Борис Стрельников - Тысяча миль в поисках души
— Вы говорите по-русски? — неожиданно услышали мы.
Человек протянул нам руку и представился:
— Уолтер. — Затем добавил. — Уолтер — это по-американски, а по-русски — Володька.
Потом он сидел в нашей комнате и, прихлебывая из чайного стакана водку, охотно рассказывал о себе. Он американец, по-русски не понимает. Какой национальности были его родители, он сейчас толком и сам не знает: то ли русские, то ли украинцы, а может быть, поляки или литовцы. Знает он только, что дед его приехал из царской России искать в Америке счастья.
— Нашел? — спрашиваем.
— Да как вам сказать… — неопределенно тянет Уолтер-Володька, задумчиво поглаживая черные усы. — Отец тоже на шахте работал… Конечно, счастья на шахте не очень-то густо. Мечта, конечно, была…
На широких плечах Уолтера кокетливая кожаная курточка с погончиками и «молниями», синяя рубаха и черный галстук, на поясе — огромный пистолет. Он явно гордится своим костюмом. Его большая крестьянская рука то и дело расстегивает и застегивает «молнии», поглаживает пистолет.
Сын шахтера, сам фермер, он стремится всеми способами «выбиться в люди». Сейчас служит судебным исполнителем, конвоирует арестованных. Получает полтора доллара с головы и семь центов за каждую милю пути с арестантами. Хвастается, что работы много, заработки неплохие.
Несбывшаяся мечта крестьянина о богатстве, которое ждет его где-то в Америке, была, как эстафета, передана сыну, а в душе внука уже трансформировалась до чудовищных размеров. Конвоируя арестованных, Уолтер-Володька научился презирать себе подобных — шахтерскую и фермерскую бедноту. Еще с детства приобрел он уважение к людям с толстыми бумажниками и сжигающую, изнуряющую его душу привычку упиваться мечтами об «удаче», которая где-то здесь, за углом, нужно только изловчиться, оттолкнуть других и схватить ее обеими руками.
Философия его весьма незатейлива. В Америке, конечно, много голытьбы, рассуждает он, но здесь каждый может стать миллионером.
— Почему сам не стал, спрашиваете? Нерасторопен я, — вздыхает Уолтер, — несообразителен, необразован.
Вот он знает одного человека, который еще в школьной раздевалке таскал четвертаки из карманов пальто товарищей, а потом эти же четвертаки ссужал одноклассникам под проценты. Талантливый парень был! Когда подрос — что-то купил, перепродал, опять что-то купил у того, кто разорился, подождал, пока цены возрастут, и снова перепродал. Это же уметь надо!
— А нынче — ого! Ого-го! Миллионами ворочает! Вот это голова!
— А вот еще есть в наших краях мистер Рубби, — продолжает он. — Этот во всем округе первый человек. Гений! Гигант! О-о-о!
Уолтер даже застонал от восторга, закрыл глаза и схватился за усы.
Так велико было преклонение Уолтера перед миллионами великого Рубби, что он рассказывал нам днем с такой же религиозной страстью, какой миссионеры рассказывали дикарям о всемогущем боге. Он даже встал на ноги и, показывая пальцем в потолок, воскликнул звеняще:
— Ни мэром города, ни судебным исполнителем вы не можете быть избранными без Его одобрения!
Он подбоченился и посмотрел на нас с гордостью оттого, что он, Уолтер-Володька, оказался достойным Его милости.
Мы ехали дальше на машине, которую взяли на прокатном пункте в городе Кларксберге. Горы не отпускали нас. Уже остались позади штаты Западная Вирджиния и Огайо, уже въехали мы в штат Кентукки, а горам все не было конца.
Где-то в долинах справа и слева от нас бушевали на редкость яростные в том году снежные бури. Десятиметровые сосульки, как сталактиты, висели на скалах. Вершины гор с необычными названиями — Мрачная Бабушка, Бочка Бренди, Лысый Медведь — тонули в тумане. На перевалах закладывало уши. В железной груди нашего автомобиля слышались хрипы. Казалось, машина, привыкшая к чаду городских улиц, захлебывалась холодным горным воздухом.
Мы проехали десятки одноэтажных городков, похожих друг на друга, как близнецы. Иногда мы спрашивали себя: не сбились ли мы с пути? Как будто через этот город мы уже ехали утром? Те же автозаправочные колонки. Те же гирлянды через улицу. Те же рекламные Деды Морозы в «кадиллаках».
