Эксперт Эксперт - Эксперт № 04 (2013)
Музей будущего
На прошлой неделе ГЦСИ провел открытые слушания с участием российских и международных экспертов (архитекторов, кураторов, музейных директоров и хранителей), обсуждавших концепцию будущего музея, который должен стать «музейно-выставочным, научно-информационным и образовательным комплексом» — в общем, форпостом современной культуры, ориентированным даже не на сегодняшний, а на завтрашний день. Воинствующие оппоненты из Общественного совета на слушания не пришли (из комиссии по современному искусству присутствовал только Иосиф Бакштейн ), благодаря чему разговор получился конструктивным.
На Ходынском поле построят многоэтажный центр площадью 46,5 тыс. квадратных метров, что сопоставимо с зарубежными аналогами. В нем разместится основная экспозиция, выставочные, театрально-концертные и лекционные залы, будут созданы условия для показа всех типов современного искусства, включая перформанс, продуманы зоны отдыха и учтены интересы разной аудитории. По крайней мере, так обещают. На деле есть план города с обозначенной территорией и множество устных идей. Построить вместо одного большого здания комплекс с поэтапной сдачей объектов предложил архитектор Сергей Чобан , отрабатывающий эту идею в Сколкове. Забыть на время об архитектуре и тщательно продумать функции каждой зоны музея призывали практически все, а представитель минкульта Франции Бланш Гринбаум- Сальгас призывала не повторять ошибок парижской Библиотеки Миттерана: четыре отдельные башни, составляющие комплекс библиотеки, выглядят красиво, но книг приходится ждать по полдня.
«Главная задача сейчас — сформировать очень точное и четко артикулированное техническое задание на архитектурное проектирование. Думаю, до конца февраля оно должно быть нами разработано. Следующим этапом будет проведение международного архитектурного конкурса, Минкульт вместе с Москомархитектуры сейчас занимается выбором оператора на его проведение, и уже по результатам будет выбран генпроектировщик и начнется разработка проекта», — рассказал Михаил Миндлин. Сколько времени это займет и когда наконец появится сам музей, пока не ясно, но директор департамента культурного наследия Министерства культуры Наталья Самойленко оптимистично предположила, что при нормальном развитии экономики музей откроется года через три-четыре.
Самым острым вопросом для музея остается сама коллекция. Что в ней должно быть: набор топовых имен, ретроспектива художественных тенденций за определенный период или эксперименты молодых авторов? Завсектором современного искусства Эрмитажа Дмитрий Озерков напомнил, что во многих городах мира есть музеи со сходной архитектурой и одинаковыми коллекциями, составленными из работ признанных звезд. А у ГЦСИ есть шанс сделать экспозицию пусть спорную, но принципиально новую. Сейчас в собрании центра более четырех тысяч экспонатов, среди которых работы российских художников нескольких поколений (от Эрика Булатова до Ирины Кориной) и зарубежных мэтров (братьев Чепменов, Херста, Маккарти, Вурма и других). Масштаб коллекции представить себе трудно, поскольку целиком ее никто, кроме хранителей, не видел. По словам Миндлина, сегодня в Москве просто нет площадки, которая позволила бы показать все собрание, но в конце 2013-го — начале 2014 года ГЦСИ обещает сделать выставку самых ярких работ.
Собрание должно пополняться и дальше, хотя, как рассказал Миндлин, средства на закупки государство выделяет очень неравномерно — в один год ничего, в другой — крупные суммы, до нескольких миллионов рублей. По данным «Эксперта», проблема закупок у всех музеев часто решается самым неудобным образом — деньги выделяются в самом конце года по остаточному принципу (буквально — что осталось от других статей расходов) и должны быть потрачены в короткие сроки, чтобы соблюсти отчетность. А это не оставляет музеям времени ни на вдумчивые поиски, ни на собственно покупку в серьезных западных галереях. По словам Натальи Самойленко, в формировании коллекции музею в любом случае придется прибегать к помощи меценатов: «Мы можем мечтать возложить эту задачу на государство, но так никогда не было и не будет. Конечно, мы помогали и будем помогать музею. Например, в конце прошлого года мы провели закупку для ГЦСИ произведений Ильи Кабакова. Но у музея должны быть разные источники средств для пополнения коллекции». Во всем мире таким источником служит институт «друзей музея» — меценаты участвуют в покупке дорогих работ, получая за это налоговые и прочие льготы, — но у нас он до сих пор не разработан и все подарки музеям являются личной милостью коллекционеров и художников.
