Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России
Будучи демократом, президент Джексон был силовым демократом и противопоставлял свою политику политике Томаса Джефферсона. Также как и приверженцы Джефферсона, Джексон был верным идее свободы и прав человека. Однако в противоположность адептам Джефферсона, которые считали цитаделью республики Первую поправку к Конституции, устанавливающую свободу слова, Джексон считал основой республики Вторую поправку к Конституции, разрешающую ношение оружия. Современные сторонники линии Джефферсона являются членами Союза гражданских свобод. Современные наследники Джексона принадлежат скорее Национальной стрелковой ассоциации, считающейся самой влиятельной общественной организацией в Америке. «Демократия по Джексону» означает жесткую агрессивную линию и регулярно подвергалась критике. Однако публичных дебатов на эту тему практически не ведется. Дело в том, что большинство приверженцев «демократии по Джексону» принадлежат «простому народу»: среди них практически нет представителей интеллектуальной или журналистской элиты, и поэтому они не имеют достаточно внятного голоса. Свое мнение они выражают на выборах — им президент Буш обязан победой в 2005 году.
Америка под руководством Джорджа Буша ненасытна в коллекционировании врагов. Сегодня на традицию государственного мессианства накладывается мессианство лидера, убежденного в том, что он исполняет волю Бога. Полномасштабные и очень сложные военные действия в Ираке и Афганистане, активизация экстремистских движений на всем Ближнем Востоке, «глобальная война» против терроризма только раззадорили американских силовиков-неоконсерваторов. Одновременно они начинают выращивать врага из Китая, который теперь рассматривается как наиболее вероятный противник для традиционной (государство на государство) войны. И еще хватает сил для того, чтобы объявить потенциальным врагом Россию без каких-либо реальных провокаций со стороны последней.
Ирония традиционной американской настроенности на врага заключается в том, что «реальнополитических», угрожавших ее территории врагов у Америки на протяжении ее истории, помимо Британии, практически не было: последний раз нога врага (британского) на американскую территорию ступала в 1812 году. Как отсутствие завоевателей уживается с таким количеством врагов? Дело в том, что для отнесения кого-то к категории недругов Америке не требуется посягательства на ее территорию. Врага Америки заведомо определяют его ценности и идеология своим несовпадением с американскими, а угрозы — воспринимаемая опасность ее интересам, рассеянным по всему миру.
Примечательным образом Соединенные Штаты допускают только очень низкий уровень угрозы. Постоянная тревога и ощущение уязвимости могущественной Америки кажутся парадоксальными всем остальным нациям, привыкшим жить в гораздо меньшей безопасности с гораздо меньшим арсеналом.
Америка стремится к абсолютной безопасности — которой не существует. Такая высокая чувствительность к опасности объясняется очень широким описанием врагов, позволяющим включить в этот разряд практически любого «другого». Другая непосредственная причина лежит в чрезвычайно широкой интерпретации интересов, включающей интересы материальные и идеалистические, политические и экономические, прямые и косвенные — рассеянные по всей территории планеты. Помимо собственно национальной идентичности видение обилия угроз объясняется и логикой империи. По мере того как Америка набирала мощь, ее видение причитающихся прав и интересов расширялось. С интересами умножились и усилились воспринимаемые угрозы и вслед за ними — действия, воспринимаемые как необходимые ответы на эти угрозы.
Одержимая воспринимаемой опасностью и непоколебимой уверенностью в своей правоте, добродетели и «заботой» о благополучии других наций, Америка не может понять, как те могут не разделять ее видение и могут не стремиться ей помогать. В американском понимании их нация, построенная как идеальное государство на благо всех людей мира, воплощает Добро. Кто станет противиться Добру? Только тот, кто введен в заблуждение дурными правителями, или тот, кто воплощает Зло. Здесь выстраивается классический силлогизм: Америка есть Добро — «другой» не согласен с Америкой — «другой» есть Зло.
