Журнал Русская жизнь - Человек с рублем (ноябрь 2008)
- Конечно, может возникнуть вопрос - а как же я в этой системе смог выжить? И я вам прямо скажу, что таких возможностей, которые у меня были в шестидесятые-семидесятые, я бы никогда не имел, если бы к этому времени не стал профессором и доктором наук. Это компенсировало недостатки пятого пункта.
Ситуация на советском телевидении времен позднего застоя, впрочем, и без Зорина выглядела парадоксально - с одной стороны, все знали, что председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин - антисемит, с другой - недостатка в телевизионных евреях в те годы не было.
- Да, это парадокс, - говорит Зорин, - с одной стороны Сергей Георгиевич проявлял антисемитизм, это чувствовалось, с другой - его действительно окружали одни евреи. Бывают такие сочетания, понимаете?
III.
Политобозреватель Гостелерадио СССР Валентин Зорин, впрочем, действительно мог позволить себе не нравиться своему начальнику (хотя нравился, конечно, - и вообще претензий к Сергею Лапину у Зорина нет) - принадлежность к высшей журналистской номенклатуре давала ему возможность решать свои проблемы, минуя непосредственное руководство. Программу «Девятая студия», которую вел Зорин, несколько раз закрывали - но потом быстро открывали заново. Происходило это так:
- Вот вам один пример. Существовала пропагандистская установка, что вследствие ядерной войны капитализм погибнет, а социализм останется цел. Мне она с самого начала казалась достаточно сомнительной, и когда у меня в студии были наш знаменитый медик Евгений Иванович Чазов и американский ученый, нобелевский лауреат Бернард Лаун, я спросил их, что они думают о последствиях ядерной войны. Чазов ответил афористично: «Если ядерная война случится, то радиоактивный пепел социализма ничем не будет отличаться от радиоактивного пепла капитализма». На следующий день меня вызвал к себе Михаил Андреевич Суслов, очень возмущался, говорил, что из-за нас он теперь не знает, как поддерживать моральный дух в рядах вооруженных сил - и передачу закрыли. Но Чазов, который был лейб-медиком Леонида Ильича, выбрал подходящий момент, поговорил с Брежневым, и тот распорядился «Девятую студию» в эфир вернуть.
IV.
Мне хотелось поговорить с Валентином Зориным о современной антиамериканской пропаганде и о том, как он оценивает свою роль в идеологической обработке советских граждан. Провоцировать Зорина на четкие ответы (говорю же - проповедник) чудовищно сложно. Я сказал ему, что у меня не укладывается в голове, что его карьера, начавшаяся одновременно с холодной войной, оказалась более долгой, чем сама та война.
- Я бы не согласился с вами, - говорит Зорин, - когда вы говорите о холодной войне в прошедшем времени, она идет до сих пор, сейчас - как информационная война. Когда началась война в Южной Осетии, западные телеканалы сутки молчали о том, что Грузия бомбит Цхинвал (Зорин говорит по-современному - «Цхинвал», не «Цхинвали». - О. К.). Продолжается война, разве вы не видите? А война - это когда огонь ведут с двух сторон. В нас стреляют - и мы стреляем. Я пришел, когда война уже шла - по-моему, она началась не с Фултона, а как минимум с Хиросимы. И я тоже стрелял в этой войне. Я защищал свою страну.
На разговор о Михаиле Леонтьеве и Максиме Шевченко я Зорина так и не вывел - обсуждать персоналии он отказался, зато сказал, что когда умер журналист Станислав Кондрашов, президент Путин направил его семье соболезнование, в котором назвал покойного представителем «легендарной плеяды журналистов-международников».
- А сейчас - кого можно назвать легендарной плеядой? Один автор может сегодня писать об Америке, завтра о Ближнем Востоке, послезавтра - о подводной лодке, ни в чем не разбирается, а думает только о том, как кому-нибудь угодить. Что это такое? Журналист должен разбираться в вопросе. В шестидесятые-семидесятые все советские политологи вышли из журналистской среды - и Бовин, и Арбатов, и Примаков. Сейчас такое невозможно. Сейчас - кого президент назовет легендарной плеядой?
Кстати, бумага от Владимира Путина у Валентина Зорина тоже есть - с год назад он отправил в Кремль книгу своих мемуаров и получил ответ - на листке напечатано несколько официальных строк - спасибо, мол, здоровья, успехов, - а внизу приписка от руки: «Всегда с огромным интересом и удовольствием следил за вашей работой. Практически все и всегда было блестяще и в высшей степени талантливо. Желаю успехов. Путин».
