Эксперт Эксперт - Эксперт № 36 (2013)
Добрый рок Владивостока
В начале сентября стало известно, что Владивосток вошел в предварительный список городов, где планируется ввести правило 72-часовой транзитной визы для иностранных туристов. Ослабление визовой политики может стать одним из важных факторов для роста региона — Владивосток находится в нескольких часах лета от крупнейших экономических центров Восточной Азии и связан с ними прямыми авиарейсами. Туристический потенциал региона еще не раскрыт.
Главная проблема — отсутствие системной и скоординированной политики города и края на внешнем направлении, помноженное на постоянную чехарду в высоких кабинетах. «Я вышел на работу, и мне достались пустые коробки, предыдущие сотрудники прошлись по жестким дискам с магнитами», — рассказывает «Эксперту» новый начальник департамента одного из владивостокских учебных заведений.
России необходимо приучить азиатские страны к тому, что российский Дальний Восток является частью Азии, ее ближним Западом — дешевой и удобной альтернативой более далеким поездкам в Европу и США. В этом смысле Vladivostock Rocks мог бы стать хорошим началом. Если приучить китайцев, японцев и корейцев летать во Владивосток хотя бы каждый август, со временем эту моду можно распространить и на другие месяцы года, и на туристов из других стран.
Владивосток—Гонконг
Схема души
Артем Рондарев
О том, как смелость автора становится критерием истины
«Обращение в слух» — литературный дебют журналиста Антона Понизовского, который довольно долго собирал для нее материал, записывая интервью с людьми по разным учреждениям. Книгу эту давно уже назвали «настоящим русским романом» и сравнили с Достоевским; под «Достоевским» наш рецензент обычно понимает все тот же «психологизм» и постижение человеческой души, желательно с трагическим оттенком; так что угол преломления для интерпретации, будем считать, предзадан.
Книга представляет собой серию подлинных рассказов о себе самых разных, преимущественно «простых» людей и обсуждение этих рассказов, которое ведут четыре русских человека, случайно собравшихся на несколько дней в швейцарской гостинице. Причина появления записей с рассказами людей в рамках самой книги имеет длинное, весьма неуклюжее и неестественное объяснение, носящее все признаки deus ex machina, — состоит оно в том, что некий профессор задумал постичь национальный характер (не только русский), для чего созвал группу помощников, назначенных собирать для него материал; здешний герой, юный помощник профессора, входит в эту группу, где отвечает за «русское направление»; и вот, дескать, что ему удалось найти.
Как положено в таких сюжетах, у каждого комментатора свое амплуа. Двое мужчин — юный помощник профессора и его более взрослый визави — в сущности, представляют собой ту же пару, что и Алеша с Иваном Карамазовы: первый — сторонник народа и веры, второй — интеллигентный скептик и атеист; собственно, дуэль за русский народ разворачивается между ними, тогда как две женщины, несмотря на попытку написать им обеим свою партию, в сущности остаются на традиционных для постсоветского дискурса амплуа манипулирующих мужчинами субъектов, а также объектов мужской любви и похоти. Одна их женщин, постарше, впрочем, озвучивает, так сказать, «гендерную» сторону происходящего анализа; вторая же являет собой тот малахольный тип юной девицы, которая, как это принято говорить, живет сегодняшним днем, то есть полностью равна сама себе. И вот, значит, они слушают народные рассказы и намереваются «понять русскую душу».
Разумеется, все это очень быстро заканчивается дискуссией о духовности. Оба главных оппонента сходятся на том, что русский народ — ребенок. Только для одной стороны это отрицательная констатация: мол, русские во всем инфантильны, — а для другой положительная: да, инфантильны, зато и верят как дети, горячо и искренне, — словом, «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие». Потом они пытаются эту констатацию как-то расширить, но получается плохо, причем не у них, а у автора. Вся книга производит впечатление отважного и честного, но очень дилетантского проекта — Понизовский обладает хорошим языком, но не владеет им, умудряясь вслед за очень точными, именно что «достоевскими» в хорошем смысле пассажами вставить совершенно глухую разговорную фразу из тех, при виде которых сразу вспоминаются соцсети: он человек явно талантливый, но совсем не литератор, так как почти не контролирует писательский аппарат и способен одним лишним движением похоронить тщательно выстраиваемую конструкцию текущего повествования. Основная же беда в том, что в области философского и социального анализа он точно такой же дилетант, как и в писательском деле: несмотря на все структуралистские и семиотические покушения, за пределы идей любви, веры, особого русского пути, умиления и умаления книга не выходит, а доказательная база здешних собеседников вся состоит из ссылок на лежащие в шаговой доступности примеры и цитаты: если Достоевский — то непременно Легенда об инквизиторе, если Бродский — то Постум, если женщина — то хранительница очага, если мужчина — то добытчик, если Россия — то страдающая, Бог есть, смерть неизбежна. Воля ваша, а делать из подобных рассуждений пятьсот страниц — мероприятие не слишком гуманное, даже с учетом того, что половину этих страниц составляют рассказы настоящих живых людей о своем житье-бытье — рассказы, что решительно отказываются ложиться в схему, которую строит автор.
