И Шайтанов - Имя, некогда славное
Величие Поупа сказалось в его широте, в том, что он не укладывается в прокрустово ложе стиля, которому он придал блеск и законченность. Поуп поэт разнообразный, меняющийся на всем протяжении своего творчества.
Начинать следовало, сообразуясь с образцом самого искусного (по мнению "августинцев") из древних поэтов - Вергилия. Его "Буколикам", незамысловатому, простейшему подражанию природе соответствуют "Пасторали" Поупа. Затем тема усложняется: желание развлечь, доставить наслаждение уступает место целям полезным, дидактике. Вергилий в четырех книгах "Георгик" всесторонне изложил труд земледельца; сам Поуп и его читатели полагали, что в этом же духе выдержан "Виндзорский лес".
А между тем это сходство совсем не так уж и очевидно, не так уж велико. Если автор "Виндзорского леса" на нем настаивал, то для нас сегодня это лишнее доказательство того, что, даже меняя язык поэзии, "августинцы" не любили привлекать к этому внимание. Оригинальность не была в числе достоинств, которыми они особенно дорожили.
Человек, осведомленный в истории английской поэзии, минуя античные аналогии, признает "Виндзорский лес" важным звеном в развитии описательного стиля, отмеченного подробностью наблюдения природы. Его истоки - в "топографических" поэмах XVII века (одна из самых ранних и известных - "Холм Купера" Джона Денема), его кульминация - "Времена года" (17261730) Джеймса Томсона, младшего современника Поупа, воспринявшего многочисленные его уроки.
Первые наброски поэмы сделаны Поупом очень рано, одновременно с "Пасторалями". Его отрочество прошло в Виндзоре, бывшем местом постоянных прогулок. Однако долгое время наброски не становились поэмой, не получали завершения, ибо восхититься природой и ее описать - цель . недостаточная для высокой поэзии, с точки зрения Поупа. Его классический вкус противился излишней подробности, которая, как учил Гораций, вредит поэзии. И Поуп, ценивший живописность, зримость образа, стремился пробудить их, избегая распространившегося в его время обычая петь все то, что видишь.
Его стих метафоричен, по крайней мере, на фоне всей "августинской" традиции. Отношение к метафоре было настороженным, ибо ее считали наследием темной "метафизической" поэзии предшествующего века или присущего ему же остроумия, которое теперь все чаще порицается как ненужное затемнение смысла. Сопряжению далековатых идей в метафоре предпочитали характерные метонимические перифразы, сделавшиеся штампами "августинского" стиля. В стихотворении не говорили о птицах, но о "пернатом племени", не говорили об овцах, но о "шерстяном богатстве". Так, считалось, грубая реальность должным образом облагораживалась и отвечала требованиям хорошего вкуса; а одновременно и объяснялась, представала в свете разума.
Такого рода перифраз немало и у Поупа, как немало у него традиционных эпитетов, не менее традиционных отвлеченных образов, требовавших написания слов с заглавной буквы (пропадающей в современных изданиях), чтобы подчеркнуть необходимость понимания сказанного в некоем обобщающем, почти аллегорическом смысле. Все это черты стиля, присущего Поупу, в значительной мере им созданного. Однако он владеет стилем, а не стиль диктует ему.
Обобщая, Поуп умеет оставаться индивидуальным в выражении и конкретным в образе; выражая вечные идеи, он умеет делать их своими, возвращать им жизнь. "Рощи Эдема, давно исчезнувшие, живут в описании и зеленеют в песне", как сказано в начале "Виндзорского леса".
Обычная для него метафора, изящная и настолько легкая, что она с трудом удерживается в переводе, а, исчезая, делает стих более риторичным, воображение более тяжелым, чем они были в действительности.
Нередко Поупа, указывая на "Опыт о человеке", порицают за то, что его философичность сводится к зарифмовыванию чужих мыслей и тезисов. Тогда ему в пример, уже подчеркивая не сходство, а разность, ставят "метафизиков" или романтиков, для которых идеи - повод развить образ.
Соглашаясь с тем, что Поуп ценит силу просто и прямо выраженной мысли, - иначе он не был бы "августинцем" по традиции, к которой принадлежал, и признанным по своему таланту мастером афоризма, - мы не должны терять из виду разбросанные в его стихах блестки поэтического воображения, подхватившего мысль и облекшего ее зримо, предметно:
Жизнь жаворонка в воздухе - навек,
Лишь тельце подбирает человек.
