Максим Сбойчаков - Они брали рейхстаг
Да, теперь командир полка окончательно утверждает свое решение. Можно докладывать его комдиву. Вот только о численности противника ничего не известно.
Подполковник посмотрел на разведчиков и отметил про себя, что это был их последний поиск на длинном пути войны. Десятки и сотни раз они ходили во вражеский стан.
На кожаном пальто Сорокина отражается свет каганца. Не раз подполковник журил его за это пальто. «Чего ты его напялил, на нем вон и пуговицы плетеные, не форменные. Сними!» Но Сорокин каждый раз отговаривался: «Очень удобное оно, товарищ подполковник. Легкое, в самый раз для разведки… И байковая подкладка теплая». Улыбка пробежала по лицу Плеходанова. Ее-то словно и ждал Правоторов.
– Товарищ подполковник, – горячо сказал он, – разрешите обратиться с просьбой.
Командир полка с любопытством посмотрел на старшего сержанта… Что задумали разведчики? Парторг заметно волновался. Хороший у него взгляд – чистый, открытый. Даже если бы не знал его, сразу заключил: честный парень.
– Пожалуйста, Виктор Николаевич.
– Мы хотим пойти на штурм рейхстага с флагом. Не могли бы вы походатайствовать перед комдивом, чтобы Знамя Военного совета армии вручили нам? Пронесем с честью!
Разведчики заговорили чуть ли не все разом. «Вот о чем думает этот неугомонный народ», – подумал комполка, с восхищением глядя на подчиненных. Дождавшись тишины, взволнованно ответил:
– Я вас поддерживаю, товарищи! Спасибо за инициативу. Но сейчас прямо скажу, неловко обращаться с этим к генералу. Поздно. Знамя Военного совета уже вручено 756-му полку. Если хотите, надо сделать свой флаг…
– Ясно, товарищ подполковник, – сказал Правоторов. – Разыщем красный материал и сделаем флаг.
4
Солдаты прямо валились с ног – на полу подвальных комнат «дома Гиммлера» засыпали вповалку, едва успев опустить голову на вещмешок. А у командиров, как всегда, хлопот по горло: донесения, организация взаимодействия, материальное обеспечение боя… Надо правильно оценить обстановку, определить силы противника, систему огня, подступы к зданиям. Значит, нужно организовать разведку. Ночь помешала разглядеть Кенигсплац, за которой стоит рейхстаг. Вспышки снарядов на мгновение выхватывали из темноты отдельные участки, но разве по ним что определишь?!
Неустроев, Гусев и Берест не спали. Гусев составил сведения о потерях и подал комбату для подписи. Тот поглядел на донесение и тяжело вздохнул – оно напомнило о трудных дневных боях.
Берест наткнулся в кабинете Гиммлера на какие-то ящики, вскрыли – там наручные часы.
– Есть предложение, Степан Андреевич, наградить часами всех участников штурма «дома Гиммлера».
– Согласен. Одна вот только загвоздка, – вслух размышлял Неустроев, рассматривая часы: – На их крышках немецкая надпись: «За храбрость». По-видимому, часы предназначались отличившимся фашистам.
– А я говорю Алексею: не беда, – вмешался Гусев. – Не помешает нам эта надпись.
– Пожалуй, ты прав, – согласился Неустроев. – А теперь давайте часок-другой отдохнем.
Только теперь Берест нашел время просмотреть армейскую газету. Прочитав заметку «Подруги», он обрадованно посмотрел на дремлющего Гусева: уж не о его ли Кате пишут? Он знал, его друг тоскует по медсестре Кате Остапенковой, с которой познакомился в Татищевском госпитале. Когда выписывался, рассказывал Гусев, Катя провожала его до Саратова. Эшелон долго не подавали, и они бродили по полю, рвали цветы, стояли на берегу Волги, все не могли наговориться перед расставанием. Катя сняла пилотку, ветерок перебирал ее иссиня-черные волосы. Глядя на них, Кузьма подумал, что она южанка, и удивился, узнав, что со Смоленщины.
Из вагона уже тронувшегося поезда крикнул: «После войны приеду к тебе!» Не раз порывался написать, особенно после тяжелого ранения в Прибалтике, когда лечился в Ленинграде. Да все сдерживал себя – проверял чувства.
Берест показал заметку Гусеву. У того забегали в глазах первые строчки: «Они пришли на фронт в тяжелые годы войны – две боевые подруги, две дочери Ленинского комсомола: Клавдия Гнездилина и Екатерина Остапенко…» Остановился. Украинская фамилия. Нет, не она. Фамилия Кати – Остапенкова. Стал читать дальше: «Я пишу вам, дорогая редакция, по поручению раненых. Нас поразила выдержка и, если хотите, храбрость этих девушек.
Нас привезли с передовых. Всем требовалась неотложная обработка ран. Иначе, сами понимаете, – заражение крови, гангрена и прочие неприятности.