В итоге, по моим представлениям, большую часть того шума, который подняла пресса по поводу этой книги, срежиссировал — неосознанно, конечно, — сам Понизовский, который просто вышел в наш скептический век к рампе и сказал: «А я буду сейчас говорить о душе». Публика, натурально, всколыхнулась от такой дерзости, в ней сразу наметились сторонники бесед о душе, которые всегда готовы сказать: «Вот это настоящая тема, не то что ваш постмодернизм», — и противники, которые заговорили о том, что в наш век, в котором, как пишут в соцсетях, «все сложно», надобно иметь ясное представление о собственности на землю и о Хайдеггере, чтобы вот так вот взять и заговорить о душе. Это все чистая правда, однако любому, кто прочитал книгу Понизовского внимательно, станет очевидным, что в самой книге материала нет даже на начало такого спора: на сайтах народной поэзии лежат еще более смелые рассуждения о русской душе, однако никто не берется осуждать или превозносить их за смелость, и заслуга Понизовского тут только в том, что он примерно того же уровня воззрения — дилетантские как в философском, так и в социологическом плане, — облек весьма приличным русским языком и обрамил рассказами подлинных людей. То есть совершенно очевидно, что в прошедшей дискуссии люди оппонировали не его книге, а старым своим товарищам и противникам по медийной среде (которая у нас сосуд весьма тесный), для обличения коих книга Понизовского дала очередной повод.
Способ поразить воображение и почтить память
Сергей Жегло
Вся подноготная работы над фильмом настоящего мастера — в инсталляции Аркадия Насонова «Между кадрами»
Фото: Аркадий Насонов
До 19 сентября вы можете спланировать свою прогулку по Москве так, чтобы, проходя через центр, заглянуть в театр «Школа современной пьесы» на Трубной площади, где есть один заветный зал — от входа прямо, через свисающую бордово-бархатную преградку, по лестнице наверх, налево, и там перед вами распахнется маленький зальчик, в углу которого, в полумраке, вы обнаружите два крупных экрана с проецируемыми на них интересными фильмами (днем бесплатно, после половины седьмого вечера — по билетам театра).
На одном экране вашему вниманию будет представлен ужатый до девяти часов экранного времени четырехлетний процесс съемок фильма «Багровый цвет снегопада», а на втором, перпендикулярном ему, — этот самый фильм, пропорционально растянутый на те же девять часов (и, соответственно, замедленный). Если вы придете рано, охранник из гардероба может вас вежливо окликнуть, спросив, куда вас, собственно, несет; скажите ему, что вы в галерею «Комната», пришли посмотреть инсталляцию Аркадия Насонова, и вас проводят куда нужно, включат все необходимое электричество, оставят, скорее всего, наедине с этими двумя экранами и фильмом, в котором сербская актриса Даниэла Стоянович исполняет главную роль сначала сестры милосердия времен Первой мировой войны — немки, уроженки Киева (этим объясняются удивительные интонации, произношение и манера речи героини), затем — эмигрантки, которую как бы завлекает в Москву эмиссар реэмиграции, давний убийца ее мужа-генерала, агитатора Временного правительства. Я бы задал вопрос Владимиру Яковлевичу Мотылю, почему фильм называется так, но он умер, едва закончив эту работу, и остается только предполагать, что таким образом он зарифмовал это название с названием фильма, который прежде всего ассоциируется в народе с его именем: «Белое солнце пустыни». Аркадий Насонов известен в Москве в основном как исследователь художественной сущности форм и перемещения облаков, а также как галерист, устраивавший выставки в уборной коммунальной квартиры на Новослободской. Это, конечно, никак не исчерпывает его роли в культуре, но важно, что в какой-то момент он, как добрый внук великого режиссера, бросил все и пошел на стандартную ставку фотографа на фильме, про который никак нельзя было догадаться, что он окажется последней работой мастера. В силу того что фотоаппарат слишком дискретно членит процессы, Аркадий, чтобы не скучать в промежутках, запечатлел все четыре года съемок на видео, создав таким образом эпическую повесть о создании эпической повести.
