Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис
Если в путешествии момент завоевания играет серьезную роль, зачем скупиться? Завоеватель, считающий каждую копейку, мало что завоюет. Стильная машина, взятая напрокат, напомнит вам о колеснице полководца. Ресторан с изысканной едой — не только тщеславие, хотя эмбрион тщеславия не может не развиться в сердце путешественника. Есть разница между Парижем, в который вы выходите из молодежной ночлежки, и который наблюдаете с балкона пентхауса. На границе Индии и Непала я жил в гостинице за один доллар в день, где в номере было бесчисленное количество саранчи, — в Париже мне доводилось жить в роскошных апартаментах за 8.000 евро в сутки. Не будем лукавить: это два разных типа опыта. Возможно, чтобы понять, что собой представляет «третий мир», надо погоняться полночи за саранчой, но, когда на красоты Париж смотришь не снизу вверх, а как будто ты с ними на равных — это неизгладимое впечатление даже для души, далекой от буржуазности. То же самое можно сказать о горнолыжных курортах. Альпы лучше обозревать в хорошей лыжной экипировке. Сегодняшняя культура, потеряв представление о верхе и низе, имеет такое же отношение к лыжным ботинкам, как и к Джоконде. Джоконду можно посмотреть и в альбоме, но Джоконда в Лувре — ваше личное достижение, фактически — знакомство. Это знакомство требует от вас хороших лыжных ботинок. Или что-то здесь непонятно?
Современная жизнь выносит на первый план принцип удовольствия. Кто не с нами — те мимо нас. Устав от культурных скитаний в поисках совершенства, лучше всего сесть за руль и поехать по винным дорогам Германии, Франции или Италии. Путешествовать по Европе на машине — театральное удовольствие. Пожирание автострадных километров или медленная езда по провинциальным дорогам имеет характер различных медитаций. На автостраде вы превращаетесь в спидометр, единую стрелку пространства и времени. Когда же, съехав с трассы, вы оказываетесь в гуще чужой жизни, стоит остановиться в незнакомом городке и выпить кофе — невольно превратитесь в пришельца из космоса. Вот рядом с вами сидит пара студенток. Одна — в черных широких брюках, другая — в короткой юбке и черно-белых чулках. Где это вы? Кажется, в Инсбурге. Вы откусываете кусок штруделя, поднимаете голову: они целуются. На глазах у всех. Взасос. Вы протираете усталые от долгой дороги глаза. Или вам показалось? Девчонки с хохотом выбегают из кафе, хлопнув дверью. Так, кстати, о винограде…
Виноградный пояс, опоясывающий мир в Северном и Южном полушарии, — возможно, лучшее место для жизни. Ближе к экватору — жарко и влажно, ближе к полюсам — леса, волки, снежное поле. Вино — свидетельство того, что в нас теплая кровь. Я готов зимой и летом часами смотреть на виноградные поля. Мне нравится мускулистость лозы, ее сплетения, сжатые кулачки сочленений. Я много слышал в детстве о борьбе за урожай, но под Бордо, на пути из одного винного замка в другой, увидев, как собака, будто человек, ест виноградные грозди, я понял, что только те, кто любят землю, могут затратить на лозу столько труда. Виноградные листья, особенно осенью, сообщают нечто сокровенное о щедрости жизни. Виноделы — народ, как правило, краснощекий. Такое впечатление, что они только что вернулись с удачной прогулки. В виноделии есть фирменное наваждение. И почему это всех так тянет спуститься в погреба, понюхать запах винных бочек? — Чтобы проверить, что запасы жизни еще не исчерпаны? Дегустация вин только подтвердит эту идею.
Недаром хвост моих ананасов похож на пальму. Пальма — знак рая. Прилетаешь в Ниццу, выходишь из аэропорта — пальмы и пальмочки шевелят своими жестяными листьями: ты на юге! Русская культура посадила пальмы не только в кадки престижных офисов и кремлевских поликлиник, не только высадила их в сочинский грунт — она вбила нам в головы, что пальмы лечат от всех невзгод. Путешествие в земной рай окружено заботой пальм. Это могут быть Карибские острова или Бали, или Панталлерия (вулканический итальянский остров между Сицилией и Тунисом) — я люблю отдыхать на островах. Это отдых от безбрежности родины. Но дело не только в этом. Остров с пальмами и золотым пляжем — победа рекламы над честным обывателем. Я не знаю лучшего успеха рекламного бизнеса. Все соответствует картинке с точностью до миллиметра. Не стоит гнушаться обывательским уподоблением. Любой миллионер скажет вам, что острова, где много пальм, попугаев и обезьян, — это совсем неплохо. Тем более если морская вода около тридцати градусов. Иногда надо потакать растительному человеку в себе, порой полезно лениться. Тем более — на острове. Если удачно выбрать пальмовый остров, можно созерцать полеты птиц, склониться по-багамски к сексуальному туризму, наткнуться на туземцев и туземную кухню. Этнические танцы лучше всякой диеты. Как хорошо, что на Земле есть танцы народов мира! Когда в Африке видишь женщин, которые, согнувшись в пояснице, танцуют под тамтам, похожие на глазастых гусениц, — понимаешь красоту человека. Я уже не говорю о карнавале в Рио — там похоть, пот и плоть едины, как свобода, равенство и братство у французов. И только в Исландии нет национальных танцев — поди, потанцуй на сквозняке.