Девушки немедля приступили к работе. А тут немецкие самолеты. Массированный налет на медсанбат. Бомбы рвались рядом: дрожали стены, вылетали стекла. «Уходите, девушки, нам-то уж все одно», – говорили раненые, глядя на сестер, которые как будто не видели и не слышали, что творилось. В окно влетели осколки, один угодил в операционный стол, а девушки продолжали перевязки.
Когда улетели фашистские стервятники, один раненый приподнялся и сказал:
– Таких Золотой Звездой Героя надо награждать!
– Да что вы, товарищи. Какой же тут героизм? Самый обыкновенный долг медработника, – ответила Катя.
Никто из нас, конечно, не согласился с ними. Так и зовем их сестричками-героинями.
Мы узнали про нелегкий боевой путь, какой они прошли по полям войны. Катя Остапенко работала медсестрой в госпитале всю блокаду в Ленинграде. Потом шла вместе с Клавой до Одера.
Пусть об их мужестве и подвиге знают все!»
Кузьма не мог заснуть, думал о Кате. «А я ведь мог утонуть, так ничего и не узнав о Кате… И она потеряла бы мой след…» Он уже не сомневался – заметка рассказывала о ней. Катя где-то здесь, рядом. Неужели она попросилась на 1-й Белорусский из-за него? И впрямь, почему вдогонку поезду крикнула, что после войны будет в Москве? Наверное, помнила, что до войны он работал недалеко от столицы.
Пришло на память, как переплывал Волгу. Девушка тогда приняла за шутку его слова: «Я вот, сестричка, сейчас на ту сторону махну». А потом стала кричать: «Товарищ старший лейтенант, вернитесь!» Он все удалялся, а тревога в ее голосе росла. «Товарищ Гусев! – перешла она на официальный тон. – Вернитесь!» Затем испуганно: «Кузьма Владимирович! Кузьма Владимирович!»
Кузьму и забавляло и радовало волнение Кати. Желая ей понравиться, он решил поразить ее своей силой. Когда вернулся с того берега, Катя рассердилась: «Вы что, с ума сошли?»
Бледная, глаза заплаканные. Полушутя ответил: «Я и сам не знаю, возможно, сошел». Румянец вспыхнул на ее щеках, и она поспешно отвела свои большие черные глаза.
Заснул Гусев с мыслью: «Возьмем рейхстаг, через редакцию газеты найду Катю и скажу ей все напрямик».
Глава седьмая
Штурмовать рейхстаг коммунистом
1
– Поспешил ты, кажется, Виктор, – сказал Орешко Правоторову, когда разведчики вышли от командира полка. – В этой тьме материал для флага найти не легче, чем иголку в стоге сена.
Разведчики обошли много залов и комнат, осмотрели их самым тщательным образом, но безрезультатно. То и дело натыкались на часовых, даже надоело объясняться с ними. Мебель все больше кожаная – диваны, кресла. А в шкафах – бумаги, наверно, дела на политически неблагонадежных немцев, лагерные донесения и прочее. Лишь в одном месте напали на шкаф с тряпьем. С надеждой стали перебирать его, но обнаружили только военное обмундирование.
Вспомнили девушек, освобожденных из концлагеря, тоже искавших красный материал. Уничтожили его фашисты в Германии, что ли? Для ускорения поиска разбились на две группы, а к концу уже стали действовать в одиночку, по двое. Пожалуй, больше всех старался Булатов. Он подал заявление в партию и хочет пойти на штурм с флагом. В углу одной из комнат он долго возился, силясь достать что-то из дивана. Перешагнув через валявшуюся на полу разорванную пуховую перину, Правоторов подошел к Булатову с фонариком:
– Что там, Гриша?
Из раздвинутого дивана тот вытащил два куска красного тика. Правоторов поспешно схватил оба полотнища.
– Давай, Гриша, сошьем их по длине, – сказал он и снял пилотку, чтобы достать иголку с ниткой.
Работа приближалась к концу, когда из соседней комнаты послышалась немецкая речь, а на стене задрожал пучок света. Оба схватились за автоматы, увидев в лучах фонариков двух немецких офицеров, ступивших в кучу пуха. Но вслед за ними вошли Сорокин и Лысенко.
– Где это вы их сцапали?
– Из шкафа вытащили. Интенданты.
Правоторов развернул полотнище. Разведчики. были в восторге, а немцы недоуменно смотрели и не понимали, чему так радуются русские.
– Это ж капут Гитлеру, ферштейн? – указывая на полотнище, повернулся к ним парторг.
– Яволь, Гитлер капут, – ответили офицеры.
– Надо торопиться к подполковнику, – сказал Сорокин, – чтобы допросить этих немцев.
Только тут разведчики разглядели, что оба офицера с ног до головы обсыпаны пухом. Выглядели они до того смешно, что ребята рассмеялись. Это помогло офицерам оправиться от испуга – они поняли, что их не собираются убивать.
