Андрей Цыганков - Русофобия: антироссийское лобби в США
2. Окончание первой и второй «холодной войны»
«Мы победили в холодной войне»: Россия как держава, потерпевшая поражение
Поскольку надежды Горбачева повести мир к уничтожению ядерного оружия и укрепить ООН не реализовались15, дискурс американской гегемонии усилился. Хотя Варшавский договор и исчез, но организация НАТО сохранилась, что позволяет многим претендовать на победу в «холодной войне». Постсоветская Россия возникла как «больной человек» Евразии, и для России это обстоятельство имело суровые внутренние последствия, служащие подтверждением триумфа американских элит. Именно в таком контексте Джордж У. Буш в своем обращении 1992 года «О положении страны» заявил, что США «одержали победу» в «холодной войне». Данное заявление легитимировало уже сильный политический дискурс, вывело его на высший уровень. Все же такие слова для Буша стали скорее политической речью, произнесенной в предвыборный сезон, тогда как для Билла Клинтона они были политическим планом действий. Риторику победителей на самом деле закрепила администрация Клинтона, проводившая аналогии между Россией и потерпевшими поражение во Второй мировой войне Германией и Японией. «Мы — страна-победитель, они потерпели поражение и потому должны умолять США и подчиняться США», — писал Стивен Коэн, считающий подобное мышление «страшной ошибкой». Коэн продолжил: «Но на самом деле этой победы не было, без Горбачева «холодная война» не закончилась бы, так что Россия заслуживает такого же уважения, какого заслуживают США»16.
Пускай Россия внесла решающий вклад в окончание «холодной войны», к правительству новой России все равно стали относиться как к властям страны, потерпевшей поражение и обойденной помощью вроде плана Маршалла. Российские руководители ожидали получить от стран Запада пакет значительной финансовой помощи, особенно потому, что президент Борис Ельцин и его министр иностранных дел Андрей Козырев обязались превратить Россию в державу Запада. От России же ожидали следования американским рекомендациям в плане политических и экономических преобразований и внешней политики, но все программы западной помощи способствовали по большей части поощрению разрушения прежней экономической системы. Вместо того чтобы создать институты социальной защиты населения и утвердить господство права в процессе структурной трансформации, США предпочли построить отношения с узкой и коррумпированной правящей элитой17. Спонсированная Западом стратегия реформ не способствовала успешному развитию. Исходим, помимо прочего, из цифр, отражающих бегство капиталов из России в 1992–1993 годах. По объему этот поток превысил размеры финансовой помощи Запада. Согласно данным официальной российской статистики, общий объем бегства капиталов из России за этот период составил 182 млрд долларов, а объем иностранной помощи — 174 млрд долларов18. Так называемые российские реформаторы отлично понимали положение дел, но не могли сказать «нет» «помощи», приходящей с Запада.
Параллельно ограниченной экономической поддержки, предоставляемой российским властям, администрация Клинтона проводила политику сдерживания России в вопросах безопасности. Во-первых, произошло расширение НАТО, которое даже либерально мыслящий Козырев считал «инерционным продолжением политики, направленной на сдерживание России»19. В России многие восприняли решение о расширении НАТО как попытку заполнить возникший вакуум безопасности за счет слабости России. Ответственность за неадекватную политику по отношению к России ложится в первую очередь на США как на самого могущественного члена НАТО, хотя лидеры европейских стран тоже внесли свой вклад, изолируя Россию в вопросах безопасности. Озабоченные недостаточным уровнем демократии в России и тем, как Россия ведет войну в Чечне, европейские лидеры препятствовали движению России к интеграции в западноевропейские институты. Россия стремилась к этому соглашению, однако «Общая стратегия Европейского Союза в отношении России», тщательно разработанный документ с формулировкой принципов отношений ЕС с Россией, ставивший интеграцию России в структуры ЕС в зависимость от прогресса в построении демократических и рыночных институтов, был принят только в июне 1999 года.
