Твёрдая власть. Записки русского патриота - Михаил Никифирович Катков
Какой же путь изберет Россия ввиду новых революционных покушений? – спрашивает берлинский политик. – Будет ли она непоколебимо продолжать теперешнюю систему или же вступит на путь внутренних реформ? Но в последнем случае, этого скрыть нельзя, панслависты поменяются ролями с декабристами (то есть пойдут на заговоры с разрывными снарядами), так как всякая действительная реформа должна начаться мерами, которые уничтожили бы нынешних утилизаторов господствующей системы, панславистов, а с ними и большую часть заправителей в дворянстве, в войске и в администрации.
Заметьте топорное искусство, с каким до умопомрачения смешиваются нигилисты, новоизобретенные декабристы и так называемые панслависты, под которыми канцлерская политика разумеет всех по-русски мыслящих в России людей, в сущности, все сословия ее народа. Декабристы разнятся от нигилистов только тем, что последние хотели чрез анархию достигнуть своих целей, а декабристы для достижения тех же целей тщатся своими заговорами возбудить войну. Панслависты же, имея свои цели и, собственно, только желая утвердиться во власти, также стремятся возбудить войну и потому, в сущности, солидарны с декабристами, пользуются их заговорами и сами в случае неудачи готовы продолжать деятельность нигилистов и декабристов. Для вящего курьеза следует упомянуть, что во главе последней партии, готовящей динамитные снаряды, канцлерский орган ставит обер-прокурора Святейшего Синода.
* * *
Все эти нелепости не заслуживали бы внимания, если б они не отличались изумительным нахальством своей тенденциозности и не служили бы к изобличению политики, которая не отступает ни пред чем, когда в горячую минуту понадобится сбить кого-нибудь с толку.
Интересно заметить также ту лихорадочную торопливость, с какою берлинские политики употребляют в дело все для вразумления России, что ей при данных обстоятельствах невозможно и помышлять о самостоятельности в своих международных делах.
Низкопоклончество перед Европой
(из статьи «Наше варварство – в нашей иностранной интеллигенции»)
Мы не знаем, кто больше заботится, сами ли мы или наши противники, о том, чтобы русские интересы подчинялись чужим, чтобы мы признавали над собой компетенцию Европы и связывали свои действия каким-то международным правом.
Наша интеллигенция выбивается из сил показать себя как можно менее русской, полагая, что в этом-то и состоит европеизм. Но европейская интеллигенция так не мыслит. Европейские державы, напротив, только заботятся о своих интересах и немало не думают о Европе. В этом-то и полагается все отличие цивилизованной страны от варварской.
Европейская держава, значит, умная держава, и такая не пожертвует ни одним мушкатером, ни одним пфеннигом ради абстракции, именуемой Европой. Никакая истинно европейская дипломатия не поставит себе задачей служить проводником чужих интересов в делах своей страны. Наше варварство заключается не в необразованности наших народных масс: массы везде массы, но мы можем с полным убеждением и с чувством достоинства признать, что нигде в народе нет столько духа и силы веры, как в нашем, а это уже не варварство…
Нет, наше варварство – в нашей иностранной интеллигенции. Истинное варварство ходит у нас не в сером армяке, а больше во фраке и даже в белых перчатках.
Наши образованные люди, публицисты дипломатического пошиба не понимали, что Европа, как политический термин, есть фикция, которая ничем не отличается от бредней социализма и всякого рода утопий. Стыдно было в писаниях с притязанием на серьезное значение встречать фразы о европейском ареопаге.
Эти господа не понимали, что Европа есть только удочка для их варварства и что если наши противники влекли нас на суд Европы и заставляли нас подчинять ей интересы нашего отечества, то этим требовалось только, чтобы мы с религиозным трепетом и благоговейно приносили самое дорогое для нас в жертву нашим врагам. С нами не церемонятся. Наше варварство эксплуатируют и не скрывают того, с уверенностью, что мы не поймем обмана и тогда, когда увидим его. Те самые правительства, те самые люди, те самые органы, которые твердят нам о Европе и интересах европейских, будут, нисколько не стесняясь нашим присутствием, смеяться над этим вздором.
* * *
Послушайте, до какой доходит это наглости. Сейчас прочли мы в лондонской газете «Times» очень меткую отповедь на сетования некоторых французских органов, что Европа вследствие бессилия Франции перестала существовать, причем французскими публицистами делаются упреки Англии за то, что она не поддержала Францию в борьбе, имевшей последствием ее теперешнее немощное положение.
Орган лондонского города замечает, что толковать о Европе в смысле какой-то силы, предписывающей законы нациям, есть нелепость, недостойная людей серьезных. Не ограничиваясь сарказмами, «Times» не церемонится объявить, «что общности (community) наций для охранения мира никогда не бывало, разве в дипломатических фразах», и рядом исторических примеров, от Реформации до наших дней, доказывает, что правительства и нации всегда руководились национальным интересом. По окончании больших войн улаживались общие соглашения, которые в течение времени упразднялись или силой, или развитием обстоятельств.
Словом, то же, что говорили мы: трактаты заключаются на мирное время и упраздняются войнами, которые ведут к иному порядку вещей, не имеющему ничего общего с прежними трактатами. «Times» поясняет это всем известной историей трактатов, составленных на Венском конгрессе, от коих теперь не осталось ничего уцелевшего, хотя для упразднения их не понадобилось европейского разрешения.
Не только не понадобилось, но вмешательство Европы было бы и невозможно, говорит лондонский орган, ибо ни Франция, ни Пруссия не допустили бы, чтобы Европа улаживала дела, которые они считают своими. «Дело в том, – читаем мы, – что всякая попытка соорудить из европейской общины формальный апелляционный суд была бы попросту сигналом к всеобщей войне. Никакая независимая страна не подчинит решения своих вещественных интересов суду присяжных из заинтересованных соседей. Нет, никакая независимая страна не должна допускать, чтобы потребности ее существования становились таким образом игрой случайности».
Мысль о европейском международном трибунале, учит лондонская газета, порождается ложной аналогией: «Независимые государства не дают материалов для таких судов, кои действуют внутри государства. Было бы невозможно назначить судей, коим бы все доверяли; а изменчивый кодекс общих Правил, который смутно зовется международным правом или общим правом, был бы бесполезен при отсутствии какой-либо высшей международной власти, постоянно заседающей и компетентной не только пересматривать закон от времени до времени, но и принуждать к исполнению оного помощью общей армии».
Но
