Генри Олди - Призрак японского городового
Вопрос. Вы не боитесь, что ваш посыл возобладает, маятник качнется в обратную сторону, и мы получим победившую недостоверность?
Олди. Нет. Мы говорим об искусстве намека, а не искусстве ошибки. Намек – это когда из всех заклепок перечисляют часть.
Реплика. Но тем не менее кукурузная лепешка в Европе 14-го века…
Олди. Повторимся: художественная достоверность – это не соответствие реалий художественного произведения и энциклопедии, а область пересечения знаний писателя и знаний читателя. Подчеркиваем: знаний читателя, а не знаний специалиста. А тем более, узкого специалиста, который, если верить Козьме Пруткову, подобен флюсу. Поэтому если читателю – девяносто девяти людям из ста – происходящее в книге кажется достоверным, а одному человеку, специалисту в данном вопросе – нет, из-за одной кокнретной детали… С нашей точки зрения, в этом нет ничего страшного. Мы не за безграмотность, не за то, чтобы автор писал о том, чего он совершенно не знает. Мы о том, что нельзя ставить во главу творческого угла полную прописанность материала и техническую, а не художественную достоверность. Это инструмент, а не цель. Знать то, о чем ты пишешь – условие, которое тебе помогает войти в материал и написать художественное произведение.
Югэн – это возможность показать краешек гребня шлема, по которому читатель увидит воина.
Реплика. Есть один аспект, который очень плотно стыкуется с темой – это восприятие художественного произведения, как субъективного. То есть, нечто, предназначенного для субъективного восприятия. Субъективно созданное автором для субъективного восприятия читателя. Так вот, требование антиюгэна – это требование объективизации. Желание свести и создание, и восприятие произведения к каким-то объективным критериям, которые можно измерить линейкой, которые вообще не подразумевают искусства субъективности. И, соответственно, такой читатель ждет, что он тоже вслед за автором абсолютно объективно будет способен воспринять произведение. Даже энциклопедия не может быть объективно воспринятой. Это мне кажется страшной тенденцией и страшной деградацией. Потому что субъективность – это фундамент, на котором стоит литература и искусство.
Олди. Спасибо! Очень точно. Причем объективностью сейчас почему-то считают соответствие именно тому справочнику, КОТОРЫЙ ЧИТАЛ Я! Тот факт, что есть другие справочники – это уже не принципиально.
Реплика. Спасибо большое за замечательный доклад. На западе этот метод, по-моему, известен как «метод айсберга». И Хэмингуэй это так называл. То есть, это роль подтекста. Многие американцы пытались следовать этой технике, потому что с точки зрения западной литературы именно это – главное качество писателя, именно это – умение. Они пытались так воспитывать и читателя. Это основной принцип модернизма, когда развивается фантастика, и потом постмодернизма – со-участие, со-авторство читателя. Конечно же, если уделять меньше внимания образности, если не работать на со-творчество читателя, то пропасть растет. Все больше обвинений будет в адрес фантастики, что она примитивная, тупая и прочее. Все меньше будет факторов в пользу фантастики для узколобых критиков. Все, сказанное вами, абсолютно верно, это просто спасительное выступление, это то, чем надо заниматься литературе всего мира.
Олди. Мы бы сказали чуть иначе: это очень болезненная проблема. Как минимум, для нас она стала в последнее время болезненной: читатель перестал вычитывать образ из слов. Не видит, не извлекает, не способен смоделировать. И требует, чтобы мы ему рассказали – если не в книге, то на форуме. Хотят не образов, а описаний. Подробных описаний: кто во что одет, как шел, как выглядел. А не две-три ярких черты, которые формируют образ.
Реплика. Вы тут говорили насчет компьютерных игр. Вчера была конференция разработчиков. Эта индустрия также страдает от этого.
Олди. Охотно верим. Но в этой области мы не специалисты.
Реплика (продолжение). Просто на самом деле сейчас общество движется в сторону потребительства. Это общая проблема всех.
Олди. И читатель тоже становится потребителем. В частности из-за того, что категория югэн – намека и недосказанности – объявлена врагом народа.
Реплика. Насколько я понял, антиюгэн подразумевает отсутствие открытых концовок.
Олди. Да. Антиюгэн категорически против открытых финалов.
Реплика (продолжение). Тогда, извините, мое личное мнение: антиюгэн – это уныло и страшно. Я ненавижу, когда авторы пишут закрытые концовки. Мне от них очень-очень скучно.
Олди. Спасибо.
