Маргарет Этвуд - История долгов наших: Долги и темная сторона богатства
Все это Шекспир формулирует за нас. В «Отелло», например, ключом к плохому поведению Яго является его имя. Яго — это испанский вариант имени святого Якова, который известен в Испании как Сантьяго Истребитель Мавров. Таким образом, Яго — расист, и это обстоятельство объясняет его поступки. Антонио тоже выступает в качестве бескорыстного ростовщика не потому, что он добр к нуждающимся, а из желания навредить Шейлоку и всем евреям-ростовщикам, а в их лице — всем евреям.
Играть Антонио так же трудно, как Шейлока. Как сыграть милягу Антонио и показать его внутреннее содержание, которое явится побудительным мотивом для дальнейших мстительных действий Шейлока, описанных Шекспиром? В большинстве постановок антисемитизм Антонио и его друзей затушевывается, и лишь в постановке Ричарда Роуза в Стратфорде, провинция Онтарио, в 2007 году этому аспекту уделяется должное внимание. Шейлока играет коренной житель Северной Америки, которому незачем ни обливаться слезами, ни падать ниц, ни переигрывать, как это делали в прошлом, из-за чего Шейлок выглядел во многом комичной, но все равно презираемой фигурой. В постановке Роуза перед нами предстает Шейлок, исполненный достоинства, одинокий, измученный и доводимый до помешательства ненавистью общества, в котором он вынужден жить. Коренному жителю Америки легко понять такую ситуацию. Мне кажется, именно в этой постановке раскрывается весь замысел пьесы. Большинству критиков такой подход не понравился: им очень хотелось, чтобы трактовка образа Антонио осталась традиционной.
Все три главных героя нарушают установки тех религий, которые исповедуют. Антонио нарушает главную заповедь христианства: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Не случайно Иисус рассказывает историю о добром самаритянине. Твой ближний — это не обязательно единоверец; ближний — это категория, в которую входят даже те, с кем у тебя идут теологические споры. Шейлок — ближний, но Антонио не хочет видеть в нем такового. Как гласит старая шутка: «Христианство — великая религия, которую никогда не пробовали исповедовать». Шейлок прав, когда говорит, что научился мести у окружающих его христиан.
Что касается Шейлока, то он нарушает закон Моисея, зафиксированный во Второзаконии, который гласит, что нельзя брать в залог то, без чего человек существовать не может. Именно это подчеркивает Шейлок, когда в конце пьесы говорит Порции, что та лишает его возможности зарабатывать на жизнь. Шейлок говорит:
Берите жизнь и все; прощать не надо.Берите вы мой дом, отняв опору,Чем он держался; жизнь мою берите,Отнявши все, чем только я живу[23].
Именно этот принцип лежит в основе современного законодательства, регулирующего долги и банкротство, — вы не можете изъять у человека средства, которые ему необходимы для своей профессии или дела. По сути, Шейлока обирают дважды: сначала он лишается своих денег, то есть рабочего капитала, который для него — как набор инструментов, а потом заставляют его принять христианство и лишают возможности взимать проценты с одолженных денег.
Из этой троицы лучше всех выглядит Порция, произносящая прекрасную речь о милосердии, которую мы должны были заучивать в старших классах и которая начиналась словами: «Не действует по принужденью милость».
На это Шейлок отвечает известным монологом: «…я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть — разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать — разве мы не смеемся? Если нас отравить — разве мы не умираем? А если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом».
Когда я проходила это в школе, мне казалось, что Шейлок просто говорит, что он — такой же хороший, как и другие, но тут я немного ошибалась. Он настаивал на том, что он тоже человек, что у него человеческое тело и чувство мести свойственно ему так же, как и другим людям.
В своей речи Порция говорит о том, что милосердие стоит выше правосудия, и это не может не радовать слух, но в практическом плане ее слова обязывают Шейлока проявить больше милосердия, чем другие люди проявляют по отношению к нему. Видя, что Шейлок не пойдет на это, Порция возвращается к принципу «око за око» и даже не останавливается на этом. Действительно, без милосердия пьеса тоже не обходится: Антонио, оказавшись на краю гибели, сумел растерять былую мстительность, и Шейлок остался в живых, хотя остается вопрос, как он будет влачить дальше свое существование.
