Отто Свердруп - Под русским флагом

Дни шли, а самоед не возвращался. Бегичев с каждым часом все больше и больше терял терпение, и во второй половине дня 15 июля он решил отправляться. Он рассчитывал, что встретит оленей по пути.

Мы все собрались на палубе. Боцман «Вайгача» выступил с речью, в которой поблагодарил всех от своего имени и от имени своих товарищей за гостеприимство на «Эклипсе». Под конец он сказал, что никогда ему не жилось так хорошо, как здесь, у нас на борту, что он покидает судно с тяжелым сердцем, но и с убеждением, что это были лучшие дни его жизни. Он пожелал нам удачи в дальнейшем путешествии. Я ответил, что нам всем было очень приятно принимать таких гостей, и что я также огорчен столь скорой разлукой.

Капитан 2-го ранга Александров не хотел ехать: боялся нового долгого перехода. Он был уже не молод, и, кроме того, излишне дороден. Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ.

Попрощавшись с нами, они отправились на мыс к могиле и сказали последнее «прощай» своему покойному товарищу.

Затем они отправились в лагерь самоедов. Доктор Тржемесский, телеграфист, штурман и я их провожали. Телеграфист получил столько попреков, что на этот раз решил к нам присоединиться. Когда мы пришли в лагерь, нас угостили чаем и печеньем.

Затем начался сгон оленей – это нелегкая работа. В общей сложности здесь было 100 голов, и всех нужно было поймать. Животные не желали повиноваться и убегали. Но собаки не давали им разбежаться, и, в конце концов, сбили их в тесный круг.

Наконец караван из 14 саней отправился в путь. Когда путешественники удалились на расстояние километра, то закричали «ура» и стали бросать вверх шапки, а затем отправились прочь по бескрайним просторам тундры. Им предстоял долгий и нелегкий путь, прямо до Гольчихи, переход, составлявший, по расчетам Бегичева, около 900 км. Он считал, что на побережье островов Диксона мало корма для оленей, поэтому решил проложить путь внутрь материка.

При его отправлении я с ним договорился, что он вернется, когда проводит русский экипаж через горы. С частью самоедов русские должны были продолжить свой путь к месту назначения, а Бегичев – отправиться снова на север и разбить лагерь у мыса Вильда или у Вестерэльвен. Там он должен ждать Вилькицкого до 1 сентября по русскому стилю. Если Вилькицкий не придет к этому времени, он должен будет взять четвертую часть депо у мыса Вильда и отвезти к бухте Заря. Там он будет дожидаться Вилькицкого.

Всем нам после более близкого знакомства очень понравились наши русские друзья. Они были добрыми, жизнерадостными и крепкими ребятами, к которым просто невозможно было не проникнуться симпатией. Жизнь показала, что они очень дисциплинированы, их поведение можно было считать образцовым. Поэтому мы сильно скучали, когда они уехали.

В настоящих русских есть что-то привлекательное, прямо чарующее. Они очень любезны и доброжелательны. И очень душевны. Я не знаю, приобрели ли сколько-нибудь этой душевности русские евреи. В большом русском государстве много разных народов, и все они очень отличаются друг от друга. Тех русских, с кем мне приходилось иметь дело, я очень высоко ценю, и многих из них считаю своими лучшими друзьями.[71]

Лейтенант Транзе все еще был болен и не мог покинуть судно. Он остался на борту до тех пор, пока мы не пришли на Диксон.

По пути домой мы со штурманом направились на север, к устью Вестерэльвен. Мы взяли лодку и часть других вещей и поплыли вдоль берега настолько далеко, насколько мы могли продвинуться, не пробивая себе путь во льдах. Когда полынья закончилась, мы оставили лодку и пошли на судно пешком.

На следующий день после отбытия русских штурман принялся прибираться, пересчитывать и убирать использованные матрасы, постельное белье и т. п. Склад для провианта снова должен был использоваться по назначению, а большой трюм нужно было приготовить для угля. На Диксоне мы собирались пополнить наши запасы, направиться на северо-запад к «Таймыру» и «Вайгачу», и привезти угля и для них.

Моторку и промысловую лодку также отремонтировали и теперь они были в полном порядке.

Телеграфную мачту разобрали и взяли на борт. Даже без мачты у нас была телеграфная связь с «Таймыром» и «Вайгачом». Однажды Вилькицкий сообщил, что предпринял четырехдневную поездку и нашел скелет мамонта с бивнями в семь-восемь футов длиной. Во время своей первой поездки на юг он открыл[72] залив Гафнера и нанес его на карту.

