Журнал Русская жизнь - Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)
Я помню день убийства Кирова. Это было первого декабря. Как раз только что отменили карточки. Мы тогда жили уже на Тверской, из Дома на набережной нас выселили. Отец говорит: «Давайте пойдем прогуляемся, посмотрим, как идет торговля без карточек». Он же хозяйственник, ему все это интересно было. Мы обрадовались, пошли в переднюю одеваться… Вдруг - телефонный звонок. Папа поднял трубку, коротко о чем-то переговорил. Выходит к нам в прихожую, лицо совершенно белое, растерянное, и говорит: «Друзья мои! В Ленинграде убит Киров». Мы как стояли все, так и сели. Это был шок. А позвонил ему Бухарин, позвал в «Известия» срочно готовить траурный номер. Конечно, ни о какой прогулке речи уже не шло. А 2 декабря у папы день рожденья. Обычно мы его шумно справляли, дым коромыслом стоял. Папа ведь очень веселый был, гостеприимный. Для латышей это не характерно, он смеялся все время, что такой нетипичный латыш. Но в этот раз мы ничего уже не отмечали, только дядя мой, папин брат, в гости зашел.
Прошел месяц, наступил Новый год. Встретили его грустно, тревожно было. В воздухе что-то витало. Нас отпустили к подружкам, дочкам Рейнгольда Берзина. Их родители ушли в гости, а нам разрешили всю ночь не спать. Мы бесились, гадали, а днем уже вернулись домой. Мама нам сказала: «Раз вы всю ночь веселились, то давайте сегодня пораньше заваливайтесь спать». Мы легли, но не успели заснуть, как в дверь позвонили. Через какое-то время отец зашел в комнату и сказал: «Девочки, не волнуйтесь, за мной пришли. Забирают старых оппозиционеров». Это было 1 января 1935 года.
И вот с этого и начался кошмар. Детство наше закончилось. Сначала отец сидел во внутренней тюрьме, мы ходили туда с мамой, стояли в очередях, готовили передачи. В одной из таких очередей, на Кузнецком мосту, мы встретили Надежду Емельянову. Ладно мы, папа ведь оппозиционер был, но она-то откуда в тюремной очереди, ведь в ее доме Ленин прятался. Мама к ней подошла. - Надежда Кондратьевна! Вы что, - говорит, - тут делаете? - Как что? Старика взяли! И сыновей взяли. - А как же вам Надежда Константиновна не помогла? - Да я к ней обращалась. А она мне отвечает: «Надежда Кондратьевна, голубушка, что я могу сделать… Я ведь ничего не могу. Я даже не знаю, какие мне лекарства дают…»
Потом, много лет спустя, я узнала, что один из сыновей Емельяновой сидел вместе с моим отцом. Мы с ним долго переписывались, он рассказывал мне об отце.
Маму взяли через полтора года, 1 июля 1936 года. К тому времени ее уже исключили из партии, уволили с работы - она была ученым секретарем Малой советской энциклопедии. Когда ее арестовывали, нас никого дома не было. Я была на даче, сестра моя была в гостях у тети. Дома осталась только бабушка, с ней во время ареста мамы приключился удар.
Маму и других арестованных, полторы тысячи человек, привезли на Карельский полуостров. Раздели. Раздетые, безоружные люди!… Их расстреляли… Я ведь только пять лет назад узнала, где мать похоронена. Как только меня после смерти Сталина выпустили - сначала это была еще амнистия, а не реабилитация - я сразу же начала искать родителей, пыталась выяснить, что с ними случилось, как они. Но вот это захоронение в Сандармохе - его ленинградский «Мемориал» только пять лет назад обнаружил. Там моя мать и лежит. И подруга ее, Нина Делибаш. Ее мужа арестовали, и она у нас жила, на Тверской. Ее вместе с мамой расстреляли.
Получается так, что всех связных Ленина посадили, всех, кто помогал ему в 1917 году. Спаслась только Фофанова. А знаете как? Когда начали всех арестовывать, она бросила партбилет, бросила паспорт и уехала в никуда. Вот так и спасалась от ареста. Рахья еще не сидел, его раньше убили. Зато жена его, Лидия Петровна Парвяйнен, сидела. Я с ней тоже потом переписывалась.
А меня арестовали в 20 лет, я только школу окончила, пыталась высшее образование получить. Меня отовсюду выгоняли как дочь врагов народа. Из ГИТИСа выгнали, из ВГИКа выгнали. Я же искусствоведом мечтала быть.
Из нашей школы вообще многих арестовали. Со мной в одном классе учился Юра Каменев, его расстреляли из-за отца. Мы все после школы продолжали общаться, а нас вызывали по очереди, хотели сделать осведомителями. И меня вербовали, и других девчонок. А в итоге стукачом оказался мальчишка, Оська. Он как-то говорит: «Девчонки, что ж это такое у нас делается?» А я, дура, ему и отвечаю: «Правда, мы же мировую революцию делать собрались, а сами большевиков сажаем». Он, конечно, сразу донес.