С Шейлока, однако, нужно снять обвинение в стяжательстве. Ему предлагают в три раза больше денег, чем сумма долга, чтобы выкупить у него этот фунт мяса, но он отказывается. Он, таким образом, нарушает законы деловой практики (прибыль превыше всего) и законы Моисея о выкупе залога и предпочитает всему месть. Джеймс Бачан, анализируя «Венецианского купца» в книге «Замороженное желание» — превосходном труде о природе денег, отмечает: «В тот самый момент, когда Шейлоку показалось, что дело выиграно, он становится жертвой того насилия, которое деньги были призваны заменить собой. Этот момент очень важен. Фунт мяса не может обладать залоговой ценностью, ибо его нельзя изъять и обратить в деньги… Это безумная и первобытная расплата… при которой деньги не компенсируют оскорбление, нанесенное телу. Мы имеем дело не с деньгами, „связанными с кровью“, а просто с кровью, заменяющей деньги, становящейся деньгами».
Имеются два противоядия, способные остановить бесконечную карусель мести. Одно из них — суды общего права, которые призваны взвешивать, оценивать и разрешать проблемы, возникающие между должниками и кредиторами, самым справедливым и устраивающим обе стороны путем. Получается у них это или нет — совсем другой вопрос, но в теории они именно для этого и предназначены.
Другое противоядие носит более радикальный характер. Говорят, что Нельсон Мандела перенес множество испытаний, но, выходя из тюрьмы, куда его бросили власти ЮАР во времена апартеида, он сказал самому себе, что должен простить всех, кто причинил ему зло, еще до того, как дойдет до ворот тюрьмы, иначе ему никогда не обрести свободы. Почему? Потому что он будет прикован к ним всем цепями мести. Он и они будут Тенями друг друга, сиамскими близнецами. Другими словами, противоядием от мести является не справедливость, а прощение. «Сколько раз прощать?» — спросил Иисуса Петр. «Не говорю тебе: „до семи“, но до седмижды семидесяти раз», — был ответ. Поэтому Порция, в принципе, была права, но сама не смогла последовать своему призыву.
Законы ислама позволяют членам семьи убитого участвовать в казни убийцы. При желании они могут его помиловать, причем такое решение считается благородным и освобождающим их от чувства гнева и мстительности. Есть множество других примеров культур, которые не требуют платить жизнью за жизнь. Одна из групп аборигенов Северной Америки лишь в 2005 году приняла «Манифест о прощении» Соединенных Штатов. (Если бы они перечисляли в нем все прощаемые обиды, список получился бы очень длинным.) Я полагаю, у всех на памяти удивительный процесс примирения, который идет после завершения практики апартеида в Южной Африке. Вы можете подумать, что все эти рассуждения о прощении — всего лишь сентиментальные идеалистические бредни людей, верящих в красивые сказки, но если прощение делается искренне и искренне принимается, что в равной мере сделать очень трудно, то человек действительно испытывает чувство облегчения и освобождения. Как мы уже отмечали, жажда мести — это тяжелая цепь, а сама месть порождает цепную реакцию. Прощение эту цепь разрывает.
Теперь переведем дыхание, закроем глаза и попытаемся сделать следующее упражнение из разряда «что было бы, если бы» в приложении к истории. Предположим, сегодня 11 сентября 2001 года. Два самолета врезались в башни-близнецы и разрушили их до основания. Аль-Каида распространяет сообщения о возмездии. Президент Соединенных Штатов выступает по международному телевидению и говорит:
Нам нанесен серьезный удар безумцами, которые хотят причинить нам боль. Мы понимаем, что это дело рук маленькой группы фанатиков. Другие страны на нашем месте начали бы бомбить гражданское население тех государств, на территории которых сейчас скрываются эти фанатики, но мы понимаем бессмысленность таких действий. Мы также не собираемся обвинять в причастности к преступлению те страны, которые спокойно взирали на это. Мы понимаем, что месть всегда возвращается к тем, кто мстит, и не хотим, чтобы она вызвала цепную реакцию. Поэтому мы прощаем.
