Газета Завтра Газета - Газета Завтра 328 (11 2000)
В.Л. Совесть должна диктовать. Хочется иной раз, даже очень, описать все страсти наяву, всю эротичность любви, а потом думаешь: ты же ведь не зверь. Это животное прилюдно совершает любовные игрища. А в человеке от Бога заложено чувство стыда. Только перо зависает, думаешь, вот бы обсосать вкусненько эту подробность, выйти на легкие фривольные тона, чтобы все посмеялись, и чтобы в душе зажглось и заиграло в пупке. Сразу себя останавливаешь, а стыд где человеческий? Переступи один раз, и все рухнет сразу. А русский писатель был всегда особенно стыдлив. Русский писатель не позволял себе матерных слов. То, чем сейчас якобы интеллигенция козыряет даже на телевидении, перед миллионами зрителей. Это все нерусское.
В.Б. Ты и твое поколение, за редким исключением, пишете в русской традиции, вы и романтики, и лирики, и бунтари, умеющие облекать свои чувства в изысканные формы русского языка.
Ты чувствуешь свое поколение? Каждый писатель, по сути, одиночка. Особенно к старости. А по молодости любое поколение хоть на время собирается в сложное, противоречивое, но в чем-то главном общее культурное пространство. В юности требуются чувство локтя, товарищеской поддержки. Так и возникла знаменитая проза сорокалетних, московская школа, где вместе с Маканиным, Киреевым, Курчаткиным дружно сосуществовали и ты, и Проханов, и Крупин. С возрастом потребность общности поколения исчезает, и писатель все более тянется к одиночеству. Ты ощущаешь себя еще в некоем стартовом содружестве, или уже готов жить в своем мире Личутина?
В.Л. Исследователи нас ставят во временные рамки, а мы живем не течением каким-то стилистическим, а своим братством. Когда я был помоложе, больше требовались товарищи по утехам. По игрищам, гульбищам. А уже из них, исходя уже из духовных потребностей, человеческой близости, прорастали дружбы. Друзья по мысли, по вере, по характеру, по помощи в трудную минуту.
Я сейчас очень высоко ценю дружбу. Дружба — это когда ты открыт перед другом во всем, и тебе с ним интересно. Тут должна быть близость и человеческая, и даже политическая.
В.Б. Как я понимаю, нужна и литературная близость. Некто — хороший человек, и выпить с ним можно, и не предаст, но он постмодернист ярый — о чем тебе с ним говорить. Будете приветливо кланяться при встречах, не более.
В.Л. Литература — это же дух. Человек, близкий тебе и по жизни, и по литературе, — это твой названый брат. Мы с ним как бы поменялись крестами. Читая его, ты как бы его жизнь переживаешь. Мы много лет дружим с Сашей Прохановым. Он становится мне все ближе и ближе. По схожести нашей. Он — романтичный человек, и я тоже. Он более экспансивный, деятельный, я, как помор, более созерцательный, но по пониманию человека, природы, государства я нахожу в нем много общего. Он очень мне близок и дорог. Он — последний романтик в литературе ХХ века. Ростовщичество входит постепенно в нас и погубляет самое сокровенное в народе. А в Проханове сохраняются корневые черты русского народа. Это пламенность, эмоциональность и при этом простодушие.
Несмотря на всю политизацию, он не потерял искренность, некую наивность, чувство восхищения природой и миром. Большинство людей с возрастом теряют восхищение, а он восхищается и деревом, и рекой, и женщиной. В нем очень много от Шергина, религиозного мыслителя и сказочника, который уже в старости, не видя почти, любовался черной веткой в окне, звездой в небе, снегом белым, черной вороной. Несмотря на всю внешнюю языковую непохожесть, в метафорике у Проханова очень много общего с Шергиным. Это художественные графики в прозе. Но Проханов графичность еще усиливает цветом. Акварели подпускает. Он пишет такие графические полотна. Это свойство романтического таланта.
В.Б. Кто еще, кроме Проханова, тебе близок в поколении? Был период твоей тесной дружбы с Толей Кимом, с Тимуром Зульфикаровым. Тебя обогащал Восток, ты писал предисловия к Оралхану Бокееву. Потом ты увлекался Дмитрием Балашовым. Очевидно, тогда же ты задумался об исторической прозе. Как ты говоришь, ты прошел школу "Последнего срока" Валентина Распутина. Кого бы ты еще назвал "крестовым братом" своим?
