Журнал Современник - Наш Современник 2006 #2
Не раз иностранцы удивлялись тому религиозно-эпическому отношению к смерти, которое демонстрировали русские солдаты, умиравшие от страшных ран и невыносимой боли. Откуда оно? Как прошло сквозь века от Александра Невского и Дмитрия Донского до Кутузова, Скобелева, героев Великой Отечественной войны?
Лишь в сознательном, а порой бессознательном ощущении бессмертной души, предстоящей Богу, могли черпать русские воины это мужественное спокойствие перед лицом последнего своего часа.
В эти дни мы вспоминаем великое историческое событие, изменившее судьбу русского народа, судьбу страны, событие, которое еще раз заставляет нас всмотреться в пути России. В борьбе с монголо-татарским игом русский народ доказал свою великую духовную и национальную жизненную силу. Он поднял и пересилил гнет могущественной Монгольской империи, которая, как свидетельствует непредвзятая историческая наука, представляла собой “высокоорганизованное государство, сумевшее установить единый и прочный порядок на гигантской, не имеющей прецедентов территории — от Тихого океана до Карпат”. Но Русь оказалась сильней. Три столетия “колобродили монголы на Руси; жгли и грабили; возвращались, свергнутые, и вламывались, изгнанные. Но не одолели Руси; сами изжились и выродились, иссякли и захирели, но не истощили утробу нашего духа”. Именно России было суждено стать наследницей основных территорий Белой и Золотой Орды. Война, горе и лишения (600 лет войны на 1100 лет истории) ковали дух Руси. Великий русский философ И. Ильин пишет: “История России есть история муки и войны. От печенегов и хазар — до великой войны XX века. Отовсюду доступные, ниоткуда не защищенные — мы веками оставались приманкой для оседлого Запада и вожделенной добычей для кочевого Востока и Юга. Нам как будто на роду было написано — всю жизнь ждать к себе лихих гостей, всю жизнь видеть разгром, горе и разочарование; созидать и лишаться; строить и разоряться; творить в неуверенности; жить в вечной опасности, расти в страданиях и зреть в беде”.
Муками десятков поколений научились мы духовно укрепляться в беде и смуте, “в распадении не теряться; в страдании трезветь и молиться; в несчастии собирать силы… жить в крайней скудости, незримо богатея духом; не иссякать в истощении; не опустошаться в запустении; но возрождаться из пепла и на костях; все начинать “ни с чего”; из ничего создавать значительное, прекрасное, великое… И быстро доводить возрожденную жизнь до расцвета”.
Сергей Кара-Мурза Исчезновение народа
Наше постсоветское государство и общество переживают длительный глубокий кризис, но ни обществоведение, ни политические партии до сих пор не могут дать ясного изложения его природы. Чаще всего на первый план выдвигается описание социальных последствий. То есть, по инерции, болезнь общества трактуется в понятиях классового подхода. Между тем неадекватность его процессам, которые протекают в РФ или на Украине, почти очевидна. Да, меняется состояние стабильных ранее социальных групп (например, идет деклассирование рабочего класса), но разве можно этим объяснить противостояние на Украине, политическую пассивность обедневшего большинства и его равнодушное отношение и к приватизации, и к перераспределению доходов, войну в Чечне?
На мой взгляд, надо преодолеть узость подхода, сводящего всю жизнь общества к динамике социальных групп, и исследовать, что происходит со всей системой связей, объединяющих людей в общности, а их — в общество. Тогда мы сразу вспомним, что гораздо более фундаментальными, нежели классовые отношения, являются связи, соединяющие людей в народ. Связи эти поддаются целенаправленному воздействию, и технологии такого воздействия совершенствуются. Значит, народ можно “разобрать”, демонтировать — так же, как на наших глазах демонтируется рабочий класс или научно-техническая интеллигенция РФ. И если какая-то влиятельная сила производит демонтаж народа нашей страны, то теряет силу и ее государ-ственность — впасть остается без народа. При этом ни образованный слой, мыслящий в понятиях классового подхода, ни политические партии, “нарезанные” по принципу социальных интересов, этого даже не замечают.
