Александр Проханов - Хроника пикирующего времени
Дом, построенный в традициях нормандской архитектуры, напоминает старые английские замки — валуны, грубая мощная кладка. Круглые башни, предполагающие винтовые лестницы. Основательные подклети, предполагающие винные погреба. Стрельчатые окна, предполагающие сводчатый зал, грубый дубовый стол, рыцарей, вкушающих жареные окорока, подымающих кубки с вином, кидающих кости урчащим собакам. Хозяин дома — последний советский министр, по виду миловидный и тихий, похожий на сельского пастушка. Видно, в нем дремало потаенное рыцарство. Он разбогател на афере «Урожай-90», когда исчезли из государственного оборота огромные деньги, а также на операции «Детское питание», накормившей множество «детей перестройки».
О министре забыли среди новых великих воровских операций. Он тихо пропал в какой-то европейской стране. Выплыл недавно руководителем международного фонда, патронирует малый российский бизнес, напоминающий овечку, которую стригут большими железными ножницами. Живет скромно, своей семьей. Иногда приглашает к себе состарившихся сослуживцев, не успевших вскочить в экспресс Москва — Вашингтон. Сидят себе у огромного средневекового камина, глядят на пылающие бревна, пересказывают старые, времен Горбачева, сплетни.
Иное дело — обиталище богатого азербайджанца, имеющего странное пристрастие к античности. Дом наноминает Парфенон, белый, с колоннадой и портиком. Жаровня, где жарятся присланные самолетом гянджийские бараны и в азиатских котлах кипят бараньи семенники, — скопирована с Эрехтейона. Служебные постройки для слуг воспроизводят храм Артемиды. В самшитовой роще белеет амфитеатр, где если и не разыгрываются трагедии Эсхила, то сладкозвучно поет выписанная из Баку восточная красавица. Сладострастно втягивает и выпучивает смуглый живот под цоканье и воздыхание зрителей. Хозяин дома общителен, хлебосолен, но любит побродить в одиночестве по аллеям, уставленным статуями античных богов и героев. Поразмышлять, подобно Аристотелю, о смысле бытия, а также о том, как ловчее переправить через границу очередную партию наркотиков к балтийскому порту, а оттуда в благословенную Европу.
Бывший тюменский бандит, в советском прошлом чемпион по биатлону, построил себе жилище по чертежам Белого дома в Вашингтоне. Те же колонки, те же милые скромные окна, та же овальная комната, куда он приходит позабавиться с секретаршей по имени «Моника». Когда в России возник увлекательный вид спорта, основанный Гайдаром и Чубайсом, биатлонист и отличный стрелок подался в охрану к молодому нефтяному магнату. В Сургуте, Саматлоре, Нефтевартовске, в других местах, воспетых композитором Пахмутовой, он стал чемпионом по отстрелу конкурентов своего хозяина. Весной, когда таяли снега, появлялись под неярким сибирским небом незадачливые, несговорчивые коммерсанты с аккуратным пулевым отверстием в черепе и с отрубленными пальцами ног. Чемпион ощутил красоту новой экономики, понял изящные законы нефтяного рынка и, устав охранять, прострелил хозяину череп, стал владельцем его нефтяного хозяйства. Свои сибирские деньги он пустил в московский игорный бизнес. Пульсирующие павлиньи перья, призывающие богачей в игорные дома и ночные клубы, отмечают его полет над ночной Москвой. В недавнее время, под воздействием друга, ревнителя русской старины, кто выманил у него деньги на фильм о Сибири, православной России, смиренных царях, брадобреях и волонтерах гражданской войны в Америке, — под влиянием этого русского патриота спортсмен построил за Белым домом деревянную часовню. Приглашает батюшек служить панихиды по невинно убиенным в тайге. И тогда всю ночь, как в Александровской слободе времен Ивана Грозного, звенят колокола, слышатся рыдающие моленья об отпущении грехов, обещания застроить церквами все Рублевско-Успенское шоссе от «Горок-2» до пансионата «Сосны».
За бетонной изгородью с чуткими электронными системами, вооруженными охранниками, телекамерами слежения сложился загадочный, небывалый в России уклад, заслоненный от остального народа не только пулеметными стволами, но и изощренной отвлекающей пропагандой, разноцветной, как трупная пленка, играющая всеми цветами радуги. Как шапка-невидимка, заслоняет она этот преступный уклад от остального народа, стенающего, ненавидящего, ищущего причину своих несчастий. Не находит, хватает не горло своего мучителя, а разноцветную пустоту, льющуюся с телеэкранов. В этом укладе узнают «своих», как узнавали друг друга масоны, — по тайным знакам, по скрещенным пальцам, по вывернутым наружу носкам ботинок, по кодовому слову и взгляду. Соседи роскошных дворцов могут не общаться друг с другом. Но они помещены в общий для всех образ жизни, как драгоценные самоцветы в золотую оправу. Составляют тайное братство, закрытый орден, куда принимают по золотым и платиновым кредитным карточкам, по степени приближенности к кремлевскому тронному залу, по встроенноети в небывалую тайную секту богачей, из которой сложился особый народ. Не еврейский, не чеченский, не русский. Племя, именуемое «золотым миллиардом». Меньшинство, захватившее несметные сокровища богатейшей страны мира.