Бумага от Дмитрия Медведева у Зорина тоже есть.
V.
Хоть Зорин и не был шпионом, журналистскими обязанностями в пользу государства он несколько раз жертвовал - когда в качестве эксперта (Зорин - научный сотрудник Института США и Канады) ездил в составе делегаций на советско-американские встречи - с Алексеем Косыгиным, Леонидом Брежневым, Михаилом Горбачевым. Благодаря близости к Горбачеву, вероятно, в годы перестроечного культа Америки и борьбы с пережитками застоя Зорин никак не пострадал, и даже молодые коллеги не критиковали его антиамериканское творчество.
- Чего это молодые должны меня ругать? Они же все мои ученики, - добавляет Зорин.
Перестройка, впрочем, его все-таки коснулась - в последний ее день, девятнадцатого августа 1991 года, он навсегда перестал быть коммунистом.
- Когда я узнал, что Михаил Сергеевич изолирован в Форосе, во мне все перевернулось. Я понял, что в этой партии состоять больше не могу. И мы с Бовиным пошли и написали заявления о выходе из КПСС. Хочу обратить ваше внимание - не двадцать первого, когда все стало уже ясно, а девятнадцатого, в первый день.
Выход из КПСС для Зорина стал не только формальным отказом от партбилета.
- Революцию 1917 года я считаю крупной исторической трагедией моей страны, я бы даже запнулся на слове революция, это была не революция, это был переворот, по Бернсу - тот случай, когда мятеж закончился удачей и называется иначе. Очень скверная страница нашей истории. А вот ко всему советскому периоду у меня такого однозначного отношения нет. И вообще - нет цельного советского периода. Тот ужас, который был связан со сталинизмом - и тридцать седьмой год, и коллективизация, и непомерная цена индустриализации - это одно. А с другой стороны - Победа, Гагарин, расцвет науки. Тот же Лапин - можно о нем что угодно говорить, но это он подарил нашему народу «Иронию судьбы». Вот как бы мы без нее жили? И вообще, я хочу сказать: при советской власти был Товстоногов, был «Современник», были «Дети Арбата» и все чего хотите - а сейчас нет ни Главлита, ни агитпропа, ни новых классиков. Кого из наших с вами современников можно назвать классиком? Донцову, что ли?
VI.
К концу разговора желание сбить этого проповедника с его стройной речи овладело мной почти до истерики. Я задал неприличный вопрос - кого, Брежнева или Путина, он считает более крупным историческим деятелем.
Зорин ответил не задумываясь и, черт его подери, так же по-проповеднически:
- Брежнева, с которым я был хорошо знаком, я крупной фигурой назвать не могу. А Путин уже вошел в хорошем смысле в историю России. Сравнивать очень посредственную фигуру Брежнева с выдающимся деятелем, который к тому же еще не завершил свой путь - ну как можно их сравнивать? Несопоставимый масштаб.
Удивительно - но после этих слов моя истерика проходит. Я пытаюсь представить, как отреагировал бы Леонид Ильич на такие слова, если бы у него была возможность их услышать, и вдруг понимаю - Брежнев не обиделся бы. Обнял бы Зорина и сказал бы ему что-нибудь типа: «Да ладно тебе, Валентин, давай лучше о хоккее». Я так хорошо себе это представляю, что, когда жму Валентину Зорину на прощание руку, уже не думаю о том, что здорово все-таки было бы как-нибудь его сбить, смутить. Зачем? Ему 83 года, он воевал, он первый выпускник МГИМО и самый долгоработающий журналист страны. Он знает, как надо. Он прав.
* ГРАЖДАНСТВО *
Михаил Харитонов
Достаточные люди
Кому на Руси жить хорошо
Фиолетовая роза была обсыпана серебряными блестками и завернута в зеленую хрустящую пленку. Я подумал, что было бы неплохо еще вставить в розу лампочку. Маленькую такую, красную. Или желтую. Чтобы уж дойти до того градуса красоты, которая мир спасет. Мир - замухрыжчатый, кривой мир перед цветочным киоском - явно нуждался в спасении.
Леха смотрел на розу с этаким брезгливым удовольствием. В его время такая штука казалась вполне шикарной. Как и его куртка. Как тачка его - вполне себе справная по тем временам бэха. Сейчас, конечно, на фоне сплошного потока блескучих машин, плотно забивших все московские улицы, она смотрелась по-ленински: дешево и сердито.
Внутри, впрочем, было вполне ничего, только очень воняло от розы. В фиолетовый цвет ее красили какой-то едкой химической дрянью.