В конце 1993 года ориентирующаяся на Запад коалиция в России стояла на грани развала. Российские руководители продолжали настаивать на том, что наилучшим вариантом для США остается стратегическое партнерство с Россией, поскольку такое партнерство является «исторической возможностью содействия формированию в России демократического, открытого государства и трансформации нестабильного, постконфронтационного мира в стабильный и демократический мир»20. Вскоре Козырев в опубликованной в The New York Times статье должен был предупредить о «развевающихся на вашингтонском ветре новых шовинистических знаменах». «В эти дни сумятицы, — сетовал Козырев, — нас не поняли и не поддержали естественные друзья и союзники на Западе… Оказалось, что некоторые политики на Западе, в Вашингтоне и других столицах видят в России не равного, а младшего партнера. По их мнению, «хороший русский» — всегда последователь, но никогда не лидер»21.
Страхи лобби перед возрождением России
Кое-кто из людей, о которых говорил Козырев, стремился сохранить Россию в состоянии замешательства и унижения, окончательно лишить ее способности к возрождению былого статуса великой державы. На Западе многие помнят свой страх перед «красной угрозой», рассматривая при этом Россию как варварскую страну.
В первой половине 90-х годов лобби выступало против появлявшихся на Западе программ взаимодействия с Россией и оказания ей помощи, сколь угодно ограниченной, в различных аспектах преобразований. Збигнев Бжезинский, бывший советник президента Джимми Картера по национальной безопасности, одним из первых поставил под сомнение допустимость проведения политики «идеалистического оптимизма». Причинами сомнений Бжезинского были российская коррупция и все еще сильные империалистические инстинкты России22. Пока НАТО расширялось на восток, в «империалистических намерениях» на бывшем советском пространстве обвиняли Россию. Затем Бжезинский стал выступать за установление американского контроля над всей Евразией, поскольку в Евразии находится большая часть мировых ресурсов и поскольку все «прежние претенденты на мировое господство были выходцами из Евразии»23. Утвердить американский контроль над Евразией предполагали путем усиления независимости нерусских государств, укрепления связей с Китаем и деятельности, направленной на децентрализацию российского государства. Предупреждая возможные возражения со стороны согласных на партнерские отношения с Россией, Бжезинский открыто заявил о том, что «если придется делать выбор между укрупненной евро-атлантической системой и улучшением отношений с Россией, первой задаче следует отдать наиболее высокий приоритет»24.
Бжезинский сыграл также ключевую роль в убеждении президента Клинтона и многих представителей американского истеблишмента форсировать расширение НАТО, несмотря на противодействие России. В союзе с советником по национальной безопасности Тони Лейком Бжезинский старался удовлетворить новые чаяния правительств стран Восточной Европы и построить сеть сторонников расширения НАТО на восток25. Консервативные обозреватели вроде Уильяма Сафира из The New York Times помогали Бжезинскому в провозглашении обоснования и причины расширения НАТО за счет новых членов. Сафир настойчиво проводил довод об «окне возможностей», подавляя им оппонентов. «Мы должны расширить союз, предоставив членство в нем Польше, Венгрии, Чехии, государствам Балтии и, наконец, Украине», поскольку «Россия, в сущности, авторитарна и по привычке и склонности стремится к экспансии», — утверждал Сафир. Это нужно сделать сейчас, пока «Россия слаба и всецело занята собственным выживанием, а не позднее, когда такой ход станет нестерпимой для сверхдержавы провокацией»27.
Ричард Пайпс развивал тезис об «авторитарной по сути и традиционно экспансионистской России» в исторической перспективе. В статье, опубликованной в журнале Foreign Affairs, Пайпс напомнил читателям о «тяжком бремени истории» России, неспособной «раз и навсегда порвать с советским прошлым»28. Пайпс настаивал на том, что проблема выходит за пределы даже советского прошлого, поскольку россиянам «надо преодолеть не только наследие коммунизма, но и наследие царизма, а также православной церкви (верного партнера царизма), веками внушавшей подданным неуважение к праву, подчинение сильной, действующей по произволу власти и враждебности к Западу»29. Затем Пайпс повторял тезисы Бжезинского о склонности России использовать имеющиеся у нее ресурсы и военную мощь в империалистическом духе, а завершал свои рассуждения предупреждением о том, что в России не стоит видеть потенциального союзника. Россия все еще может превратиться во врага, писал историк, «если управляющие судьбой России люди, эксплуатируя политическую неопытность и глубоко укоренившиеся предрассудки российского народа, снова устремятся к славе, на которую они пока не имеют права»30.