Здесь, в России, на этих богатствах строящее рабовладельческую цивилизацию XXI века.
Вы увидите палаццо, странным образом напоминающее Дом Советов на Краснопресненской набережной. В полном согласии с Фрейдом, который объясняет тяготение преступника к месту совершенного преступления, владелец палаццо — член правительства времен Черномырдина, поддержавший расстрел Парламента, нагревший руки на криминальной приватизации, ликовавший по поводу кровавых расправ над патриотами. Ныне — всегда загорелый, с сильными лошадиными зубами, посетитель яхт-клубов, гольф-центров, тайских бань и немецких кегельбанов.
Маленький, вечно взвинченный, похожий на возбужденного спаниеля, владелец медеплавильных заводов, прокатных станов, доменных печей, возведенных во времена пятилеток. Построил себе аналог усадьбы Кусково. Преодолевая комплекс еврейского плебея, обласканный августейшим Чудовищем, проникший в «святая святых» нового уклада — в раскаленные чресла неутомимой в любви Царевны, он отдыхает от сделок, от переговоров с «Маннесманом» и «Дженерал-электрик», облачившись в камергерский камзол, слушая клавесин, глядя спектакли домашнего крепостного театра.
Бывший «теневик» скупил по бросовым ценам советские заводы-гиганты, выпускавшие атомные реакторы, турбины исполинских ТЭЦ, корпуса космических кораблей, оболочки подводных лодок. Выстроил обитель, похожую на огромный склеп. Даже в самый жаркий день от сооружения веет могильным хладом. С мертвенно бледным лицом, провалившимися щеками, с костными швами на лысом черепе, сам напоминает вставшего из могилы покойника. В подвале дворца Разместил родовое кладбище, свез в него прах своей многочисленной родни, поставив над ней плиты из уральских камней с магическими шумерскими заклинаниями.
Тут же, в тереме из золотых бревен, с пристройкой, напоминающей церковь в Коломенском, с кокошниками и вензелями, апсидами и шатрами, точеными витыми столбцами и узорными крыльцами, поселился известный режиссер, преданный слуга всех режимов. Певец НКВД, хулитель Сталина, монархист, друг раввинов, с наглыми хохочущими глазами веселого плута и обманщика. Похож на раскормленного хомяка, в чьих защечных мешочках, смоченные слюной, хорошо перетертые, хранятся евангельские заповеди вперемежку со статьями «Морального кодекса строителя коммунизма».
Все эти дворцы и виллы, усадьбы и замки вписаны не просто в чудесную подмосковную природу, но в сложную геометрию, где каждое сооружение находится на определенном, выверенном расстоянии от главного центра. От огромной, окруженной борами, озерами и речными поймами дачи Ельцина. Замка Кощея Бессмертного. Так вокруг черного солнца вращаются сумрачные планеты. Подчиняются его гравитации, движутся по орбитам и радиусам, заданным астрономическими законами, по которым создана галактика смерти.
В этом райском уголке, на острове красоты и благополучия, все так прочно, надежно, устойчиво, потому что вовне тонут подводные лодки, рушатся с небес самолеты, падают мосты, взрываются газопроводы. Здесь так благоухают цветы, так серебрится в фонтанах вода, потому что города государства превратились в трущобы, в скопища болезней и смрада. Здесь так вкусно едят, учат детей за границей, отсылают любимых рожениц в клиники Парижа и Лондона, потому что туберкулез и сифилис косят народ, русские женщины делают аборты ржавыми гвоздями, и комочками пыли летят по России беспризорные дети. Здесь для услады хозяев поет приезжий тенор Ла Скала, стены увешаны Матиссом и Михаилом Шемякиным, потому что страна погружается в беспросветную тьму, забывает родной язык, перестает читать и учиться. Здесь так чутко внимают миру, ездят на Давосские форумы, посещают Карнеги-центр, принимают в гостях теоретиков глобализма, потому что Россия каждый год лишается миллиона своего населения, пустеют Сибирь и Приморье, и на картах Бжезинского вместо России начертано десять остроугольных осколков.
