Виктор Салошенко - Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)

Тем более оценка тех далеких лет уже сделана, Дмитрий Волкогонов, например, выложил свою горькую правду. Вот некоторые оценки Сталина и сталинщины из его очерка в

«Литературной газете» от 9 декабря 1987 года: «попрание человечности»; «преступления»; «нечеловеческие унижения и испытания»; «чудовищная несправедливость», «никакие заслуги не оправдывают бесчеловечности»; «озлобление», «методы командно — бюрократического стиля, насилия», «закручивания гаек», «апологетом которых был именно Троцкий, будут взяты на вооружение Сталиным»; «быстро привык к насилию»; «ликвидация личных противников»; «страшная инерция насилия»; «смотрел на общество как на человеческий аквариум; все в его власти»; «не была ли рядом с жестокостью и никогда не распознанная душевная болезнь Сталина?». Такие вот оценки. И факты, страшные факты. Только в органах НКВД «более 20 тысяч честных людей пало жертвами этой вакханалии беззакония».

Вслед ему восклицает другой известный публицист Отто Лацис:

«Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начинали тридцать с лишним лет назад. К проклятым нашим вопросам. Почему мы строили социализм по — сталински? И могли ли мы иначе его построить? Не праздное любопытство стоит за этим желанием постичь наше прошлое, а тревога о настоящем и будущем, потому что, не разобравшись со сталинщиной, мы не обретем гарантий против ее повторения, не укрепим доверие новых поколений к социализму, не возродим его авторитет в мире. А без этого мы просто не можем жить.

Ведь были двадцать лет умолчания о неудобных вопросах. Что они дали? Укреплен ли авторитет социалистической идеи в результате этого молчания? Нет, только ослаблен. Это наша пропаганда молчала о горькой правде нашего прошлого, это наша наука не исследовала сложные проблемы. Чужая пропаганда не молчала, чужие историки не теряли времени. Да и те советские люди, кто не слушал чужих голосов, они не мирились с незнанием и заполняли вакуум мифами, самодельными концепциями.»

…Вот, кажется, и все, о чем мне хотелось поведать, подводя некоторые итоги деятельности первых секретарей Краснодарского крайкома ВКП(б) предвоенных лет: И. А.Кравцова, Л. И.Марчука и Л. П. Газова.

Мертвые живы, пока есть живые, чтобы о них вспоминать.

Так расписывались первые секретари Краснодарского крайкома ВКП(б)

СЕЛЕЗНЁВ

Герой — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человечества.

1

В то время он работал заместителем заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). Однажды утром Селезнёва пригласил к себе секретарь ЦК А. А. Андреев, у которого ему не раз приходилось бывать по служебным вопросам. Встречи были интересными и поучительными. Андрей Андреевич пользовался всеобщим уважением, отличался исключительной деловитостью и скромностью.

Пока Андреев отвечал кому‑то по телефону, Селезнев сидел напротив и мысленно прикидывал, о чем пойдет речь. Андрей Андреевич положил трубку и сказал: «Нет — нет, разговор будет не о текущих делах. — Лицо его стало серьёзным. — Мы посоветовались и рекомендуем вас первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б)».

На дворе был конец января 1939 года. Краснодарская зима разошлась вовсю: стоял сильный мороз, снега было немного и редкие пешеходы жались к зданиям, ища подпорку от накатанного гололеда.

Вечернее заседание III пленума крайкома ВКП(б) проходило в плохо натопленном, и оттого казавшемся огромным, помещении.

Голос с места: «Нужно было бы заслушать краткую биографию товарища Селезнёва».

П. И. Селезнёв: «Родился я в 1897 году. Отец работал сельским приказчиком. В 1909 году он умер. Я жил у брата, тоже приказчика. В 1913 году после окончания сельской двухклассной школы пошел работать сначала учеником конторщика, потом конторщиком и доработался до счетовода и помощника бухгалтера.

Работал в Самаре, теперь Куйбышеве. В 1914 году я уже начал принимать активное участие тогда в пролетарских общественных организациях, в Союзе конторщиков и приказчиков. В 1915 году в январе вступил в партию. Принимал меня Самарский комитет РСДРП большевиков. В 1915 году

2 месяца отсидел в самарской тюрьме, в связи с выпуском листовок с протестом против суда над шестеркой депутатов-болыпевиков Государственной Думы. В связи с тем, что на квартире у меня не удалось найти вещественных доказательств, через 2 месяца я был освобожден.