В образе - отзвук популярного неоплатонизма, приписывавшего обладание душой всему живому. 'Картина же являет не фиксирующее факты и наблюдения описание охоты, а ее "метафизическое" осмысление, в котором главное установить отношение человека к природе, а в ней самой - духовного к материальному.
И наконец, Поуп, не раз порицавший излишества остроумия, знал и его подлинную силу, владел ею не только в афористической отточенности выражения, но и в развернутой метафоре, достаточно трудной и для читателя и для переводчика. Вот, скажем, обращение к художнику в начале "Послания к леди": поэт предлагает приготовить холст, загрунтовать его; слово "грунт", в английском языке совпадающее со словом "земля", рождает метафору - краски предлагается брать у неба, у радуги, а переносить их на облако... Только тогда есть какая-то надежда передать женский облик во всей его прелести и изменчивости. Нигде более, чем в "Виндзорском лесе", Поуп не проявит свое восхищение природой, умение сохранить свое чувство и ее образ в стихе. Подсчитано, что в поэме цветовое слово приходится на каждые семь строк текста - необычайная колористическая насыщенность; для сравнения - в "Опыте о человеке" окрашена лишь каждая семьдесят шестая строка. Буйство красок, торжество зрения, но даже здесь Поуп не отдается во власть описательности, которая в его время все чаще начинает сопутствовать любви к природе в поэзии.
Поуп предпочитает метафорическую иносказательность, даже старые и сделавшиеся штампами поэтические формулы, которые в его исполнении почти неуловимо подсказывают предметно точное, физически ощутимое присутствие предмета.
И на уровне жанра он противник чистой описательности. Виндзорские впечатления оставались для него разрозненными зарисовками, не складывались в целое до тех пор, пока их не объединила значительная тема, высказыванием по поводу которой и становится поэма.
Вышедший в начале 1713 года "Виндзорский лес" имел прямую политическую цель - подготовить общественное мнение к окончанию войны за испанское наследство и заключению Утрехтского мира, подписание которого состоялось в марте.
Мы хорошо помним, что пастораль - условная форма, но гораздо хуже помним, как часто эта форма идеологизировалась, становилась способом высказывания политических идей. Изображению природы и патриархальной сельской жизни сопутствовал идеал покоя, благополучия, процветания, нравственных достоинств. Чаще они виделись в прошлом, рождали вздох сожаления. Но они могли переноситься и в будущее, предсказывая наступление нового золотого века, новой эры. Не случайно именно в эклоге Вергилия усматривали предсказание Христа: Поуп подражал ей в "Мессии", одном из самых популярных стихотворений, переведенном на все европейские языки, в том числе неоднократно и на русский.
И в отношении современности мечту о золотом веке могли припоминать не только ей в укор, но и для ее восхваления, полагая золотой век возрожденным под мудрым правлением Августа или Анны, воспетых Вергилием и Поупом.
Просветительская мысль раздвинула земные пределы и в то же время открыла для себя единство мира, процветание в котором не может быть полным, пока оно не станет всеобщим, пока справедливость не воцарится повсюду. Картиной этого всеобщего благополучия и венчает Поуп поэму, основывая просветительскую утопию близкого золотого века на разумной деятельности человека, осознавшего, что мир един, независимо от того, живет ли он в Лондоне или в Новом Свете, носит ли он пудреный парик или пучок перьев.
Единство интересов вначале явило себя конкуренцией, враждой, войнами, полем битвы в которых стали едва ли не все континенты. Однако Поуп верит, что с окончанием войны это единство может сказаться иначе - взаимной свободой общения, взаимными выгодами торговли.
Торжественным, ликующим гимном завершается поэма, выражающим веру прекрасную, но утопическую. Мечта о всеобщем процветании, о мире остается мечтой; о мире даже не всеобщем, но хотя бы в Англии, самой просвещенной стране, где, казалось бы, и следовало прежде всего ждать победы Разума.
Вместо этого перспектива мира с Францией стала поводом для острейшей политической розни между двумя партиями: вигами и тори. Существующие под этими именами партии уже около трех десятилетий, как полагали тогда многие, угрожали единству нации и мощи государства. Почти всегда, прежде чем осудить неразумие противников, произносили слова осуждения самой партийной борьбе.