Дул по большей части южный ветер, а температура держалась около 12–18 градусов тепла, так что лед таял очень быстро, вокруг судна он начал расходиться. В отдельные дни, когда властвовал северный ветер, температура падала до +1–2 градусов.

В два часа ночи на 21 июля в бухту перед нами приехали русский с самоедом и несколькими оленями. Вахтенный пригласил их на борт. Они принадлежали к той партии, которую ждал Бегичев. Они пришли к заливу Миддендорфа с восточной стороны большой реки, которая, по их утверждениям, была шириной в целый километр. Вместе с ними было около 200 оленей. Когда они спустились к заливу, то поняли, что уклонились далеко на восток и отправили посыльного к нам, чтобы получить распоряжения, что им делать дальше.

С тем самоедом, которого Бегичев отправил на их поиски, приключилось несчастье. Он уехал слишком далеко, и ехал, сколько хватило сил у оленей. Когда они устали, он попросту их оставил и пошел дальше пешком. Ему не повезло с погодой – был сильный туман, и он толком не видел, куда шел. Наконец он выбрался к реке, пошел вверх по течению и увидел своих товарищей. Но, к его несчастью, они оказались на другом берегу реки! Люди, путешествующие по этим бескрайним просторам, обычно берут с собой каноэ, чтобы пересекать попадающиеся им на пути реки. Так поступили и те самоеды. Но течение в этой реке было настолько сильным, что они не смогли с ним справиться. Они следовали на север до тех пор, пока течение не ослабло, так что снова можно было попробовать управиться с каноэ. Когда они, наконец, добрались до своего товарища, он уже почти расстался с жизнью. Несколько дней у него не было во рту маковой росинки, хотя при нем было ружье, да и гусей вокруг водилось немало. Но я не уверен, был ли он в состоянии попасть в гуся из дробовика.

После совета с доктором Тржемесским было решено, что три человека с 70 оленями отправятся на юго-запад, чтобы попытаться догнать Бегичева или встретить его, когда он будет возвращаться с мыса Вильда. Остальные самоеды и олени оставались у мыса Вильда до возвращения Бегичева.

Русский и самоед отправились в обратный путь не с пустыми руками. Они жаловались, что полозья на их санях совершенно износились, а в заливе Миддендорфа нет плавника, чтобы их починить. Они получили достаточно дерева для починки своих саней и, кроме того, железные пластины, чтобы подложить под полозья. Но им еще много чего требовалось. Им дали обувь, и одежду, парусину и нити для починки палаток, кроме того – всю необходимую провизию, а в довершение – дробовик и 60 патронов. Они рассказали доктору, что с удовольствием пожили бы у нас подольше, поскольку отведали здесь такой вкусной пищи, которой раньше никогда не едали; Бегичев кормил их только черным хлебом и чаем с сахаром. Но они не осмелились задержаться. Было очень нелегко поймать оленей и заставить их идти на северо-восток, и теперь они торопились вернуться обратно. Они думали, что будет очень трудно, если не сказать невозможно, удержать животных, когда ночи станут темнеть, достаточно тех трудностей, что у них уже были, поэтому нужно было отправляться как можно скорее. Они попросили у нас на время маленькую лодку, чтобы переправиться через реку, и одни сани с металлическими полозьями, пообещав все вернуть через пять дней.

Они отправились в путь в восемь часов вечера. Штурман взял одну из промысловых лодок и семь гребцов, и помог им. Самоеды в этих краях не умеют грести двумя веслами, но очень хорошо управляются с двулопастным веслом в каяке.

После того, как была закончена уборка, водворен обратно и сосчитан весь провиант, мы подняли на борт все, что оставалось у нас на льду. Лед таял настолько быстро, что мы решили поднять на борт и лодки и повесить их на место на лебедках.

Однако «Эклипс» по-прежнему крепко сидел в своей зимней колыбели. Мы пытались распилить лед, но он был так толст около судна, где намело много снега, что пила просто не входила в него. Тогда мы установили мину неподалеку от носа. Она сотворила чудо: лед раскололся на мелкие кусочки.

Жир и все остальное, что стояло у нас на палубе, мы переместили в трюм, палубу отдраили пемзой и отмыли. Затем судно покрасили изнутри, мачты и стеньги ошкурили и промазали олифой, реи покрасили, а такелаж просмолили.