Вот навстречу нам, окутанная облаком сизого дыма ползет автокарета производства 1936 года. Мальчик с длинным шестом, стоящий на тротуаре, преграждает ей путь. На конце шеста желтый флаг со словами: «Стоп! Школа!» Ребятишки со старомодными ранцами за плечами переходят дорогу. Звон церковных колоколов поднимает с чугунных плеч Неизвестного солдата стаю крикливых ворон. Сразу же за городом — дорожный знак: «Водитель, будь осторожен: здесь дорогу переходят олени!»
Боже мой, как далеко мы от огней нью-йоркского Бродвея, от праздной толпы Таймс-сквера! Здесь нет ни одного небоскреба, и большинство жителей здешних поселков никогда в жизни не видели строений выше копра угольной шахты.
Шахты стоят у самой дороги. Все вокруг них припорошено белым девственным снежком. На снегу нет и следа угольной пыли. Шахты не работают. «Шахты-призраки» — называют их здесь.
В шахтерских поселках после восьми часов вечера ни одного огонька. Ветер швыряет колючий снег в темные окна почерневших от времени деревянных домиков. Ветер гудит в колоколе старой церквушки, раскачивает плакат у входа на кладбище: «Водитель, не спеши, мы подождем!»
На четвертый день пути, перевалив шесть горных хребтов, мы оказались в Хазарде, главном городе графства Перри, штат Кентукки.
Однажды я видел фильм о Кентукки. Из фильма следовало, что жизнь в тамошних горах преисполнена романтики. Иначе и не могло быть в штате, который расположен между Севером и Югом, Востоком и Средним Западом. На экране мелькали горные склоны, цветы на лугах, красивые девушки верхом на лошадях. Горцы, с ног до головы увешанные оружием, днем и ночью гнали самогон, который там называется «лунный свет», а в перерывах предавались еще более романтическому времяпрепровождению — плевкам в длину. Некоторые умудрялись плюнуть на расстояние до восьми метров.
Фильм, сделанный по заказу торговой палаты Кентукки, убедительно доказывал, что Кентукки — самый счастливый штат среди всех Соединенных Штатов Америки. Особенно хороши были кадры, рассказывающие о районе «голубой травы». Трава там с голубизной, что уже само по себе необычно и достойно восхищения. Это самая богатая часть штата, и обитателям района «голубой травы» завидуют все остальные кентуккийцы. Разумеется, ни один кентуккийский патриот не станет завидовать жителям соседнего штата Теннесси, где такая же «голубая трава» растет в еще большем изобилии.
Каждый десятый житель Кентукки — полковник. «Кентуккийский полковник» стал в Америке нарицательным именем. Дело в том, что конституция штата наделяет губернатора правом производить в полковники кого угодно. Звания присваиваются за финансовую поддержку в дни избирательной кампании, за выдающиеся деяния, возвеличивающие славу штата, а также как подарок ко дню рождения и даже посмертно.
Один из таких полковников — румяный старичок с седой бородкой клинышком то и дело поглядывал на нас с огромных рекламных плакатов на всем пути от Кларсберга до Хазарда. Он прославил свой штат рецептом приготовления жареной курицы. Мы никогда не пробовали этого блюда, и нам казалось, что полковник смотрит на нас с сожалением. Однажды мы сильно проголодались и неожиданно уловили в глазах полковника презрение. Это так подействовало, что мы затормозили у первого же ресторана и, не сговариваясь, сказали официанту дружным хором: «Курицу полковника Сэндерса». Официант понимающе улыбнулся. Реклама сделала свое дело!
Мы выбрали первую попавшуюся гостиницу, и она оказалась самой плохой в городе. Ночью с потолка на меня сыпалась штукатурка. По стенам шуршали тараканы. Кто-то вздыхал и стонал за стеной. Казалось, что в комнате холоднее, чем на улице.
У гостиницы было одно преимущество: из окна были видны главная площадь города, здания суда и городской мэрии. С утра на площади собирались мужчины. Они стояли толпами, группами, в одиночку. Они стояли целый день. Такого мы еще не видели нигде.
Маленькая пестрая собачонка, дрожа от холода, скреблась в стеклянную дверь, умоляя пустить ее в тепло. На ступеньках страховой конторы сидел старик, вытянув ногу-деревяшку. Прохожие задевали ее ногами, но старик, казалось, не замечал ничего.
В семь часов утра нас разыскал мэр города мистер Дохар. Это был низенький толстый человек с мясистым носом и пухлыми яркими губами. Он долго тряс наши руки и затем воскликнул:
— И вы живете в этой паршивой гостинице! Ведь это худшее место во всем мире!
Он схватил чемодан Станислава в одну руку, чемодан Геннадия в другую и стремительно потащил их к выходу. Он кудахтал, как курица, перебирая ступеньки лестницы своими короткими ножками. С чемоданами в руках, он, как вихрь, пересек улицу, вбежал в гостиницу, стоящую на углу, и только там отдышался.