Да меня все равно бы посадили, повод бы нашелся. Я так мечтала, что меня в ссылку отправят. Ссылку я знала, мы же в 1927 году, после разгрома оппозиции, вместе с папой в ссылке были, в Минусинске. Страшное место эта Восточная Сибирь. Но в ссылке можно было хотя бы работать. Куда там! Поедешь в ИТЛ. Я спрашиваю: «А что такое ИТЛ?» - «Исправительно-трудовой лагерь». - «А в чем меня исправлять-то? И вообще, мне экзамены сдавать через месяц». - «Поговори нам тут еще! Там и сдашь». Сдала, как же… Хорошо, что живая осталась. Меня в 24 года сактировали из лагеря, у меня ноги отказывали. А потом я уже только в тридцать лет опять в институт поступила, все тряслась, что меня выгонят, а я уже беременная была. Не закончу институт, чем ребенка кормить?
Вот так тогда разбирались с оппозицией, с ленинскими соратниками. Я не знаю сейчас, как относиться к революции, к тому, что делали наши родители. Наверное, это все было ужасной, страшной утопией. Но у них хотя бы были свои воззрения, которые они не боялись отстаивать до последнего. А в наше время какая оппозиция? Хотя есть, конечно, и сейчас неплохие люди. Я вот лимоновцев, мальчишек и девчонок, люблю. Они хоть что-то делают, не боятся. Я к ним отношусь очень положительно. А народ у нас запуганный и несчастный.
Записала Мария Бахарева
Олег Кашин
Человек-небоскреб
История создателя Ленинианы
I.
Издаваемые в нынешней России собрания сочинений когда-то популярных, а теперь забытых советских писателей можно не читать: просто посмотреть на выходные данные, на предисловие - и все про этого автора понять.
Например: тираж триста экземпляров, шрифт «таймс», переплет с золотым тиснением, которое облезло уже на пути из типографии, предисловие Феликса Кузнецова или, скажем, Валерия Ганичева. Все понятно: «бондаревский» Союз писателей в конце восьмидесятых, творческие вечера газеты «День» в начале девяностых, сейчас - раз в полгода полосная публикация в газете «День литературы», честная бедность, старость на даче и сдаваемая квартира у метро «Аэропорт». Скорее всего, успешные дети, время от времени помогающие деньгами. К юбилею - фотография на второй обложке «Нашего современника», если за эти годы не рассорился с Куняевым.
Или - увесистый однотомник с предисловием гендиректора какого-нибудь АО «Кемеровокоммунхозмеханизация» (или, что тоже часто бывает, губернатора той области, в которой затерялась родная деревня писателя) и на титуле совместная фотография с ним, красномордым дядькой в плохо сидящем пиджаке. Здесь тоже гадать нечего: среди миллионов прошлых поклонников нашелся один романтик с деньгами - не очень, может быть, большими, но на однотомник и поездки по регионам хватает. Очень трогательно.
И так далее.
Бывают, конечно, и совсем экстремальные случаи - недавно в магазинах появился трехтомник старого советского писателя даже не второго (в лучшем случае - четвертого) эшелона. Но все объяснимо: сын писателя вырос и стал вице-премьером. В таких ситуациях чистой дедукции не хватает, приходится ориентироваться на фамилию.
II.
А теперь представьте вот такой пятитомник. Выглядит вполне по-западному, книжечки в мягких обложках. Тщательно откомментированные тексты (при том, что речь в произведениях в основном идет о Ленине и его соратниках!), много фотографий, факсимиле писем, статьи, интервью, и вся эта красота еще сложена в нарядную подарочную коробочку. Окончательно добивает надпись на титульном листе - собрание сочинений издала турецкая строительная компания «Энка», хотя - ну какое дело туркам, застроившим небоскребами пол-Москвы, до старых пьес о Ленине?
III.
Загадывать загадки дальше, думаю, нет смысла. Автор пятитомника - президент и председатель Совета директоров ЗАО «Москва - Красные холмы» (видная издалека высотка «Свиссотеля», Дом музыки и несколько элитных жилых башен), 75-летний Михаил Шатров, написавший тридцать пьес о Ленине и об отношениях между вождями большевиков в первые годы советской власти.
- Был первый съезд Союза театральных деятелей, бывшего ВТО, 1986 год. Я выступил и говорю: нужно построить в Москве большой театральный центр. Олег Ефремов отвечает: какое строительство, у нас денег на скрепки нет, но если ты так хочешь, сам этим и занимайся. И я занялся, и занимаюсь до сих пор - без права распоряжения финансами. У меня представительские, лоббистские функции. Идея за эти годы немного изменилась, двадцать лет назад я видел этот комплекс совсем другим, но главное - мы его построили. Скоро сдаем последний, седьмой корпус. Я хотел сделать там центр детского творчества, но будут офисы.
