Эксперт Эксперт - Эксперт № 48 (2013)
— По сути, речь идет о столкновении двух систем. С одной стороны русские, которые полагаются на государственные институты, но коррупционные и правовые « дыры» часто лишают их банальной защиты. С другой стороны патриархальная и при этом слаженная, монолитная этническая структура любой диаспоры. Неудивительно, что коренное население чаще оказывается в проигрыше, но не возлагает ответственность на государство, а ищет причины в национальном менталитете.
— Русские, как нация имперская, давно уже переросли стадию племенного сообщничества, союзничества и друг другу не помогают. Как пример: русские на зарубежном курорте зачастую делают все, чтобы скрыться от других русских. Нас много, мы разные, мы индивидуалисты — и мы уже не должны защищать себя. Мы нация не традиционная, а вполне себе модернизированная, хоть и на советский лад. А на Кавказе совершенно другая культура: большая семья, взаимовыручка, тесные связи, троюродный брат не практически чужой тебе человек, а ближайший родственник, сосед почти член семьи и так далее. Поэтому мы друг друга не поддерживаем, каждый решает свои проблемы сам, каждый выплывает в одиночку.
— Насколько денежные, экономические взаимоотношения влияют на межнациональные конфликты? Ведь наиболее резко по национальной тематике высказываются жители больших городов, то есть люди, которые в среднем по стране богаче и успешнее. Почему так?
— Напряжение и ксенофобия не ощущаются, пока количество приезжих не переходит в качество. Возьмем, например, азербайджанцев. Мы их очень давно знаем, они у нас даже в анекдотах есть. Они легко приживаются на новом месте, хорошо ведут торговый бизнес, вступают в смешанные браки. И тем не менее возьмите поселение или район, где их доля начинает превышать определенный уровень, как только они образовывают отдельную улицу или квартал, приезжает много мигрантов, которые плохо владеют русским, или их представители идут в полицию, начинают там расти в чинах и крышевать бизнес своих соплеменников — это тут же вызывает огромное напряжение, конфликты, страх и агрессию местных жителей.
Почему в больших городах все обострено? Почему у нас лидеры по этнической ксенофобии — Москва и Петербург? Да потому, что это самые богатые, развитые территории в стране, тут больше всего денег, рабочих мест, других возможностей. Сюда стремятся все — не только жители Северного Кавказа, но и жители всех депрессивных регионов. Поэтому конкуренция действительно высока. Кто выигрывает в этой конкуренции? Атомизированные, разобщенные русские? Или сплоченные, объединенные кровнородственными связями выходцы из северокавказских республик? Вопрос риторический.
А почему периодически обостряется ситуация в малых городах — Кондопоге, Пугачеве? Да потому что там и денег, и рабочих мест, и возможностей мало, зато все и вся на виду, тесно там. И если новая «кровнородственная корпорация» начинает агрессивно отвоевывать себе место под солнцем, а не встраиваться в местную жизнь тихо и мягко, это тут же вызывает взрыв страстей, напряжение, разборки, часто с поножовщиной и политическими последствиями.
— То есть причина напряженности — банальный инстинкт выживания?
— Да, но роль стимуляторов конфликтности играют плохо работающие институты: коррумпированная полиция, местная власть, которая в основном деньги для себя зарабатывает, вместо того чтобы общественным благом заниматься, неработающий и зависимый суд, дефицит общественных площадок и культуры диалога.
— На вопрос « С чем вы в первую очередь ассоциируете слово “ родина”?» 64 процента отвечают « место, где родился и вырос», 24 процента — « территория, где я живу» и только 23 процента — « государство, в котором я живу». Люди не ощущают себя частью большой страны? Не считаете это тревожным симптомом?
— На мой взгляд, очень хорошо, что россияне гордятся тем местом, где они родились и выросли. Это очень большой ресурс для решения одной очень важной национальной задачи. Вот у нас вечно были глобальные проекты прорывного характера. Например, электрифицировать всю страну или построить тяжелую промышленность в течение десяти лет, иначе нас сомнут. Полететь в космос, установить ракетно-ядерный паритет. Мы все это делали, но при этом жили в бараках, ходили по загаженным улицам и так далее. А теперь нужно осваивать свою территорию. Не личную — она уже вполне освоена, везде заборы не случайно высятся, а территорию общественную, локальную. Здесь у нас конь не валялся, работы непочатый край. Но нет денег, опыта, институтов, механизмов — культурных, экономических, общественных, властных.
— Сегодня по- прежнему надо разделять понятия « родина» и « государство»?
— Государство у нас всегда «с заглавной буквы», мы без государства не привыкли, не умеем — в отличие от англосаксов, к примеру. Всегда на государство возлагаются надежды и упования, без него вроде бы никак, и в то же время оно для нас всегда плохое, жестокое, недоброе, не дает нам того, что, как нам мыслится, обязано давать. И как бы мы наше государство ни реорганизовывали, ни меняли его дизайн, оно все равно будет занимать очень большое место в нашей национальной идентичности. Речь сейчас не о том, чтобы государство сокращать и урезать, — оно и так уже отказалось от огромного количества функций и ответственности, которые, как мы привыкли, всегда на нем лежали. Но этот вакуум кто-то должен занять. Кто? Место пока вакантно.
— Напрашивается тогда вопрос: а как же мы можем « перезапустить» нашу национальную идентичность, придать ей новое ускорение, сделать ее мощным ресурсом нашего подъема?
— В каком-то смысле это магия, алхимия — сложить трудносочетаемые элементы так, чтобы заработал моторчик русского характера. Вот что нам сделать не удается уже не первое десятилетие. Как в поговорке: кто хочет что-то сделать — тот ищет решение, кто не хочет — тот ищет проблемы. Мы пока ищем проблемы вместо решений, и это наша ключевая проблема.
Кто-то называет это постимперским синдромом, который многие нации, например французы и британцы, переживали в ходе распада своих колониальных империй. Прежние великие победы не дают возможности сконцентрироваться на новых задачах, осознать их как амбициозные, значимые и приложить все усилия для их решения. Ведь Россия в своей истории несколько раз брала очень большие высоты. В 1813–1853 годах наша страна — гегемон Европы, а в тех условиях, значит, и всего мира. После революции — самая необычная, интересная, пионерская страна мира. Все приезжают: буржуа, социалисты — посмотреть на эксперимент, невиданный в истории человечества. Все смотрят, дивятся, учатся. После Великой Отечественной войны мы одна из двух сверхдержав, держава космическая, ядерная, научная. То есть мы были на пике несколько раз, хотя при этом жили чуть ли не в землянках, туалетов теплых не было, дорог не было, но, тем не менее, ставили и брали, пусть с катастрофическими затратами и сложностями, высочайшую, непревзойденную планку.
