Валентин Гринер - От сентября до сентября
Подшефный директор пожал мою руку, может быть, несколько сильнее, чем следовало. Но я почувствовал в этом рукопожатии умную силу, идущую от земли, и затаил надежду на встречу в «Беляевском» при «более подходящей погоде»…
НУЛИ ЭДУАРДА ВЕРИЧЕВА
Утром двадцать третьего августа мне вручили телеграмму из Коряжмы:
«ЗАВТРА НАШЕМ ПРОИЗВОДСТВЕ БУДЕТ СВАРЕНА МИЛЛИОННАЯ ТОННА ЦЕЛЛЮЛОЗЫ ДУМАЮ ВАМ ИНТЕРЕСНО ПРИСУТСТВОВАТЬ ЭТОМ СОБЫТИИ ЖМУ РУКУ СЕМЕН»
Я собирался в Коряжму в первой декаде сентября; одиннадцатого там открывалось всесоюзное совещание с участием бумажников, лесозаготовителей и железнодорожников. Было интересно побывать на этом представительном собрании, узнать, кто же все-таки повинен в том, что весь год Котласский комбинат, да и не только Котласский — всю Союзцеллюлозу лихорадило из-за нехватки сырья и транспорта. Лесозаготовители требовали вагоны, железнодорожники отвечали, что на нижних складах леспромхозов нет древесины, нечего грузить. В итоге страдали бумажники. Были дни и недели, когда целым производствам угрожала остановка, а тысячи тонн готовой продукции заполнили не только склады, но и цеховые пролеты. Поставщиков и потребителей «резал» пресловутый вагон.
Теперь Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности собиралось докопаться до истины и сделать выводы из уроков трудного года. Программа трехдневного совещания обещала серьезный разговор…
И вот телеграмма: у молодого коллектива производства беленой сульфатной целлюлозы праздник — варка миллионной тонны!
Для достоверности позвонил на комбинат. Инструктор парткома Александр Александрович Ржанников подтвердил. Да. Завтра Геннадий Иванович Голубев — именинник. По учетным данным и прогнозу юбилейная тонна будет сварена примерно в девять утра. Уже издан приказ генерального директора о награждении и премировании передовиков, партком, заводской комитет и комсомол готовят свои подарки. Торжественное событие доверено бригаде старшего варщика Эдуарда Веричева…
Молодец Семен! Обещал держать в курсе всех важных событий и вот не забыл. Телеграмма отправлена в семь пятнадцать. Забегал на телеграф до начала смены…
Событие действительно знаменательное. Даже на таких мощных производствах миллионную тонну целлюлозы выдают не каждый год. К ней идут упорно, терпеливо, от первой пробной варки, сквозь многочисленные срывы и трудности, идут, надеясь и веруя, когда существуют видимые причины неудач и когда, кажется, все выверено и отлажено до последнего винтика, а гигантская машина вертится на холостом ходу и каждый час простоя усиливает напряжение людей, гак или иначе привязанных к этой машине, ставшей частью их жизни, их судьбы.
В течение года — от сентября до сентября — я многие недели провел в Коряжме, ежедневно бывал на комбинате, заводил новые знакомства и укреплял старые. Со мной уже здоровались в цехах, на улицах, в автобусах, строгие дежурные на проходной перестали требовать пропуск: я стал как бы своим человеком. От сознания такой причастности одновременно росло и чувство неудовлетворенности собой: рядовые встречи и разговоры, никаких существенных записей в блокнотах и дневниках. Что-то похожее на простой производства с потерей времени, которое придется догонять. В такие минуты успокаивал себя мыслью мудрого писателя о том, что материал для книг не собирают, в материал вживаются. Значит, если я провел время в бригаде, где не ладилось дело, то для меня это время не пропало зря. Скорее наоборот. Можно наблюдать людей в критической обстановке, когда, как на войне, проявляются самые возвышенные и самые низменные качества.
Может быть, я трудно вживался в материал именно по той причине, что во время моего пребывания на комбинате было недостаточно критических ситуаций, все производства работали хорошо, хотя среди работников управления ощущалась постоянная тревога, неуверенность в завтрашнем дне, потому что отставали транспортные и сырьевые тылы…
Но бывало и так, что люди выбивались из сил, а дело не шло.
Однажды утром я заглянул в диспетчерскую. Кроме дежурного персонала, там находились главный инженер комбината Павел Николаевич Балакшин и главный технолог Василий Васильевич Попов. Настроение у людей было подавленное. Все выжидательно смотрели на пульт, где панель производства беленой сульфатной целлюлозы была сплошь усеяна красными лампочками тревоги.
