Валерий Киселёв - Разведбат
Часто самому приходилось дежурить ночами у приёмника. Вся информация, требующая внимания, подвергалась анализу, выводы докладывались командующему группировкой или, в его отсутствие, начальнику штаба и обязательно лично. На основании рецензии этих лиц данные доводились в части, касающейся. Используя результаты радиоперехвата, часто наносили артиллерийский огонь по вскрытым объектам, причём достаточно эффективный. Незыблемый закон начальника разведки всех уровней: не подсказывай подчинённому, что ему нужно найти, иначе он выдаст желаемое за действительное.
Задачу командиру группы ставил или командир батальона, или я, как начальник разведки дивизии, или начальник разведки группировки (это мог быть его заместитель).
«Планированием ведения разведки мы не занимались…»Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:
— До начала декабря мы очень много перемещались. Сменили 22 места дислокации. Как это обычно происходило… Получаю приказ на перемещение. В управлении батальона решали, как организовать колонну. Частенько бывало так: комбат получил задачу — роты уехали, остаётся на прикрытие взвод РВН. Ставлю боевую машину в середину колонны и машину назад. Определи, как, чего и — едем. Нам везло: колонны всегда без проблем ходили. Был случай, что мы уехали, на наше место приехал рембат, и тут же на него — нападение.
Если меня всего три-четыре раза будили, то это была нормальная ночь. Обязательно кто-то позвонит, кто-то придет, кому-то что-то надо. И самому надо было проверить охранение. Днём тоже не получалось выспаться. Что-то надо писать, то какую-то задачу поставили, одно надо, другое, третье… Я после войны полгода не мог нормально спать. Проваляешься до утра — не спится, вроде заснул, час-два поспал — опять встал.
В мои обязанности начальника штаба батальона входили организация связи и боевого охранения, назначение графиков оперативных дежурств, развод суточного наряда. Суточный наряд, как положено, от каждого подразделения — плюс один взвод из роты — дежурное подразделение. Обстановка обязывала иметь оперативного дежурного. Начальник разведки дивизии подполковник Куклев помог организовать, это как положено. Задача оказалась непростой. Командиров боевых взводов на это дело не поставишь — они постоянно в разведке. Нужно искать прапорщиков, командира взвода связи, а у них же свои задачи и проблемы. Наконец организовали какую-то палатку, Куклев эту палатку, очень мягко выражаясь — «не одобрил», и дежурство было организовано в радиомашине. Там еще круглосуточно находился дежурный радист, несла службу там и Марина Линёва. Составили график дежурств. У оперативного дежурного — телефон, журнал принятых-отданных распоряжений, и карта обстановки. Но обстановка часто менялась, вести ее было трудно. Оперативное дежурство не всегда шло чётко: кто-то не пришёл, кто-то в отъезде.
Суточный наряд, один взвод — в постоянной готовности — дежурное подразделение. Свисток — они должны прыгать на технику и быть готовыми к движению. Это, прежде всего, при нападении на лагерь. Оказать помощь разведгруппам, попавшим в засаду, мы практически не могли. В лучшем случае — вызвать артиллерию или авиацию, и то это шло не через нас, и быстро не решалось.
Когда пошла боевая динамика — разведгруппы работали непосредственно на группировку. Планирование разведывательных операций батальона — это была не функция штаба батальона, а разведотдела группировки. Были задачи, которые ставились непосредственно батальону, тогда уже мы организовывали разведгруппы — кто, куда и зачем пойдёт. Но частенько задачи ставились из группировки, и комбат по приказам оттуда выделял группы. Задачи разведгруппам ставили и начальник разведки дивизии, или начальник штаба дивизии. Тогда роль штаба батальона заключалась в обеспечении и подготовке разведгрупп.
Планированием ведения разведки мы не занимались. Из разведотдела группировки нам поступали боевые распоряжения, в которых указывали или район, или направление ведение разведки, а в батальоне уже определяли, кто пойдёт, техническое и тыловое обеспечение и детальные задачи. Это было оправданно, штаб батальона в тех условиях был лишнее звено: это надо сначала мне доложить, потом я — в штаб группировки. Так терялось время.
Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:
— Любая задача, прежде чем выполнять, прорабатывалась с командирами взводов. Продумывались пути выхода на объект, пути отхода, порядок эвакуации в случае неудачи. Только так можно было сохранить своих солдат и свою жизнь тоже.
