От Александровского централа до исправительных учреждений. История тюремной системы России - Александр Викторович Наумов
Лидия Петровна улыбается. Ну, ладно, если хотите, можно и поговорить. Девушки будут только рады.
В «гримерную» заходит низкорослая особа средних лет, с половиной отсутствующих зубов, мальчишеской прической и диковато-отрешенным взглядом. Это и есть «первая девушка» колонии.
Вчера на конкурсе «А ну-ка, девушки» она заняла первое место. В одном из заданий предлагалось рассказать о своей первой любви. Пытаясь расспросить об этом, корреспондент задает вопрос в подчеркнуто деликатной форме:
— А вот расскажите, пожалуйста, когда вчера вам предложили вот такое задание, чтобы вы поведали всему залу о том самом сокровенном чувстве, которое испытывает каждый человек, сталкиваясь в своей жизни с переживаниями, которые вызывают в нем самую настоящую волну…
— Погодите, молодой человек, вы толком-то скажите: чего вам ответить-то? — прерывает корреспондента интервьюируемая.
Он начинает опять объяснять. Когда, наконец, до нее доходит суть вопроса, она отвечает на него одной фразой.
— Когда я влюбилась, я коротко подстриглась, прыгала со второго этажа и меня носили на руках.
— Зачем?
— На руках-то носили?
— Нет. Зачем прыгали?
— А, про это… Ну так хотела досадить.
«Отработав» интервью, идем знакомиться с колонией. В швейном цеху просторно, светло, чисто. Смена закончилась, все разошлись. Цех как цех — самый обычный цех.
Заходим в один из отрядов. В обустройстве своего быта женская колония разительно отличается от мужской. На тумбочках между кроватями — какие-то кружевные салфетки, разноцветные открытки, мягкие игрушки. Много цветов. Какая-то торжественность царит на тумбочках, имитация несуществующего праздника.
Прощаясь, я спросил Лидию Петровну, жалко ли ей тех, кто попадает сюда.
— Раньше было жалко, а теперь — нет.
В моем журналистском блокноте есть такая запись: «В женскую колонию осужденная попала за распространение наркотиков. Сидит несколько лет. Дома ее ждут 11 детей: семь родных и четверо детей ее старшего сына. Постоянно сетует, что у нее большая семья. Такая выйдет на волю — опять пойдет торговать. И ей все равно, тряпки это будут или наркотики». Это о той, с простым лицом и «шишкой» на затылке, помилованной в дни праздников.
И еще о женщинах — тех, что оказываются за колючей проволокой. Помню, однажды я вместе со съемочной группой областного телевидения появился в иркутском следственном изоляторе. Встречал нас, как всегда, Самойлов. Зашел разговор о том, что в СИЗО недавно родились два малыша. Одному из них уже три месяца, другой еще меньше.
— Теперь приходится их воспитывать: кормить, одевать, — пояснил Александр Григорьевич.
— А где же матери? — удивились журналисты.
— Как «где»? С ними, с новорожденными. В одной камере. Но это, знаете ли, еще те матери… Могут сами молоко выпить, пеленки на тряпки пустить. А нам жалко детей: сотрудники приносят из дома и молоко, и распашонки-пеленки. Да что тут говорить: мы вот запрещаем этим мамашам курить — ведь на руках малые дети. И что вы думаете? Возмущаются. Нарушаем, дескать, права человека. Что хочу, мол, то и буду делать.
Незадолго до этого я вернулся из командировки в Тайшет, где в местном следственном изоляторе столкнулся почти с аналогичной проблемой. Разница была в том, что здесь еще только ожидали появления новорожденных. Обе будущие матери ходили на четвертом месяце. Поступили в изолятор в конце прошлого года. Небольшие сроки позволяли прервать беременность. Однако обе в один голос заявили, что готовы родить. И даже не скрывали, на что надеются: что с малым дитем их, может быть, скорее выпустят на волю. Такая вот правда жизни, в которой еще неродившиеся дети уже становились чем-то вроде разменной монеты для своих матерей.
Глава восьмая
Ширпотреб из централа. — Пять рядов колючей проволоки. — Шлагбаумы против побегов. — Исправительный приют для несовершеннолетних. — Леность и небрежность как чрезвычайные происшествия. — Сельхозферма в местечке Плишкино. — Матрацы для Забайкальской железной дороги
Сто лет назад арестантов регулярно использовали в сельском хозяйстве. 28 апреля 1911 года Управление государственным имуществом Иркутской губернии сообщало Иркутскому губернскому тюремному инспектору об отводе специальных участков по Витиму для занятия арестованных сельским хозяйством. Подобные участки были отведены в окрестностях Бодайбо, Киренска, Балаганска. Однако наибольшую известность получила сельскохозяйственная ферма в местечке Плишкино, обустроенная арестантами Александровской центральной каторжной тюрьмы. Ферма была в своем роде опытным хозяйством, в котором весь ход работ находился на контроле Главного Тюремного Управления.
«Плишкинская оброчная статья, согласно Высочайше утвержденного 7 ноября 1910 г. Положения Совета Министров, была предоставлена тюремному ведомству в аренду без торгов на 48 лет для устройства на ней трудом сс. — каторжных Александровской центральной каторжной тюрьмы сельско-хозяйственной фермы.
Эта оброчная статья занимает площадь в 599 дес. и 400 кв. саж. Ферма расположена в долине или, как принято здесь называть, «пади» и окружена хвойным лесом, но склоны уже разработаны под пашни и огороды.
По средине «пади» протекает небольшой ручей, который в этом году был запружен, благодаря чему получился довольно большой пруд, столь необходимый как для хозяйственных нужд фермы, так и для большого количества водяной птицы.
На берегу упомянутого ключа и расположена вся постройка фермы. Из этих построек наилучшей является небольшой деревянный дом, занятый квартирами заведующего фермой и старшего надзирателя. Другая часть этого дома занята комнатой для разливания молока и конторой. Прочие постройки, как-то: барак для каторжных, кухня-пекарня, конюшня и склады для сельских орудий размещены в бывших здесь ранее старых деревянных, летом отремонтированных постройках, которые могут быть терпимы лишь как временные помещения.
Общий вид тюремной фермы, окруженной со всех сторон пашнями, лугами и лесом, группы старательно работающих на полях и огородах сс. — каторжных производят самое благоприятное впечатление. Ничто издали не напоминает, что этот живописный уголок есть уголок Александровской каторги, так как Плишкинская сельско-хозяйственная ферма является филиальным отделением каторжной тюрьмы с содержанием на ней сс. — каторжных внетюремного разряда.
Порядок управления этим отделением тюрьмы и весь хозяйственно-административный строй тюремной фермы нормирован особой инструкцией, утвержденной Губернатором 17 мая 1911 года.
Заведующим тюремной фермой был назначен один из помощников смотрителя каторжной тюрьмы, прекрасно изучивший сельско-хозяйственное дело в бытность свою в течение 15 лет управляющим одного из крупных имений в западном крае. В распоряжении заведующего состоит небольшой комплект надзирателей, из 6 человек. С окончанием полевых работ с октября и до апреля число надзирателей уменьшилось до 4 человек. Для дойки коров в 1911 году были назначены коровницы — жены надзирателей. Все же остальные работы производились исключительно сс-каторжными. Часть сс. — карожных, которая была занята постоянными работами по хозяйству, получала определенное месячное вознаграждение из доли тюрьмы, как-то: повара, хлебопеки, коровники, свинопасы и т. п.,
