Борис Березовский - Искусство невозможного (в 3-х томах)

— Давайте все по порядку. Насколько я понимаю, у нас же все-таки диалог, поэтому я не могу не прокомментировать то, — что вы сказали, что касается и «Аэрофлота», и «АвтоВАЗа». Я в этой связи очень хочу напомнить одно ваше высказывание. И опять-таки я ничего не имею против того, что у вас такие убеждения, а у меня вот другие убеждения. Вы сказали, что все деньги, которые не находятся в кармане государства, это все деньги сворованные. Ну, не точно, приблизительно. Это я могу цитату привести. Это понятная позиция. Это позиция государственника, и нормально. Я не принадлежу к числу государственников в том смысле, которое вы ему придаете. Государственник — это человек, для которого приоритет государства выше, чем приоритет личности. Для меня приоритет личности выше приоритета государства. Ну, вот мы с вами такие разные, ничего страшного в этом нет.

Так вот, давайте все-таки по «Аэрофлоту». Вот вы говорите, что если бы мы не пришли, то, может быть, в 40 раз больше было бы, а может — и в 100. Но вы знаете, это такая сказка про белого бычка.

Я вам сказал среднюю статистику по увеличению капитализации российских предприятий в полтора, два, иногда в три раза и статистику по увеличению капитализации «Аэрофлота». Почему-то другие компании не поднялись в 40 раз. Или вы можете привести пример, что что-то за это время поднялось в 40 раз? Точно нет. А вот было всего несколько компаний — и причем среди них ни одной не сырьевой,

— которые увеличили бы свою капитализацию в 20 раз. Так что можно гадать, что и без Глушкова бы это случилось, но вероятность не очень большая получается, потому что у других предприятий без Глушкова этого не произошло.

— Взяли бы «Москвич», взяли бы и подняли.

— Что значит — взяли бы. Глушков один, а умирающих компаний много. Вот он сначала в одно пришел — поднял, потом — другое поднял. Немало сделал для страны. Но тем не менее я вот что хочу сказать. Можно сколько угодно говорить о вражеских банках: «и вы-то деньги за границей держите». А я вам отвечу на это очень просто. Было принято принципиальное решение концентрировать все средства за рубежом по одной-единственной причине: потому что нужно было получать кредиты для покупки самолетов, а кредиты под деньги в русских банках никто не давал. В русских банках как положил, так и не взял. А в швейцарских как положил, так и взял. Одну секундочку. Поэтому и было принято принципиальное решение, как и по «АвтоВАЗу ». Потому что «АвтоВАЗ» получил кредиты на миллиард долларов, когда уже не было бюджета ни на зарплату, ни на что. Как взять деньги? Очень просто. Те средства, которые выручают за автомобили,

— оставлять за границей, а под них получать кредит и кредитовать производство «АвтоВАЗа», что и было сделано.

Ровно такая же схема была повторена с «Аэрофлотом». Деньги оставлялись за границей — но это же деньги, подконтрольные государству до единой копейки. Есть ЮБС, банк с фантастической репутацией. Есть договор между ним, между «Андавой» и Центробанком. Центробанк постоянно получает все выписки из ЮБС. Вы их знаете, вы их видите, все эти выписки. Вопрос: зарабатывала ли что– нибудь «Андава»? Конечно, зарабатывала. Это капиталистическое предприятие в Швейцарии, поэтому зарабатывались деньги. Это воровство? Да конечно же нет! Это заработок, это чистый заработок. Никакого уголовного дела в Швейцарии, как вы знаете, не существует. Потому что эти компании оперировали строго в соответствии с законодательством Швейцарской Конфедерации. Ровно так же, я еще раз повторяю — все дела, связанные с «АвтоВАЗом», возникали

в тот момент, когда возникали политические причины, по «Аэрофлоту », а позже по «АвтоВАЗу», для их появления.

Напомню вам просто цифру, дату — это же нетрудно. Дело «Аэрофлота » было возбуждено в 1997 году. В связи с отсутствием состава преступления дело было закрыто. В 1999 году возобновили расследование, в январе. Как вы помните, сразу после того как у меня возник мощный конфликт с господином Примаковым, в то время премьер-министром в РФ. И тогда Примаков собственноручно написал Генеральному прокурору: «Считаю необходимым возобновить уголовное дело, растрачены большие деньги», — чего Примаков не имел права делать по закону, потому что существует разделение властей. Премьер-министр не имеет права писать записочку Генеральному прокурору. Не имеет права. И потом Примаков еще этим и похвалялся (сначала отрицал). Но когда пришел Путин, уже можно говорить открыто, действительно происходит давление, а по существу

— слияние исполнительной и судебной власти.