Сейчас кажется даже странным, что в “правящем слое” — от Горбачева до Путина — вообще не встал вопрос: над кем он властвует? Странно это потому, что те, кто шел к реальной власти уже в конце 80-х годов, а теперь готовится к второму раунду битвы за свою власть уже в форме “оранжевых” революций, эту проблему довольно ясно представляли себе уже при Горбачеве. Сейчас это видно по многим вскользь сделанным замечаниям в текстах тех лет. Тогда антисоветская элита видела в этих замечаниях лишь поддержку в своем проекте разрушения советского государства, а “просоветская” часть общества этими замечаниями возмущалась как абсурдными и аморальными. На деле речь шла о создании идеологической базы уже для “оранжевых” революций.
Суть проблемы сводилась к тому, что же такое демос, который теперь и должен получить всю власть. Ведь демократия - это власть демоса! Да, по-русски “демос” означает народ. А правильно ли нам перевели это слово, не скрыли ли от нас какую-то важную деталь? Скрыли и даже ввели в заблуждение! Само слово народ имеет совершенно разный смысл в традиционном и в гражданском западном обществах.
В царской и советской России существовало устойчивое понятие народа. Оно вытекало из священных понятий Родина-мать и Отечество. Народ — надличностная и “вечная” общность всех тех, что считал себя детьми Родины-матери и Отца-государства (власть персонифицировалась в лице “царя-батюшки” или другого “отца народа”, в том числе коллективного “царя” — Советов). Как в христианстве “все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии” (и к тому же “Мы — дети Божии… а если дети, то и наследники”), так и на земле все, “водимые духом Отечества”, суть его дети и наследники. Все они и есть народ — суверен и источник власти. Небольшая кучка отщепенцев, отвергающих “дух Отечества”, из народа выпадает, а те, кто отвергает этот дух активно, становятся “врагами народа”. Дело власти — за ними следить, их увещевать, а то и наказывать.
Таков был русский миф о народе, многое взявший из Православия и из космологии крестьянской общины. Мы никогда не соотносили его с иными представлениями. А ведь даже на ближнем от нас феодальном Западе государственность строилась на совсем других толкованиях. Например, в Польше и Венгрии вплоть до XIX века сохранялась аристократическая концепция нации. Так, “венгерскую нацию” составляли все благородные жители Венгрии, даже те, кто венграми не были и по-венгерски не говорили, но из нации исключались все крепостные и даже свободные крестьяне, говорившие на диалектах венгерского языка. Представления венгров о своем народе быстро изменялись в ходе сдвига, всего за столетие с небольшим, от аристократического к пролетарскому национализму*.
Аристократическое понимание народа было кардинально отвергнуто в ходе великих буржуазных революций, из которых и вышло гражданское общество. Было сказано, что приверженцы Старого порядка — всего лишь подданные государства (“монарха”). Народом, демосом, становятся лишь те, кто стали гражданами и совершили революцию, обезглавив монарха. Именно этот новый народ и получает власть, а также становится наследником собственности. И этот народ должен вести непрерывную войну против всех тех, кто не вошел в его состав.
В фундаментальной многотомной “Истории идеологии”, по которой учатся в западных университетах, читаем: “Демократическое государство — исчерпывающая формула для народа собственников, постоянно охваченного страхом перед экспроприацией… Гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как “народ” утверждается через революцию, а политическое право — собственностью… Таким образом, эта демократия есть не что иное, как холодная гражданская война, ведущаяся государством”.
В понятиях политической философии Запада индивиды соединяются в народ через гражданское общество. Те, кто вне его — не народ. С точки зрения западных исследователей России, в ней даже в середине XIX века не существовало народа, так как не было гражданского общества. Путешест-венник маркиз де Кюстин писал в своей известной книге о России (1839 г.): “Повторяю вам постоянно — здесь следовало бы все разрушить для того, чтобы создать народ”. Это требование почти буквально и стало выполняться полтора века спустя российскими демократами. Они, впрочем, преуспели пока что только в разрушении, а выращиваемый в пробирке реформ новый народ не прибавляет в весе.
