Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 10 2015)
Всемирный день воды
Дарвиновский музей (ул. Вавилова, д. 57) приглашает всех желающих принять участие в одноимённом экологическом празднике 21 марта 2015 года.
В этот день с 10.30 до 16.00 в музее состоится кругосветное путешествие по планете Земля с различными «водными» играми, мастер-классами и викторинами, посвящёнными обитателям Мирового океана.
Только один раз в году, 21 марта, в Дарвиновском музее можно получить «водный паспорт» – уникальный документ, который выдаётся участникам экологического квеста «Осьминог и его друзья», правильно ответившим на соответствующие вопросы. Знакомство с беспозвоночными продолжится в игре «О чём поют ракушки», где предложат определить хозяев раковин по их причудливым формам. Внимание самых маленьких любителей природы привлекут игры «Рыбная ловля» и «Детский сад под водой».
Стрекозы, сидящие на кувшинках, раки и рыбы, выглядывающие из «подводного царства», и русская выхухоль, невозмутимо проплывающая мимо них, – под стеклянным полом музея расположился интерактивный центр «Познай себя – познай мир». Его посетители смогут послушать сердцебиение дельфина и сравнить его со своим, покормить комарами и гусеницами прожорливую лягушку-робота, наловить шустрых жителей пресных водоёмов и прогуляться по маленькому островку природы, расположенному под крышей музея.
Мастер-класс «Картинки на воде» научит гостей редкому искусству рисовать водой, а тех, кто не захочет мочить руки, пригласят на мастер-класс «Волшебные картинки из песка». «Фабрика Мойдодыра» обеспечит всех мылом ручной работы.
Специальные гости музея – сотрудники кафедры гидробиологии биологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова – расскажут о науке гидробиологии и познакомят юных натуралистов с живыми обитателями водоёмов.
Победители викторин и лотерей получат призы.
Теги: Москва , городское хозяйство
Наваждение
Фото: РИА "Новости"
Невидимая рука отдёрнула зыбкую кисейную шириночку, и в небесном оконце показалась луна не больше царского золотого червонца. Ночная темень расступилась, попритухла, - это надмирный свет от свечного огарыша, такой вроде бы хилый, невзрачный, пролился на землю и выхватил из мрака каждую подробность на земле-матери, очистил от тревожной мути людской сон, прогнал в лесные ухоронки призраки злыдней, занорил чащобную немилостивую тварь.
[?]С тяжёлой головой сутулился Царь на завалинке, по-волчьи задрав голову в небо, готовый завыть. Неожиданно выпал из пьяного забвения, и теперь не уснуть.
За спиной тлел ночничок в келье Пиросмани; потухал вдруг и снова вспыхивал, будто сигналил кому, билась на занавеске беспокойная угловатая тень, размахивала руками, как ночная птица крылами, проваливалась куда-то в подполье, снова восставала, ныряла в избяной угол по-за образа, желая выскочить на волю, но неведомая сила вязала человека в опутенки, забивала обратно в клеть.
Молится ли Пиросмани иль пишет своё бесконечное полотно, где волк-оборотень задирает нечастную кобылёнку, выгрызает требушину, а может, с нетерпением ждёт ночного гостя, сквозь прозрачную ширинку вглядываясь в тяжёлый вселенский морок, на границе которого и должна вытулиться знакомая женская фигурка. Несчастный нелепый Пиросмани, убиваясь из последних сил, растил своих девок, чтобы те, как непослушные овцы, разбежались по белу свету и напрочь забыли старика. Вот и Дашка, бросив мужа, исчезла с каким-то Муллерманом. Чем так досадил Рахманин, сбил с катушек, что деревенский лад стал ей несносен?
Много нынче заблудших и потерявших ум. Какой-то сумасшедший дом! Как страшно в эти годы иметь детей: если сын в семье, то, вероятно, будет бандитом в малиновом пиджаке, с золотой цепью на груди и пулей в затылке; если девчонка, то станет проституткой, наложницей в восточном гареме иль "валяшкой" на тракте, предлагающей шоферне своё тело за рюмку водки. Царь хотел мысленно разглядеть свою дочь – и не смог; уже заневестилась, поди; знакомые говорят, что похожа на него, но как увидеть Лизу, если съехала с матерью то ли в Гамбург, то ли в Мюнхен, и нет от них вестей… Как самозабвенно нынче, с восторгом разлучаются с родиной, будто съезжают в Крещение с ледяной «катушки», только полозья свистят под санками.
Удивительно легко человека столкнуть в бездну (лети-и-и к ядрёной матери!) и так трудно подать руку в помощь, вызволить из пропасти. Ведь протянутая даже с добрыми намерениями рука может стать петлёй, накинутой на собственную шею. А эти необоримые соблазны кругом, эти цветы зла , заботливо, с коварным намерением выращенные дьяволом, так и лезут в глаза, вопят: возьми меня, возь-ми-и!.. Несчастные люди! И куда только смотрит Бог, почему не обнажит Он меч правды и не вонзит в дьяволью грудь?