Так вот, в 1999 году, в январе, прокуратура возобновила расследование. Но 4 ноября, потому что Путин пришел к власти и Березовский на тот момент, допустим, был хороший, прокуратура закрыла дело в связи с отсутствием доказательств. Летом 2000 года по требованию Генпрокуратуры дело было вновь возобновлено — потому что у Березовского с Путиным отношения уже не сложились. И уже можно по-новому возобновлять уголовное дело. В июле 2001 года дело было передано в суд и слушаться начинает в декабре 2001 года, по сей день. И по сей день Глушков Николай Алексеевич сидит в карцере. И непонятно — виновен или нет. Больной и сидит. И не как осужденный, а как обвиняемый. И умирает там. И до этого, в общем, дела никому нет. Так вот, Шапошников и Дубинин на процессе Глушкова твердо отрицают, что либо я, либо еще кто-то из нашей команды обращались к ним, к Дубинину и Шапошникову, с целью давления на них.

Как вы себе это представляете — Шапошников, бывший министр обороны Советского Союза, генеральный директор «Аэрофлота ». К нему приходит Березовский и говорит: «Послушай, ты! Исполни вот это». Тот говорит: «Да как же, мне же хана, мне же тюрьма». Я говорю: «Не, ничего, мы тебе заплатим или, в крайнем случае, посидишь немножко». Или Дубинин, директор ЦБ, такой божий одуванчик, такой немощный, пластилиновый. Пришел Березовский, сказал: «Будешь делать так» — и он сделал. Так? Да конечно же нет! Это хорошо понятно, понятно всем. Это абсолютная ко-

медия, комедия с единственной целью — не дать создавать оппозицию. Только поэтому Глушкова держат в тюрьме. Это же не Глушко– ва, это шантажируют меня. Ведь почему мне особенно больно? Потому что я здесь, в Лондоне, а Глушков там — в тюрьме, а сидит он из-за меня.

Теперь по поводу покаяния. Да, конечно, я считаю, что я виновен перед самим собой, виновен, что не смог сделать все, что было в моих силах или что есть в моих силах для того, чтобы люди, которые живут в России и страдают в России, жили чуть лучше. Я опять в силу своих возможностей, в силу своей энергии, в силу своего понимания это пытался делать и доказываю это непрерывно, даже сейчас. Когда господин Колесников, заместитель Генерального прокурора, призывает меня просто помолчать, «и тогда все будет хорошо, Борис Абрамович, и тогда не будет никаких дел уголовных», — конечно, я каюсь. Каюсь за то, что ошибался часто, что не смог предвидеть всего. Видимо, было недостаточно воли, сил, чтобы не допустить всего, что сегодня в России происходит. Если вы меня спросите, чувствую ли я вину, что я богатый, а остальные бедные, я вот такой, — могу сказать, что я вину чувствую не по этому поводу, а потому, что много бедных. Не потому, что я богатый, — вот что я богатый, я никакой вины не испытываю. Я не считаю, что я заработал нечестно, что я кого-то обворовал…

— А я считаю наоборот.

— Я считаю, что я зарабатывал своей головой, в рамках закона, в рамках того, что было позволено. Просто я проявил больше воли, больше энергии, но недостаточно для того, чтобы другие заработали много. И вот за это я, безусловно, каюсь. Вот чтобы вам было понятно мое представление о покаянии, что касается меня лично.

— К ваучеризации вы имели какое-нибудь отношение?

— Никакого отношения к ваучеризации не имел. Хотя могу по этому поводу сделать ремарку. Я не считаю, что перераспределение собственности бывает справедливым. Перераспределение собственности всегда несправедливо и всегда болезненно для всех. Для примера как раз приведу: олигархов. Кто больше всех недоволен приватизацией? Олигархи. Потому что Потанину кажется, что он меньше получил, чем Абрамович, Абрамовичу — что он меньше получил, чем Ходорковский, а Березовскому казалось, что он меньше получил, чем Фридман. И так далее. А Виноградов сейчас вообще несчастный просто ходит. Совсем осталось каких-нибудь сто миллионов! Вот какое несчастье случилось! Так что, хотя я не участвовал в ваучериза-

ции, я не обвиняю никого, что она произошла таким образом. Самое главное, что после перераспределения собственности в России не возникла гражданская война. Это — правильный, единственный критерий. Революция свершилась как бы бескровно. Вот если революция произошла бескровно — это нормально. Если после нее возникает гражданская война — для меня это неправильная революция.

— Жалко, что самый интерес мы перенесли на конец встречи.