— Что случилось? — поинтересовался я.
— То потухнет, то погаснет. Никак не можем отладить машину, — тяжело вздохнул главный инженер; лицо его было вялым, под глазами — сиреневые ободки, возможно, со вчерашнего дня не был дома, не отдыхал, не ел.
— Серьезная поломка?
— В том-то и обида, что все крутится нормально, но только вхолостую; сушильное отделение пресспата не принимает целлюлозу — хоть умри… — Балакшин хотел сказать еще что-то, но взгляд его вдруг прикипел к пульту; на щите вспыхивали одна за другой зеленые лампочки. В не выспавшихся глазах главного инженера вспыхнули искорки надежды. Заметно повеселели и стали переговариваться диспетчеры. Попов, изучавший ленты, исписанные осциллографом, сказал Балакшину:
— Полагаю, беда в приводе. Надо капитально останавливаться и менять…
— Останавливаться и менять… — проговорил Балакшин, — Хорошо бы, Василий Васильевич… Но ведь… заморский… Проблема…
— А что, к импортному оборудованию запасных узлов не полагается? — спросил я.
— Полагается то, что прилагается, — ответил главный инженер. — Тут наши умельцы-ремонтники такое другой раз приспособят к закордонному оборудованию — хоть в патентное бюро подавай! Но им тоже не все по силам, — Он пододвинул к себе микрофон, вызвал Голубева и сказал: — Геннадий Иванович, езжай-ка ты домой, поспи… Олейник у тебя?.. Вот и прекрасно… Андрей Тимофеевич понаблюдает… А ты езжай…
И в этот миг мне показалось, что диспетчерскую прошило электрическим током, все снова устремили взгляды на пульт, где вспыхивали те же красные лампочки.
Балакшин молча оделся и вышел из диспетчерской. А я отправился к Голубеву.
Вторые сутки Геннадий Иванович не покидал цех, вторые сутки барахлил пресспат — почти стометровая громадина, которая прессует и сушит непрерывно идущую из варочного котла сульфатную целлюлозу. Сбились с ног технологи, механики, слесари, сбился с ног он сам — начальник огромного производства, составляющего гордость не только Котласского ЦБК, но и всей отрасли. За подразделениями такого класса и масштаба пристально следят в главке и на самых высоких ступеньках министерской лестницы. И о нынешнем срыве, естественно, уже знали там, «наверху», потому что пятьдесят процентов голубевской продукции идет на мировой рынок, вторые пятьдесят с нетерпением ждут десятки предприятий-смежников во многих городах страны. А это как-никак 35 тонн в час, 250 — в смену, 750 — в сутки, 250 тысяч тонн — в год. Производство, руководимое Голубевым, находится под неослабным вниманием руководителей отрасли (от момента пуска в эксплуатацию до нынешних дней) не только потому, что объем выпускаемой им продукции занимает солидное место в целлюлозном балансе страны. Дело в том, что здесь был задуман и осуществлен дерзкий эксперимент, сотворивший своеобразный технический переворот в целлюлозно-бумажной промышленности мира. Если бы пять лет назад (всего лишь пять лет!) кто-нибудь из специалистов заикнулся о том, что целлюлозу можно делать из лиственной древесины четвертого сорта, из дров с гнилью, из вершняков с сучками и корой, то такого человека назвали бы безумцем. Однако в правительственных учреждениях все острее ставился вопрос использования лиственной древесины. Проектировщики третьей очереди ЦБК предусмотрели использование высокосортной «листвы» для получения беленой сульфатной целлюлозы. Планировалось к каждому кубометру хвойной древесины добавлять кубометр лиственной, то есть один к одному.
Дирекция и партком комбината мыслили еще шире, более хозяйственно, по-государственному. Они задумали своими силами разработать технологию и перевести производство беленой сульфатной целлюлозы исключительно на лиственное сырье. Сложная техническая проблема привлекла многих ведущих специалистов комбината, а основная тяжесть легла, естественно, на плечи коллектива только что сданной в эксплуатацию третьей очереди, всех ее подразделений вообще, а варочного цеха— особенно. Руководил им инженер Голубев.
К тому времени послужной список Геннадия Ивановича выглядел солидно: слесарь, старший диффузорщик, мастер, сменный инженер, заместитель начальника картонно-бумажного производства, начальник цеха каустизации и, наконец, начальник нового варочного цеха. Нового не только но возрасту, но и по уникальному оборудованию, по технологии…