В.Л. Ну, я думаю, всех, тобой причисленных. Я люблю и Толю Афанасьева, очень ценю его талант. Люблю и Тимура Зульфикарова, восточного мудреца. И сейчас ценю чистую акварельную прозу раннего Кима. А чисто в человеческом, дружеском отношении, все-таки, наверное, ближе всего с Прохановым и с тобой. С годами уменьшается количество близких людей.
В.Б. Я помню, когда двадцать лет назад составлял анкету "сорокалетних", Володя Крупин мне написал: "Мы все дружим, кроме Личутина и Проханова. Только они борются друг с другом". Прошли годы — и борьба перешла в товарищество, в верную дружбу.
В.Л. Чем еще мне близок Проханов? В нем много добросердия. Может, ритуального Православия в нем не хватает, но глубинного, добросердечного, сострадательного Православия по отношению к близким, к товарищам по оружию — в нем с избытком. Он нисколько не закаменел как человек, несмотря на всю политичность. Он по-прежнему отзывается на беду, откликается на человеческий зов. Знаю, как он помогал Николаю Тряпкину, той же Глушковой, да многим, попавшим в беду русским писателям. Готов кинуться на помощь. Он чувствует беду не только близкого, но и далекого человека. Сколько он помогал тем, кому мы по брезгливости натуры могли уже и отказать — бомжующему поэту какому-нибдь, болезным, умирающим. Он всегда верен в дружбе.
В.Б. И сегодня вместе с ним вся наша редакция, все читатели и авторы “Завтра” тебя горячо поздравляют с твоим юбилеем. Желаем тебе много добра и ждем новых книг, благодаря которым да не оскудеет нива русской литературы!
стабилизированные блоки встраиваемые 7 на заказ
Тимур Зульфикаров МАЛАХИТОВЫЙ ЛАРЕЦ С САМОЦВЕТАМИ
Вот он пишет: "...Ведь тропа моя пролегла средь лугов, когда мезенская вислобрюхая лошаденка с широкой, как лавка, прогнутой спиной носила меня по росным, холодеющим травам, и тогда я впервые познал очарованье живого движенья..."
Или еще: "...Но пусть замышляет злое и пакостное луканька, дьявол, черт, царь преисподней, змий кромешный, недруг неистовый, пусть вьют хороводы мороки, кикиморы, мары, лешие и лесовики, полудницы, пралики, шиши, шишиги, русалки, окаянки, идолы, анчутки беспятые, супостаты и шутошки, хохлики и баенники... Вейтеся, а мне привольно в дому, мне спать-почивать, завтра рано вставать, надо землю пахать, лес валить, лодки смолить, коней ковать, хлебы стряпать. Забот полон рот..."
...Вот два водопада слов-самоцветов из сочинений Личутина. И я вспомнил Есенина: "...неизреченностью животной напоены твои холмы..."
Дохристианской, языческой, непогребенной, непобежденной Русью веет от ранних поэм Личутина (я называю все сочиненья Личутина поэмами)! Да и от поздних, еще более загустевших в слове и мысли, духовитых, хмельных, словесных поэм-игрищ!
Эта языческая лошадка так и не усмирилась даже в великих христианских хоромах.
Но! Русская тысячелетняя Культура от золотых райских икон, от народных хрустальных песен и плачей, от парчовых царских златотканных одежд до алмазного Пушкина; от хмельного Гоголя до яростного Толстого и многострастного Шолохова вышла свято из Золотого Яйца Византии! И от ее медвяных виноградников опьянела, загуляла, заплясала! И досель среди деловых, разумных, скучных, постных народов и времен не может, необъятная, уняться, успокоиться!.. О Боже!..
И когда русский человек пьет — он лишь вспоминает те родильные, святые, византийские виноградники!.. да! И потому русская душа алчет праздника на всю свою необъятную землю-ширь!..
Оглянись вспять, русский человек, на свою тысячелетнюю историю — и радостно увидишь, как полыхает над всей русской, веселой, хмельной, кудрявой культурой несметный Павлиний Хвост Византийского праздника и мудрости. Дивный расписной этот Хвост так велик, что распростерся над всей необъятной землей русской, и несколько лучезарных, диковинных перьев его упали и на заснеженную, северную равнину близ снеговых ледяных морей.
Тут их поднял чеканно красивый, курчавый отрок Володя Личутин и понес к людям. Вот мы и любуемся этими полыхающими райскими перьями, а отроку нынче исполняется шестьдесят лет... Увы! увы!.. Но истинный художник всегда дитя, всегда он молод, а Спаситель сказал: "Кто не умалится до дитя — не взойдет в Царствие Божье..."
Райские эти полыхающие павлиньи перья держали в руках Есенин, Клюев, Рубцов. И за это поплатились жизнью (я чую, как курицы ненавидят Павлинов!).