Вопрос. Каково ваше мнение, сможем ли мы перебороть эту ситуацию, смогут ли современные авторы не поддаться, не пойти на поводу у критиков и у «объективных» читателей?
Олди. Это очень трудно, но возможно. С чего должен начать писатель – с самого простого. Прекратить диалог с подобными критиками на форумах, перестать объяснять им, что мост через речку Ирпень у меня в книге на два метра левее, чем мост в реальности, не потому что я никогда не видел карты и реки Ирпень, а потому что мне так надо. Мы в свое время тоже, увы, отдали дань этим диалогам. И раз за разом объясняли, почему нам надо изменить то и это. Потом нам это надоело. Мы поняли, что это как об стенку горохом. Только тратишь свое время и нервы, а толку никакого. А главное, плодишь людей, которые считают, что этот диалог архиверен – ну, писатели же объясняют! Значит, так и надо!
Чем дальше, тем больше надо переводить читателей в эстетическую область восприятия книги. Хоть живьем, на встречах, хоть в Интернете. Это единственный способ борьбы, который мы видим.
Реплика. Это нужно прививать детям с детства…
Олди. Мы можем начать только с себя. Не изменять принципу югэн.
Про нас про всех – какие, к черту, волки?!
Жан де Лабрюйер сказал: «Книга – зеркало. Если в нее заглянет обезьяна, трудно надеяться, что оттуда выглянет апостол». Воспитатель герцога Бурбонского был прав: наши литературные пристрастия – отражение нас самих в многочисленных зеркалах, выставленных на продажу в книжных магазинах.
А если так, стоит ли на зеркало пенять?
Если мы изучим ситуацию, сложившуюся на книжном рынке, то увидим, что большой популярностью с недавних пор стала пользоваться так называемая «темная фэнтези» – dark fantasy. Мартин, Аберкромби, Беккер; Кресс, Пекара… Список легко продолжить. Популярность Мартина усиливается снятым сериалом. Хорошо, но чем, собственно, отличается dark fantasy, любимая народом, от фэнтези традиционной? Отличие главным образом кроется в одном: в натурализме. «Темная фэнтези» пользуется литературными приемами даже не реализма – натурализма. Там регулярно и обстоятельно вспарывают друг другу животы, кишки вываливаются наружу, в канаву, вечно идет дождь, герои в грязи и в дерьме, они по сто раз на дню мочатся, справляют большую нужду, пускают ветры… Мы уже не говорим о пытках, столь любимых «инженерами душ человеческих». Пытки описываются смачно, подробно, со всеми неаппетитными деталями. «Белые» персонажи пытают «черных» с гораздо бо́льшим удовольствием, нежели «черные» – «белых».
Итак, зафиксировали: дарк фэнтези на взлете, и характеризуется это направление привлечением элементов натурализма, а не реализма.
Снова посмотрим на отечественный книжный рынок – и увидим, как по востребованности читателем, по темпам продаж и реакции на вышедшие книги, считай, провалилось в тартарары такое направление, как хоррор – литература ужасов. Даже такие мэтры, как Стивен Кинг и Роберт МакКаммон востребованы, если мерить тиражами, слабо. Продажи плохие – читатель хоррор отторгает. Покупать не хочет, читать не хочет. А если пишет отзывы, то в основном негативные.
Не парадокс ли? В обоих направлениях элементы натурализма – фактор крайне важный, формирующий читательское отношение к книге, но «темная фэнтези» на взлете, а хоррор – на дне пропасти. Как же так?!
Сразу хотим пояснить, что речь идет об общих тенденциях. Да, есть некоторое количество поклонников хоррора, которые с удовольствием покупают МакКаммона или Дашкова. Они хвалят любимые книги на форумах. Точно так же есть читатель, который не любит dark fantasy. Но, как говорится, «в целом по больнице» количество поклонников несопоставимо.
Кстати, постапокалипсис, где тоже присутствуют элементы натурализма – немытый товарищ бродит с автоматом по руинам, кишки валяются, вороны трупы клюют – читателем принимается отлично. А хоррор – вот беда! – не принимается.
Категорически.
Объясняется это неприятие по-разному. Один читатель пишет: «персонажи картонные». Это, значит, у МакКаммона картонные. Другой утверждает: «недостаточное проникновение в психологию». Это, значит, у Кинга или у Роулинг в «Случайной вакансии» недостаточное. Хорошо, давайте анализировать. Каким образом? А очень простым, статистическим. Берем Мартина «Танец с драконами» (в переводе на русский) – и начинаем поверять алгеброй гармонию…
