — обратился он к Выдре. — Соображай, что несёшь, вояка, блядь! И ты! — это уже мне. — Не провоцируй!
Здесь каждый сам ебёт свою совесть! И нехуй ей меряться! Это всех касается! Не забывайте, у нас ДРГ[29] под носом шарится! Так что всё внимание и боевую удаль направить на врага, а не друг на друга! Всё! Всем спать!
— И разошлись, как в море корабли… — пробубнил Шум. И, хоть я его и не видел в этот момент, я был уверен, что он улыбался. Как всегда.
Превышенное время в командировке давало о себе знать. Те, кто это проходил, знают, как начинают выбешивать особенности того или иного бойца, находящегося рядом с тобой. Любая мелочь, несопоставимая с твоим эго, становится сначала мелким камешком в обуви, перерастая со временем в камень преткновения, о который ты рано или поздно споткнёшься.
Спать не хотелось. Уютно укутавшись в бушлат, я курил возле затухающего костра во дворе. Местное небо ночью очень красиво, если ночь безветренна и безоблачна. Непривычно яркие звёзды и, кажется, можешь достать их рукой, настолько они кажутся низкими. Осень подходит к концу, а это значит, что скоро грядут ночные заморозки и песчаные бури. Днём ещё может быть тепло, а вот ночи будут уже не такими, какими были…
Выбив из своего потрёпанного «калаша» шомпол, я ворочал им затухающие угольки от той скудной сгоревшей мебели, которую сожгли сегодня парни, пытаясь поджарить на открытом огне пристреленную курицу. Кураж и жажда отведать свежего мяса помешали здравому смыслу, так как жарить куриное мясо на горящих обломках лакированной домашней утвари было заранее пропащим делом. Такое мясо горчило и отдавало привкусом краски. Но изголодавшихся по вкусу нерафинированной еды бойцов это мало смущало. Неиспользованные в пищу остатки курицы догорали в этом же костре. Глядя на обгоревшую в костре голову убитой птицы, я невольно испытывал слабую тревогу.
«Какие-то бородатые черти петляют вокруг посёлка и сбрасывают СВУ нам на головы. И их всё ещё ищут. Интересно, а мы, в случае их полномасштабного нападения на наши дома, так же умело маскировались бы и вели подрывную деятельность, как они ведут её здесь с нами?»
— Русс…
Я обернулся на тихий голос, но никого не увидел.
— Русси…
Я задрал голову вверх, пытаясь увидеть дежурившего на посту бойца. Но никого не было видно и на фишке. Опустив голову, я увидел лежащий у моих ног медицинский жгут. Снова Шум оставил или кто на этот раз?
Тихие шаги за спиной заставили дёрнуться и развернуться. Из той части глубины двора, куда ходили бойцы из числа мусульман делать намаз, ко мне приближался силуэт невысокого роста. И по мере его приближения, я, обильно обливаясь потом, уже понимал, кто это. Неизменная полосатая футболка и светлые шортики, так неподходящие под ночной холод, высвечивали из тени на слабый свет остатков костра маленького мальчика.
— Русс, помоги… — просил мальчишка с грязным от пыли лицом, протягивая в мою сторону обрубок левой руки, из которой толчками наружу вытекала тёмная кровь.
На ощупь схватив жгут под ногами, чтобы наложить его на страшную рану, я таращил глаза, разглядывая свои руки. Они горели таким ярким огнём, будто их облили бензином и подожгли. Жгут в моих руках стал оплавляться и капать расплавленной резиной мне на берцы, источая вонь горелого каучука и явно различимую гарь человеческого мяса. Подошедший вплотную ко мне мальчишка протянул обрубок своей левой руки, из которой с хлюпаньем выбрасывалась кровь мне прямо в лицо.
— Русс! — недетским голосом закричал мальчик.
— Да заебал ты мычать уже! Просыпайся! — кричал мне в лицо Кусок.
То, что погибший от моей руки мальчишка мне снился, уже даже не удивляло.
— Давай, иди в дом, нехер тут валяться. Эх… Только за-срать всё и можете… — с этими словами Кусок выбил из своего «калаша» шомпол и стал сгребать в остатки костра мелкий бытовой мусор, среди которого виднелась голова недавно убитой и зажаренной на углях этого костра курицы.
Глава 24
Указательный палец Фемиды
Смертная казнь была бы гораздо более эффективным средством борьбы с преступностью, если бы она применялась до преступления.
© Вуди Ален
Проснувшись на удивление рано и вполне отдохнувшим, я не спеша оделся и вышел во двор, где Кусок уже колдовал над газовой горелкой, негромко звеня посудой.
— Чай будешь? — предложил мне старшина. — Только заварил.
— Я бы кофейка выпил, — направляясь к кубовику, чтобы умыться и избавиться от остатков сна, ответил я, — кипяток есть?
— Да, есть, возьми в чайнике.
Умывшись, я присел на ящик, разминая сигарету
