Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба
Да, то, что мы называем «объективно существующим внешним миром», есть в действительности только наше представление о нём, созданное нами самими. Но это представление создаёт не индивидуум со своими априорными свойствами, а цивилизация, накладывающая на это представление печать своего исходного типа верования, переходящую затем на культуру, образ жизни и менталитет. А поскольку на нашей планете сосуществуют разные цивилизации, то люди, к ним принадлежащие, живут в разных мирах. Тот мир, в котором уже тысячу лет живут русские люди, называется Россией. И он за всё это время менялся только на предметном уровне, а на смысловом оставался неизменным, ибо смысл окружающему и происходящим в нем событиям придаём мы сами, а сами мы как были русскими, так ими и продолжаем быть и будем вовеки. Особенно ярко эта независимость смысловой России от предметной и событийной проявилась во время Великой Отечественной войны.
Глава 14Война издали и вблизи
Каждая наука интересуется своим чётко очерченным предметом. Химия изучает, как атомы соединяются в молекулы; геология – из каких минералов состоит земная кора и каково происхождение этих минералов; история вглядывается в прошлое и восстанавливает картину происходивших в нём событий; и так далее. Но имеются две отрасли человеческого познания, которые ставят своей целью понять сразу всё сущее, – религия и философия.
Есть такой вид головоломок: тебе называют две вещи и спрашивают: что между ними общего и чем они различаются? Если назовут религию и философию, ответ очень прост: общее между ними – претензия на универсальность своих истин, а различаются они тем, что религия приходит к своим истинам преимущественно через Откровение, а философия – преимущественно с помощью тех познавательных способностей, которые даны человеку от природы, – ума, интуиции, логического рассуждения, наблюдений и их обобщения.
Желая охватить всё, и религия, и философия должны разложить это «всё» по полочкам, чтобы затем изучать содержание каждой полочки отдельно – так в них появляются разделы. В религии это космология (отвечает на вопрос, как устроен мир), космогония (откуда мир взялся), богословие (каковы свойства Бога), антропология (в чём сущность человека), гносеология (теория познания), эсхатология (учение о конце мира), сотериология (учит, как обрести посмертное блаженство) и некоторые другие. В философии почти те же разделы, кроме богословия и сотериологии. Но вот что удивительно: ни в первом виде универсального познания, ни во втором нет особого раздела, посвящённого изучению феномена войны.
Это действительно странно, ибо война занимает громадное место в жизни человечества и, более того, является неотъемлемой частью самого его существования. Историческая наука признаёт это и выделяет особую, очень важную дисциплину – военную историю. А религия и философия если и затрагивают тему войны, то лишь в контексте исследования каких‑то других вопросов. Нет богословия войны, нет и философии войны. Неужели в этом грандиозном, серьёзнейшем, подлинно космическом явлении нет никакой мистики и никакой метафизики? Есть, конечно, и то и другое – это очевидно. И всё же невозможно предположить, что на протяжении тысячелетий пытливые мыслители не сосредоточили своё внимание на войне как на особой богословской или философской категории просто по недосмотру. Не нам с вами учить этих мудрецов – наверняка у них для этого была причина. Каким же таким свойством обладает война, из‑за которого из неё не получается философская категория?
У нас есть очень простой способ понять это: вспомнить Великую Отечественную войну 1941–1945 годов. Она идеально подходит для анализа. Во‑первых, она велась сравнительно недавно, и живая память о ней хорошо сохранилась в нашем поколении – у людей постарше по личному опыту, а у тех, кто родился уже после ее окончания, по рассказам родителей и других непосредственных свидетелей и очевидцев. С другой стороны, после неё прошло уже достаточно времени, так что непосредственно вызванные ею страсти, мешающие объективному восприятию, уже улеглись, и в неё можно вглядываться трезвым взглядом. И вот ещё что: это была такая масштабная война, что все характеристики этой специфической формы коллективного существования должны присутствовать в ней в полном объёме. В общем, материал богатейший, остаётся его осмыслить.