Затем продолжал работать в Самаре до мобилизации в царскую армию в конце 1916 года. Работал там в тех же организациях, в Союзе конторщиков и приказчиков. В царской армии находился с конца 1916 года до февральской революции.

С момента февральской революции начал свою общественную политическую работу сначала в Совете солдатских депутатов, потом в Совете рабочих и солдатских депутатов и после демобилизации в июне 1917 года приехал в Самару и там продолжал работать.

Начиная с Октябрьской революции, был комиссаром банка военного купечества в Самаре после захвата его отрядом красногвардейцев. В момент прихода чехов в Самару был в подполье. Оставался в Самаре и не смог эвакуироваться, скрывался у сестры. После освобождения Самары от чехов вновь начал работать в банке. Затем идет, если коротко говорить, ответственная работа по советской и партийной линии.

На партийной работе — начиная с 1920 года. С 19–го по 20–й год был в армии, на партийной работе на Западном фронте, затем на партийной работе в ЦК партии с 21–го по 24–й год, несколько месяцев пробыл в 1–ом Московском Государственном университете, но по мобилизации ЦК был направлен для работы с ленинским призывом. Как вы знаете, после смерти товарища Ленина в нашу партию влилось большое количество рабочих с производства. Я был направлен для работы с ленинским призывом в Бежицу, на завод «Профинтерн». В Бежице пробыл 9 месяцев и с конца 1924 до 1926 года работал в ЦК, а затем в Оренбурге в качестве зав. орготделом губернского комитета партии. После организации Средневолжского края работал в качестве заместителя заведующего орготделом крайкома партии.

Из крайкома партии отпросился на учебу на курсы марксизма — ленинизма. Там пробыл год, затем был взят на партийную работу в Московский комитет партии. Проработал там

3 года: 1932–33–й и 34–й. С 1935 года был взят в аппарат ЦК. Работал сначала инструктором, затем заведующим сектором и последний год в качестве заместителя заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП (б).

Никаких партийных взысканий за время пребывания в партии не имел. Отклонений от генеральной линии партии также не было. В тех организациях, в которых выступали за время моей работы троцкисты, — по 23–му году в 1–м МГУ, правые и троцкисты по Оренбургу, вел с ними решительную борьбу. Вот все коротко о себе».

ВА. Ершов: Вопросы будут?

Вопрос: Какую должность занимали, когда были в царской армии?

Ответ: Писарский ученик воинского начальника.

Итак, пленум крайкома, прошедший в Краснодаре 31 января 1939 года и освободивший «тов. Газова с поста первого секретаря крайкома ВКП(б), как не обеспечившего руководство Краснодарской партийной организации», утверждает теперь в данной должности человека с немудреной фамилией Селезнев, простым русским именем Петр и редким отчеством — Ианнуарьевич.

Этому предшествовало чрезвычайное событие, когда в начале января 1939 года в Краснодар прибыла комиссия ЦК ВКП(б) во главе с А. А. Андреевым. Члены комиссии всесторонне ознакомились с работой крайкома, побывали в ряде районов, на промышленных предприятиях, в колхозах и совхозах. 17 января в ЦК ВКП (б) был обсужден отчет Краснодарского крайкома партии. 31 января III пленум крайкома заслушал сообщение П. И. Селезнева о постановлении ЦК ВКП(б) по отчету крайкома партии. При обсуждении вопроса выступили 44 человека. Они одобрили решение ЦК, подвергли критике недостатки в работе краевой парторганизации.

Судя по архивным документам, в окружении Сталина, да и у самого вождя произошло осознание вопиющей несправедливости к труженикам, грубого шельмования кадров, размеры которых приобретали чудовищный характер. По крайней мере Селезнёв практически с первых дней начал «человеческую» политику по отношению к трудящимся вообще, и к руководящим кадрам, в частности.

В определенной степени этому послужила информация от 30 января 1938 года, естественно, с грифом «Сов. Секретно, серия «К» краевой прокуратуры о положении в тюрьмах края в связи с большим количеством репрессированных.

Информация была на имя прокурора Союза СССР Вышинского:

«…Считаю необходимым довести до Вашего сведения о возникших дополнительных трудностях, а именно: по Краснодарскому краю репрессировано по 1–й и 2–й категориям свыше 20000 человек, члены семейств которых теперь, как я Вам уже сообщал, обращаются в краевую прокуратуру. Поток жалобщиков имеет тенденцию к постоянному увеличению и обещает в феврале — марте возрасти до больших размеров.