Долиной смертной тени - Алексей Ливанов
Молча передав Маслёнку бинокль, я закурил. Но через пару минут Маслёнок напрягся и даже подал корпус тела чуть вперёд.
— Что там?
— Два пикапа… «Тойоты»… Пулемёты в кузовах…
— Ливанцы?
— Похоже на то… Да, жёлтые повязки на чёрной форме… Только не на рукавах, а на голове. — подытожил Маслёнок и зажал тангеиту радиостанции, передав бинокль мне:
— Гремлин — Маслёнку!
— На связи! — отозвался взводный.
— Два пикапа с турелями, люди в чёрной форме с повязками. Один пикап направился на север от нас, второй к восточному углу посёлка!
— Это наши друзья! — ответил Гремлин. — Огонь не открывать, продолжать наблюдение!
— Принял! — Маслёнок положил радиостанцию на стол со словами:
— Слышал? Друзья наши, говорит!
— Не всегда враг моего врага — мой друг, — ответил я Маслёнку, продолжая вглядываться в пышный след уходящей на север «Тойоты», — в случае с этими детьми песчаных барханов — уж точно.
— Тук-тук! — раздался за спиной голос Маги. — Смена!
— Тут два пикапа рядом крутятся… — начал я.
— Мы слышали эфир, — сказал Тагир, — рядом с Борзым стояли, когда вы на Гремлина выходили.
— Смотрю, дежурные пары по этническому признаку стали расписывать, — пошутил Маслёнок, поправляя автомат за спиной, — это хорошо! Скоро закат, могли бы и коврики с собой взять для намаза.
— Я не провожу намаз, — спокойно и буднично, никак не реагируя на шутку Маслёнка, ответил Тагир.
— В смысле?! — одновременно вырвалось у меня с Маслёнком.
— Вот так. Я не верю в Аллаха.
Не обращая никакого внимания на наш разговор, Мага спокойно выкладывал на стол бутылку с водой и банку тушёнки, всем своим видом давая нам понять, что он уже знал об этом.
Глава 23
Династия воинов
Если убрать из истории всю ложь, то это не значит, что останется только правда. В результате может вообще ничего не остаться.
© Станислав Елей Лец
— В девяносто девятом году мой отец входил в отряд ополчения в Кадарской зоне, когда туда пришли чеченские ваххабиты. Самооборона тогда вместе с федералами две недели вела бои с басаевцами, — сменившийся с поста Тагир рассказывал свою историю.
Уже стемнело и похолодало. Те, кто был не занят дежурством на посту, занимались своими обычными делами. Усевшись в небольшой кружок попить чая или поесть перед сном, мы завязали разговор, сам собой возникший, после заявления Тагира о его атеизме.
— Выходит, твой батя оказался прям таким пророссийским? — с желчной усмешкой перебил Тагира Выдра.
— Большинство населения Дагестана было на стороне федеральных властей и вторжение чеченцев в республику не поддержали, — будто не замечая язвительного тона Выдры, спокойно ответил горец, — кроме того, введённые ваххабитами шариатские законы не устраивали местных. Они захвати–,ш районную администрацию и отделы милиции, валили людей направо и налево за любую провинность, которую они считали оскорбляющей шариат.
— Это ты в газетах прочитал или тебе этим по ящику мозги запудрили? — снова влез Выдра.
— Я тогда хоть и был маленьким, но многое помню, — понизив голос и посмотрев исподлобья на Выдру, с нажимом ответил Тагир, — а рассказы моего отца для меня правдивее любой газеты. Басаевцы отбирали скот и запасы, уводили людей, которые им чем-то не нравились, и этих людей больше никто не видел. Никто бы такое не потерпел, даже без особого отношения к действующей власти.
— Ну, хорошо… — постарался увести разговор в сторону Фил. — А какое отношение к этому имеет твой атеизм? Извини, просто необычно было услышать это от кавказского мужчины.
— К этому — никакого, — уже немного спокойнее ответил Тагир, — это наша семейная традиция. Мы воины и мы не верим в Бога. В любого Бога.
«Однако… — думал я, слушая Тагира. — Бывает же так…»
Оказалось, что дед Тагира воевал в Афганистане, а прадед — в Великую Отечественную. Со слов Тагира, именно прадед, вернувшись с войны, в которой он дошёл до Польши старшиной и Героем Советского Союза, вынес из дома Коран и запретил всякое вероисповедание.
— Однажды я спросил отца, почему мы не ходим в мечеть и не чтим Мухаммеда, посланника великого Аллаха, управляющего Судным днём, как это делают все жители нашего села. Отец мне сказал, чтобы я больше не задавал таких вопросов и чуть позже рассказал, как спросил это же у своего деда. Его дед сказал тогда, что Аллах не может допускать таких дел на земле, и что он вдоволь насмотрелся безбожия на войне. Перечтъ старшему в роду не стал никто. Мой прадед остался один из пятерых братьев, ушедших на войну. Двое его старших братьев погибли под Севастополем, один под Новороссийском и ещё один под Курском. Его отец не вынес смерть своих детей и умер после полученной похоронки на третьего погибшего сына… — закончил Тагир.
— Династия мужчин-воинов… Понятно… — подытожил молча слушающий всю историю Кусок.
— А почему именно сюда ты решил отправиться? — вновь втиснулся в разговор Выдра. — Мало горячих точек в мире?
— Для меня, — уверенным тоном ответил Тагир, — местные духи такие же шайтаны, с которыми воевали мои отец и дед. Этот псевдохалифат искалечил сотни детей и убил тысячи мирняка. Столько людей погубили из-за денег, нефти и идеалов радикального ислама…
— Да не гони! — Выдра был явно в ударе. — Ты слышал про Руанду? Там грохнули почти миллион людей за три месяца, вырезая по десять тысяч негроидов в день! И это в тех же девяностых было! Там зажмурилось в два раза больше людей, чем в сумме от атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки! Ни ты и никто другой в мире тогда бровью не повёл! Почему же ты в Африку не попёрся восстанавливать справедливость и проявлять доблесть воина? Хочешь сказать, лишь потому, что не знал никого из убийц лично? Да хер там, за баблом ты сюда прилетел, и плевать тебе на этих искалеченных детей и тысячи мирняка!
— А что тебя возмущает? — спросил Выдру Фил, сдержавший Тагира, подавшего корпус тела вперёд. — Ты-то сам сюда за каким интересом прилетел? И перед кем ты сейчас киношного наёмника из себя корчишь?
— Ни перед кем! — Выдру