Сегодня, как, впрочем, и на протяжении большей части истории государства, внешнеполитический дискурс США имеет ярко выраженную силовую риторику: он состоит в основном из угроз, санкций и ультиматумов. Доктрина упреждающего удара, объявленная администрацией президента Буша в 2002 году, была применена к Афганистану и Ираку; Северная Корея и Иран в последние годы постоянно находятся у нее на прицеле. Меньшую известность получила «доктрина одного процента», также известная как «доктрина Чейни» (The One Percent Doctrine), увидевшая свет в ноябре 2001 года — между тем, доктрина очень показательная. Она гласит, что, даже если вероятность ядерной угрозы — например, создание ядерного оружия пакистанскими учеными для «Аль-Каиды» — составляет лишь 1 %, американское руководство при подготовке ответных мер должно расценивать эту маловероятную угрозу как несомненный факт.[134] То есть американский ответ должен быть таким, как если бы угроза уже воплотилась.
При всей агрессивности и параноидальности в видении врагов Америки в целом, существенная часть американцев действительно являются убежденными противниками войны. Антивоенные круги всегда присутствовали на политической сцене Соединенных Штатов, создавая противовес «партиям войны», хотя чаще всего они проигрывали. Так, в годы становления государства антифедералисты предлагали наложить запрет на наличие постоянной армии в мирное время. Когда в конце 1880-х годов Соединенные Штаты приняли решение значительно увеличить военно-морской флот, многочисленные критики предупреждали, что наличие океанских кораблей создаст для Америки искушение отречься от традиционной политики самоизоляции и выискивать конфликты с другими государствами. Как сказал один из конгрессменов во время дебатов об ассигновании средств на корабли, если такой флот будет создан, «тогда я снимаю с себя ответственность за пребывание Соединенных Штатов в мире хотя бы двенадцать месяцев». Бывший министр внутренних дел Карл Шурц в 1893 году выступал против аннексии Гавайских островов, убеждая, что положение Соединенных Штатов уже достаточно безопасное: «При нашем положении компактной континентальной твердыни мы в высокой степени неуязвимы… нам сложно оказаться в состоянии войны, если только мы ее намеренно не ищем».[135] Пример яркой победы антивоенных кругов представляет Вьетнам: начатая «неолибералами» война была проиграна на собственной американской территории усилиями общественности, возмущенной методами, применявшимися американскими военными.
Сенатор Уильям Фулбрайт, описывая причины вьетнамской авантюры, мудро резюмировал убежденность в опасности воинствующих позиций: «Когда нация обладает большой властью, но не уверена в себе, она, вероятнее всего, будет вести политику, опасную для себя и для других. Пытаясь доказать то, что для всех остальных очевидно, она может спутать великую власть и тотальную власть, великую ответственность и тотальную ответственность. Она не признает своих ошибок; она должна победить в каждом споре, даже в самом тривиальном…»[136] Эти слова влиятельного сенатора столь же актуальны и сегодня.
Несмотря на богатое боевое прошлое и настоящее, большинство американцев абсолютно уверены в том, что они — мирная нация. Америка замкнута на себя и выходит из самоизоляции только тогда, когда ее провоцируют или угрожают ее безопасности, гласит общепринятое убеждение. Победоносность войн Америки — знак божественного покровительства, доказательство справедливости борьбы, верят многие американцы.
Фундаментальное противоречие между «миролюбием» американцев и чередой войн, которые они инициировали, имеет давнюю историю. Пуритане, прибыв в Новый Свет, действительно не стремились сражаться с индейцами или с кем-либо другим. Но они немедленно брали в руки ружья, как только улавливали угрозу своей безопасности — а ощущение угрозы, как описано выше, было у них чрезвычайно обостренным. Американцы традиционно реагировали яростно и неистово против любого, кто имел дерзость вмешиваться или пытаться ограничить их «стремление к счастью». В таких случаях, пишет Уолтер Макдугалл, их рука инстинктивно «бралась за мушкет со смертельной искренностью, происходящей из нетерпения и нетерпимости».
Сложно измерять миролюбие количественно, и, тем не менее, это понятие относительное. Да, действительно Америка хотела бы жить в мире. Но в каком мире? В мире, в котором не осталось тиранов и других деспотов, покушающихся на свободу своих сограждан. Да, Америка отвечает военными действиями, только если ее спровоцировали. Но что она считает провокацией? Покушение Турции на свободу греков, как в 1821 году, и гипотетическое намерение Саддама Хусейна получить оружие массового уничтожения, как в 2002 году?