«Типичный поиск шёл так…»Андрей Середин, капитан:
— По штатному расписанию я был замполитом роты, а реально — командиром группы. В первые дни операции меня вызвал комбат: «Будешь контролировать одну из групп». В батальон из разведроты 245-го полка был переведён лейтенант Кляндин. Один-два раза он водил группу, а потом я стажировал его. Группа была слаженная, боевая, процентов на шестьдесят — контрактники. Я уже потом узнал, что бойцы сами распределились, кто с какой стороны меня прикрывает. Это было неожиданно узнать. Каждый знал, что ему делать и за что он в поиске отвечает. Чутьё опытных контрактников спасало нас не раз.
Первая боевая задача батальона — провести через хребты пехоту. Задачи ставились стандартно: разведать объект, провести засаду, поиск, добыть документы, образцы оружия, «языка». Потом пошли задачи: занять какую-то высоту и вытягивать на себя пехоту. Связь с командованием батальона была нормальной, но вот взаимодействие его с группировкой — скорей на бумаге. Случалось, надо было вызывать артиллерию, но там почему-то не доверяли координатам, которые мы давали. Порой огня по нашим заявкам просто не давали. Если ставилась более серьёзная задача, то разведгруппе придавался корректировщик — командир батареи со своим радистом. Случалось, по обстановке, вызывать авиацию. Пролетит штурмовик, бомбу сбросит, и всё.
Типичный поиск шёл так. С утра командир батальона ориентировал, что сегодня пойдут одна или две группы, как правило, две. Подготовка шла с утра — закладывали в разгрузки боеприпасы, подгоняли снаряжение. Задачу пока не знали. К назначенному времени — распоряжение: «Прибыть на КП батальона». К этому моменту даже ориентировочно не знали, куда пойдем. Бывало, что выходили срочно, когда какая-нибудь группа попадала в засаду. Тогда быстро поднимали людей и шли выручать своих. Частенько, особенно сначала: «Быстрей! Быстрей!». Брали только боеприпасов побольше и сухпаёк. Бывало, что спецназ ГРУ уходит в поиск, потом по этой же задаче — мы. Информацию по результатам их разведки до нас не доводили, максимум предварительное боевое распоряжение. Частенько один район отрабатывали несколько разведгрупп. Одну ночь одна — следующую — другие пошли.
Специфика действий противника во вторую кампанию не изменилась: так же мелкими группами, из засад, человек по десять, во главе с каким-нибудь амиром. Случалось, в брошенных окопах или с убитых брать брошюрки, памятки, инструкции, рабочие тетради боевиков. По этим документам чувствовалось, что они проходили неплохое обучение для ведения боевых действий. Анализом серьезных документов мы не занимались, сдавали их в особый отдел. Как используется наша информация командованием группировки и используется ли вообще, мы не знали. Вообще-то до 90 процентов информации о противнике дает техническая разведка. Если же удавалось взять «языка», то это не означало, что он даст ценную информацию. Командиры отрядов у бандитов строго ограничивали доступ своих людей к информации и её объём. Пленные не знали всего состава отряда. «Язык» знал какого-нибудь Саида или Махмуда, и всё. Часто пленные играли: чтобы сохранить жизнь, пытались выдать себя за ценного «языка».
Случалось офицерам в той обстановке получать и взбучки от командования…
«Научите своих лейтенантов!»Александр Соловьёв:
— Однажды работал в поиске с артиллерией, и, оказалось, что перерасходовал её боекомплект. Можно было только пару залпов из САУ дать, а я ещё «Град» вызвал, для надёжности, потому что точно знал: бандитов в этом квадрате много. Меня вызвали к генералу. Поехали с комбатом. У палатки генерала встретили подполковника Куклева: — «А ты что здесь? — спрашивает. — А-а, это после вчерашней баталии?»
Я тогда сознательно переборщил с огнём: знал, что мне скажут: «Иди, подтверждай потери боевиков». Зачем мне из-за жареных трупов рисковать живыми людьми? Идти туда — значит вскрыть себя. Ни в коем случае нельзя. Но приказ генерала: «Дебила этого — сюда!». Так меня ругал, что думал — сейчас расстреляют. И на комбата орал, я рядом стоял. — «Научите своих лейтенантов! У меня что — Клондайк боеприпасов! Мне ещё наступление предстоит. У тебя один разведчик за весь полк боеприпасы израсходовал». Зато там точно все «духи» были жареные, никто даже пальчиком не пытался пошевелить.