Как загореть, но не сгореть в тропиках — важный вопрос, но путешествия вновь зовут нас к гораздо более серьезным делам. Путешественник не только конквистадор, он еще и рак-отшельник. Он хочет спрятаться от обыденной жизни, порвать с ней, забыться. Ему нужны великие пространства саванны, чтобы там затеряться и заявить о себе выстрелами на сафари. Есть люди, которые любят охотиться. Их знамя — папа Хемингуэй. Я давно устал от морализаторства. Возможно, охота — знак человеческой кровожадности, но сафари в любом случае лучше войны. Другие фанатики риска плывут на яхте через Атлантику. Если бежать — то на край света. Вновь возникает магия имени. Австралия, Новая Зеландия или Таити — какими бы разными они ни были — это кенгуру, маури и Гоген, мир существ, ходящих вниз головой. Я уже в Южной Африке заметил, что солнце там движется против часовой стрелки. Пойти вместе с солнцем в обратную сторону — это целебный экстремизм.
Некоторые обожают скалы и ледники. Я тоже люблю Аляску. Летом она пахнет березовым веником. Но еще больше люблю африканские закаты. В Африке бывают такие грозы, что симфонии Бетховена перед ними кажутся Шопеном. Мне же дорог тихий час дня, после пяти, когда африканское солнце, словно на стропах парашюта, спускается к горизонту, чтобы затем раскаленной монетой погрузиться в земную копилку. То ли потому, что в Африке меньше машин, чем в Лондоне, то ли камни и песок имеют там религиозную силу, но баобаб вместе со стаей шумных птиц на закате приобретают янтарную завершенность. Густота и прозрачность заката, запахи трав, перемешанные с тонкой гарью костра кочевников или скотоводов, заунывность тропиков, похожая на тоску животного после совокупления, — все это создает ощущение, что боги близко: вот там, за песчаной дюной.
Вудуны тоже недалеко. Возможно, из Сахары мы уже незаметно на такси-буш перебрались к Атлантическому океану, где-нибудь в районе республики Бенин. Я пробовал там купаться в океане и скажу честно — никому не советую. Гораздо лучше обратиться в местный бассейн. Волны идут стеной, по сравнению с которой (обратите внимание: когда путешествуешь, невольно прибегаешь к сравнениям) бывшая Берлинская стена кажется оградкой на русском кладбище. Я зашел в океан по колено — он взял меня за ноги и поволок в пучину. Насилу вылез на берег. Но зато там есть колдуны, которые заговаривают погоду. Вернувшись оттуда, знаешь, что солнце добывается не только той солью, которой в праздник сыпет на тучи московский градоначальник.
Пора, однако, рассказать о Японии. Есть поездки забываемые и — незабываемые. Об их разнице догадываешься уже во время пути. Первые — когда, в конце концов, тянет домой, вторые — когда забываешь о доме. Но это всего лишь предчувствие. Незабываемость раскроется позже, когда поймешь, что ты стал другой. Впрочем, не совсем так. После всякой поездки становишься другим. Даже после Минска можно стать другим, но это еще не повод ехать в Минск, хотя, если хочется, почему бы туда не поехать? Но я имею в виду внутреннее перерождение. Я еще до Японии был в незабываемом путешествии. На Тибете. Однако Япония — особая статья. Часто говорят, что мы в Японии видим то, чего уже нет, что мы дорисовываем реальность. Каждая страна состоит из двух частей. Есть вечная Россия, и — сегодняшняя. Они переплетены, но не тождественны. Путешествуя, мы инстинктивно видим вечные страны Колизеев и Вестминстерских аббатств. Сегодняшняя жизнь нам кажется скорее пеленой, которая скрывает сущность. В Японии я увидел нечто другое. Я увидел страну совершенной формы. Может быть, только античная Греция была еще способна создавать чудеса формализма. Есть города с красивой архитектурой, как Амстердам, есть страны, красивые и вкусные, как Италия, а есть Япония: от Хоккайдо до Окинавы — это братское вместилище богов. Там рождаются синтоистами, вступают в брак по-христиански, уходят из жизни как буддисты. Я сначала думал — здесь эстетика важнее этики. Или: какая толерантность! Японцы считают себя самым нерелигиозным народом на свете. Но когда в течение нескольких недель ешь много сырой рыбы, иногда приходят мысли, не связанные со сравнениями. Ты понимаешь, что японская религия — это открытая форма, ставшая содержанием.