Царь представил, что он, пожалуй, единственный на этом свете «невера», который с таким нетерпением ждёт Спасителя.
Луна, досель такая крохотная, внезапно стала пучиться, раскаляться, по ней пошли цвета побежалости от лазоревого до багреца, словно бы её нагрели в домнушке, кинули клещами на наковальню и сейчас охаживают кузнецы добрыми молотами: в самом сердце открылись малиновые родники, и полились серебряные струи, скоро вывязывая лествицу к земле, и в прогале меж лунных гор проступил лик Христа, появились руки, сжимающие древко копья с навострённым жалом. Вот оно, пришествие Господа, которого с таким нетерпением ожидает человечество, и так незаметно, без победных труб и литавров случилось оно в минуты, когда мир погружен в беспамятство, ибо люди спящие ещё не мёртвые, но уже и не живые… Осталось лишь опустить Христу ногу и ступить на лествицу.
И тут на одно мгновение Царь отвлёкся.
Каким-то посторонним слухом он уловил, что изба вдруг вздрогнула, очнулась, по лествице из светёлки сбежал мелкой ступью доможирка, печатая по ступеням босыми пятками, будто козлёнок копытцами. А скажите на милость, кому ещё приспичит шляться по ночному житью, как не домовому хозяину с бабой своей доможирихой? Ишь, завели игрища под полной луною, ворожат зимы и богатого снега, подметают пыль из углов да гоняют по клетям тараканов и мышиное обжорное племя! В избе у Пиросмани сыщется множество таинственных закутов и затулий, чуланов и кладовых, подволок и хлевищ, куда редко ступает нога хозяина, и там владычит наш домовушко-доможиришко, башка с ухват, а борода до пят.
Царь насторожился, вытянул шею, окончательно пробудился приотмякшей головою, в которой мозги от пьянки слиплись, превратились в тестяной ком. Слезящимися глазами, стряхивая с себя опой и бред, вгляделся в просвет огрузлой старой рябины в живые шевелящиеся сумерки. Скрипнули поветные ворота, упала щеколда, на взвоз выскользнуло привидение в белой погребальной рубахе, словно бы покойник навещал родной дом и сейчас, до третьих петухов, спешил обратно на погост в свою домовинку. А может, доможириха, объявив супругу протест, решила отлучиться из родового гнезда? Как и у людей, всякое случается в том, недоступном для смертных, мире. Царь встряхнулся, прогоняя видение; в висках тоненько заверещали бубенцы, в затылке на все лады залились колокольцы, в переносье с раскатом загремело коровье ботало. Невидимая музыкальная «могучая кучка» устроила несчастному Царю концерт. Царь, крадучись, двинулся на зады избы, но тут клубы чёрного дыма заволокли луну, а Пиросмани, так некстати, убрал в своей келейке свет, и мир снова поглотила такая тьма, хоть глаз коли. Царь уже собрался всполошиться (де, кто тут?), но поборол желание, затаив дыхание, прислушался к ночи. Шаги на взвозе осмелели, оскальзываясь на отпотевших брёвнах, заспешили вниз: скрипнула задняя калитка – и всё смолкло. Хоть бы собачонка какая тявкнула на деревне, хоть бы пьяный забулдыга вскричал бабу свою, возвращаясь домой в пьяном угаре… Такая непроглядь навалилась, спеленала глаза, будто живым в землю закопали.
Царь решился и, осторожно нащупывая ногами землю, отправился наобум. Пьяными, как и малыми детьми, часто руководит судьба и пасёт от беды. Царь недолго тыкался в прясла, отыскивая лаз. Небо вдруг раздёрнулось, в прогал изредившихся облаков выплыла луна, не прежняя, с язиную чешуинку, а с поднос, расписанный жостовскими мастерами. Но Искупителя там уже не было, и лествица с небес не парусила под ветром; видно, вернулся Христос обратно в свою храмину иль незаметно спустился на землю и сейчас попадает деревенской улицей, отыскивая самое несчастное житьишко, где особенно нуждаются в Спасителе мира. Казалось, Царь даже чуял на своей щеке Его ласковое тёплое дыхание, слышал Его лёгкую поступь, шорох лаптишек по заиневелой траве, слегка призасыпанной снежным пухом, и мерное постукивание по черепу земли Его клюшки подпиральной, какой пользуются в своих странствиях калики перехожие и божии угоднички, попадающие по святым местам. Луна улеглась на вершины чёрных ельников, что стояли стеною на запольках, раскинула по выгону льняные, выбеленные ранними утренниками тканые половики, выпятила на погляд безмятежно спящий деревенский порядок, похожий на старинный деревянный острожек, пологую, в проточинах, бережину и ближний край озера, принакрытого тонким льдом-салом, с мрачными закрайками, по которым вспыхивала и угасала серебристая рябь. Словно бы кто невидимый бродил по отмелым местам, сбивая ногами воду, а луна метила случайные ночные следы, чтобы не потерялись. Может Христос по воде, яко посуху, перешёл на другую сторону к раздетым березнякам, в городские дачи, где с самого краю приткнулась хижина Царя?
