Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6399 ( № 1 2013)
Согласитесь, услышать столь лестное признание из уст Габриэле Барукка, куратора выставки "Лоренцо Лотто. Ренессанс в провинции Марке. Картины из итальянских собраний", - дорогого стоит: можно не иметь отношения к ГМИИ им. А.С. Пушкина, где сейчас экспонируются шедевры одного из выдающихся мастеров итальянского Возрождения, но от гордости за наших музейщиков никуда не деться.
Всего десять картин прибыли из разных городов обширной провинции Марке, чтобы у нас в Москве, в рамках программы "Exhibitaly - Итальянское совершенство сегодня", собраться в единую экспозицию. Это настоящий рождественский подарок для всех ценителей прекрасного! Входишь в маленький зал и замираешь на пороге: это пространство сверху донизу наполнено потоком лучистой энергии, и вдруг оказаться во власти его живительных струй - впечатление сильнейшее[?] Чистая метафизика.
По мнению искусствоведов, Лоренцо Лотто (1480-1556) на пятьсот лет опередил своё время, при жизни оставшись незамеченным, недооценённым, в тени более успешных коллег - Рафаэля, Леонардо, Микеланджело, Тициана. Он был открыт широкой общественности лишь в ХХ веке. Сеньор Барукка называет Лотто наилучшим посланником итальянской культуры, во всём великолепии представляющим миру истинную красоту и дух Возрождения. В небольшом формате выставки, таким образом, удаётся выразить представление не только о творчестве самого художника, но и с современной точки зрения определить его значимость для своей эпохи. Редко встречающееся даже у великих и признанных мастеров чувство света напоминает витражное проникновение солнечных лучей откуда-то изнутри холста - для работ Лотто это стало отличительной чертой. И хочется сослаться на музыкальность его живописи, когда трудно передать словами воспринимаемые сквозь время эмоции художника.
В Марке художник неоднократно бывал, подолгу жил, выполняя заказы в основном на роспись монументальных алтарных композиций и небольших молельных образов. Религиозные сюжеты в изобразительном искусстве того времени находили актуальное воплощение по принципу "представления", что делали, в частности, Перуджино, Мазаччо, Рафаэль. Первым из современников Лотто привнёс в свои работы психологизм на основе принципа "проживания", когда сюжет настолько открывается зрителю, что тот уже не может остаться безучастным, его волнение и душевный отклик приводят к сопереживанию героям картины. Именно Лоренцо Лотто начал диалог со зрителем. Вслед за ним более известными последователями этого принципа стали Тициан и Караваджо. И по сравнению даже с идущим через 250 лет душераздирающим Гойей Лотто, может быть, классицистически мягко, но всё же более широко охватывает пространство воздействия на зрителя.
Маленький шедевр среди крупных полотен "Св. Иаков странник" (1511-1513 гг.) открывает экспозицию, идущую против часовой стрелки, как будто устроители предлагают нам сократить пятисотлетний разрыв эпох и эстетических позиций. Однако здесь нет "развития" изобразительного языка, даже хронологическая развеска картин не "работает" на обыкновенное желание увидеть поэтапный рост мастерства. Все произведения равны по уровню качества и исполнения своей насыщенностью цветом и глубиной чувства[?] Постепенно мы переходим от знаменитого "Портрета Лючины Брембати" (ок. 1518 г.) из Академии Каррара в Бергамо к многофигурным композициям "Мистическое обручение св. Екатерины" (1523) и "Св. Семейство со св. Екатериной Александрийской" (1533), "Мадонна с Младенцем" (1526-1527), "Дева Мария" и "Ангел" из Благовещения (1526-1527), "Мадонна, коронуемая ангелами, с Младенцем и святыми Стефаном, Иоанном Евангелистом, Матфеем и Лаврентием" (1538)[?]
Но вот перед нами картина, как будто писанная другим художником, - совсем иные манера, техника, колорит. Это последняя работа Лоренцо Лотто, созданная мастером незадолго до смерти, - "Принесение во храм" (1554-1555) из Музея-сокровищницы храма Santa Casa (Святой дом Богородицы) в Лорето. Можно принять это полотно за фреску - приглушённые "выцветшие" краски, размытые линии, непроработанная условность образов[?] В ходе многолетних споров исследователи пришли к согласию, что это всё-таки не эскиз, а законченная картина. Тогда почему в ней слышна недосказанность? Прерван ли, сдержан собственный голос художника?.. Фресковый стиль придаёт полотну настроение аскетичной созерцательности, вводя зрителя в состояние покоя, царящего в храме...