Но вот какая незадача: как только приступаешь к такому осмыслению, обнаруживается отсутствие его предмета. В самом деле: им должна быть война, а её сейчас нет. Мы ставим своей целью уловить метафизическую сущность феномена войны иными словами, понять, какой стала Россия на тот период, когда шла война с фашистской Германией, как повлиял на неё дух войны, как изменилось отношение людей друг к другу и к окружающему в этом грозовом силовом поле, какой сделалась вся атмосфера народного бытия. Но этой атмосферы уже не существует, как же мы можем её исследовать? Если сравнить с грозой, можно сказать: замеры электрических потенциалов, яркости вспышек молний и громкости раскатов грома можно делать только во время грозы, а не после неё.
Не помогут нам ни обширная литература о войне, ни мемуары, ни устные рассказы тех, кто застал это время. Ведь это всё«–»воспоминания, а психологам хорошо известно, как искусно человеческая память фильтрует накопившееся в ней содержание: неприятное старается выбросить, а хорошее представляет очень хорошим. Замечено также, что, когда человек часто рассказывает о каком‑то виденном им событии, рассказ постепенно обрастает всё новыми подробностями, делающими его более занимательным. Даже отчёту по свежим следам нельзя доверять полностью. Следователи отмечают: при допросе свидетелей о только что случившемся показания бывают очень разными: каждый интерпретирует виденное по‑своему.
В общем, чтобы почувствовать подлинный запах войны, надо было бы сесть на уэдлсовскую машину времени и отправиться в Россию 1943 года. Но этому препятствуют законы мироздания. И всё же у нас остаётся шанс: следует ознакомиться с тем, что написано непосредственно во время войны, – это уже не воспоминания, а прямой отзвук происходившего. Художественное изображение военного времени должно быть отвергнуто сразу: искусство тогда служило делу победы, поэтому изображало наших героями, а немцев уродами и трусами, и правильно делало, ибо во что бы то ни стало надо было поднимать дух народа. Брать сводки Информбюро? Они тоже, мягко говоря, «корректировались» с той же целью поднятия духа. Но дело даже не в этом. Сводки – это цифры, а цифры способны передавать только количественную сторону явлений, а нам необходимо понять качественную сторону феномена войны, ибо без этого от нас ускользнёт её метафизическая сущность. Нам надо узнать не сколько живой силы и техники врага уничтожили наши воины на фронте и сколько танков и самолётов произвели трудящиеся в тылу, а то, как жили и те и другие, а вернее, чем они жили, какими людьми были в этот период и каким воспринимали вступивший в фазу войны окружающий мир. А это внутреннее видение мира тех лет (которое с философской точки зрения и есть сам мир, так он конструируется этим видением) если где и сохраняется, то только в частной переписке и в дневниках, где нет надобности ничего приукрашивать или выдумывать.
Разыскать эти документы не так просто – за шестьдесят лет они почти все пропали. Но все же у кого‑то эти пожелтевшие странички и весточки в треугольных конвертах чудом уцелели.
Знакомство с этими источниками вначале вызывает сильное разочарование. Ничего яркого, ничего героического, никакой патетики, всё сухо и обыденно, читать это довольно скучно. С фронта пишут чаще всего, что были сильные бои, сейчас затишье, но говорят, скоро снова начнутся операции. Почти в каждом солдатском письме успокоительная фраза «Я здоров, чувствую себя хорошо, ребята в моём подразделении хорошие». Сообщения о гибели кого‑то из друзей чрезвычайно редки. Есть письма, в которых описываются красоты мест, в которые завела солдатская судьба. И, конечно, расспросы о том, «как там у вас». Письма из тыла на фронт более разнообразны по тематике. Васеньку приняли в ученики токаря на военный завод, теперь он получает рабочую карточку, нам стало легче. Картошка хорошая уродилась. Наташе справили зимнее пальто, а то она мёрзла. Кузя уже подрос, такой сообразительный, любит играть с котёнком, а то возьмёт твою фотографию, скажет «папочка» и поцелует её. Саня приспособился рыбу удить, часто варим уху. В лесу полно грибов и ягод, да ходить некогда, может, в воскресенье всё‑таки выберемся… Много всякой всячины в этих бесхитростных посланиях, одного в них не найдёшь, сколько ни ищи, – войны.