Впрочем, главная проблема лежит еще глубже. Сколько бы ни говорили о необходимости музея в профессиональном сообществе, само это сообщество и власть, принимающая решения, страшно далеки друг от друга. На слушаниях это наглядно проиллюстрировал советник министра культуры Алексей Кучеренко . Он появился в зале через полтора часа после начала обсуждений, примерно четверть часа наблюдал за происходящим с улыбкой — так взрослые присматривают за возней детей в песочнице — и отправился в музейное кафе. «У всего современного искусства очень слабая пиар-составляющая, — говорил в это время член Общественного совета культуролог Даниил Дондурей . — На телеканале “Культура” нет современного искусства в прайм-тайм, даже о Родченко нам будут рассказывать только после 23 часов. В списке ста фильмов, рекомендованных Минкультом для просмотра в школе, есть только один, снятый после 1988 года. Современного кино нет, современных архитекторов никто не знает, современные пьесы в наших театрах не ставят. Нет понимания того, что не иметь государственного музея современного искусства в пятнадцатимиллионном городе стыдно. Музея кино нет уже десять лет — и ничего. А ведь что такое с финансовой точки зрения музей современного искусства, о котором мы говорим? Это всего два футболиста “Зенита”, их ежегодная зарплата. Ни один политик не думает, что можно показать мощь государства с помощью искусства». Это тенденция последних лет, о которой кричат работники разных областей культуры, по большей части безуспешно. Появившийся новый тип руководителя — «менеджер культуры» — хорошо справляется с первой частью собственного определения (главная задача менеджера — быть эффективным), только вторая часть — культура — при этом часто теряется.
Игра по правилам и без
Шимадина Марина
О масштабе личности Константина Станиславского, о его режиссерских и преподавательских методах сегодня вспоминает весь мир
Василий Ефанов. Портрет Константина Станиславского
Источник: РИА Новости
В МХТ имени Чехова громко отпраздновали 150-летие его основателя — Константина Сергеевича Станиславского . Юбилейные мероприятия начались еще в прошлом году, когда в Художественном театре прошел фестиваль актерских школ мира «Станиславский продолжается», — туда приехали театральные институты со всего света. На прошлой неделе в МХТ состоялась конференция «Станиславский и мировой театр», на которой выступили режиссеры с мировым именем — Тревор Нанн и Деклан Доннеллан из Великобритании, Люк Бонди из Франции, Мюррей Абрахам из США. Питер Брук, Робер Лепаж и Роберт Брустин прислали свои видеоприветствия, в которых говорили, что даже за океаном от мощной фигуры Станиславского никуда не денешься, если ты занимаешься театром, — так много он открыл и сделал в этом искусстве.
Но, пожалуй, гвоздем праздничной программы стал спектакль «Вне системы», поставленный Кириллом Серебренниковым по пьесе Михаила Дурненкова, основанной, в свою очередь, на документальных материалах, письмах и воспоминаниях современников юбиляра. Показательно, что почтить память отца-основателя МХТ пригласили людей, максимально далеких от охранительных позиций, тех самых «варваров», «губителей и разрушителей» русского психологического театра, как их называют поборники традиций. Но вот парадокс: на исходе вечера, в котором нынешние театральные деятели, Дмитрий Черняков, Михаил Угаров, Константин Райкин, Евгений Миронов и другие, играли своих коллег — Мейерхольда, Немировича-Данченко, Вахтангова, Михаила Чехова, — а современные писатели Владимир Сорокин и Захар Прилепин говорили за Чехова и Горького, выяснилось, что они не так уж далеки друг от друга. Бунтари и радикалы расписались в уважении к великому новатору, а сам Станиславский в спектакле оказался живым, мучающимся и ошибающимся человеком, совсем не похожим на тот бронзовый памятник, в который его стали превращать еще при жизни.