Есть мнение, что Ренессанс мог бы развиваться иначе: если бы Лоренцо Лотто оказался вовремя признанным, то стал бы духовным пастырем своего времени. И по какому пути пошла бы тогда мировая культура, можно только гадать...
Арина АБРОСИМОВА
Выставка работает до 10 февраля 2013 г.
Рассказ-судьба
Рассказ-судьба
Александр Файн.
Среди людей. Издание второе. - М.: "Вест-Консалтинг", 2012. - 480 с. - 1000 экз.
Современная русская проза переживает очередной виток развития. Спал ажиотаж вседозволенности, сократились тиражи и - как следствие - аудитория читателей. Завершён определённый цикл. Новая проза не может быть такой, какой была ещё несколько лет назад.
Одним из перспективных путей развития рассказа мне видится рассказ-судьба, предложенный Александром Файном, чья книга "Среди людей" попала в уходящем году в лонг-лист "Большой книги". Почему, собственно, рассказ? Вопрос не праздный, поскольку растущий - стремительно - поток информации инициирует скорость во многих жизненных процессах; удивительно, отчего роман остаётся доминирующей формой.
Динамика жизни предполагает динамику чтения (но не творчества!). Проза Александра Файна отвечает тенденциям времени. В книге есть и повести, и два драматических произведения, но хотелось бы заострить внимание на творческом методе, предлагаемом писателем, главная цель которого - сказать новое слово в литературе.
Дерзко. Но возможно - особенно в эпоху перемен, в эру литературного безвременья. Да и сама книга "Среди людей" при всей жёсткости текста (герои - люди трудной судьбы, постоянно находящиеся перед нелёгким моральным выбором) - гимн человечности, попытка сосредоточить в человеке то человеческое, что выпрастывает из-под него век.
Взгляд Файна-прозаика - не на ситуацию, в которой оказались люди, а на людей, которые оказались в определённой ситуации. Взгляд психолога. Взгляд, при котором нет однозначно отрицательных или положительных героев. Вот и - стереотипно мерзавец, начальник лагеря - отпускает Дарью, заключённую-полюбовницу, со словами: "Иди к людям, не то сгинешь шалавой" ("Не оступись, доченька!"). Он оберегает её, как может, жалеет, на сколько способно шершавое лагерное сердце. Он - человек, брошенный в жернова истории. Осуждённый быть жестоким.
Это ключевые слова, и - возможно! - их можно применить к целому ряду условно отрицательных персонажей Файна. Потому что они человечны в своей жестокости.
Александр Файн уверен, что в рассказе историческое начало должно быть соединено с человеческим. Метод, конечно, не нов. Ново отношение прозаика, выстраивающего рассказы по схожему принципу - эпизод "из настоящего" предваряет погружение в прошлое с последующим возвратом ко времени действия. Таким образом, создаётся понимание, как, из-за чего и почему протагонист стал тем, кем он стал.
Рассказ-судьба - найденная ниша для Файна-литератора, не только объединение художественного и жизненного, но и - случаи, входящие в парадигму судьбы. Она извивается, преломляется в ключевых точках, остаётся цельной только в пределах изменения мировоззрения персонажа; полученный опыт отражается и на поступках, и на мотивах, и даже на речи. Работа над "голосом" персонажей ведётся Александром Файном скрупулёзно. Это в традиции русской литературы.
"Речевой портрет" - признак хорошей прозы, особенно, когда в особинках речи кроется характер и, что главнее, образ. Как, скажем, тёщи ("Зять Николай Иванович") с её неповторимым народным говором, но не общенародным, а индивидуальным, тёщиным.
И всё-таки ключевая задача, которую ставит перед собой писатель, - показать историю страны в судьбах людей. Не историю шальных 90-х и новой идеологии 2000-х, а тех предвоенных и послевоенных лет, о которых он знает не понаслышке.
Эпоха оживает, а потому и название книги "Среди людей" оправдывает самоё себя. Образы отходят на второй план; в этой прозе больше жизни, чем образов. Что говорить, жизнь - самый яркий образ, порой не броский, но[?] поди раскуси её! Трагедия генерала ("Дуська") в том, что он не смог до конца принять современный мир и уклад жизни. Борьба за идею завершилась схваткой за ресурсы (электрификация обернулась монетизацией), к которой он не то что не был готов, - душа не принимает.
