Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

— В самом конце дня зазвенел противным голосом телефон правительственной связи, — рассказывал Коротич, — и меня пригласили в ЦК, в тот самый первый подъезд, где были кабинеты большинства членов По­литбюро: на пятом этаже— Горбачева и Лигачева, а на третьем — Яковлева, моего самого любимого коммуниста, который сделал больше других для раз­вала коммунистических догм. Проверяли документы жесточайше. Офицеры на контроле, не скрывая, что знают меня в лицо, сто раз сверяли все номера и фото, пока позволили войти. За спинами у офицеров были гардероб и прекрасный книжный киоск, где, разгляды­вая обложки, можно было отдышаться. За спиной у меня — московская Старая площадь, названная так не из-за возраста членов Политбюро, а потому, что здесь когда-то торговали старыми вещами. И два топ­туна, мерно вышагивающих перед заветным первым подъездом. Интересно, что подъездом этим не поль­зовались ни Горбачев, ни другие высокие начальни­ки — у них был свой вход, со двора, и свой въезд во двор. Топтуны со стороны площади и контроль со стороны здания — все это было придумано, чтобы устрашить и сразу же поставить на место меня...

В газете «Московская правда» отставной сержант милиции А. Березин назвал советницу президента по национальным вопросам Галину Старовойтову «ред­кой жемчужиной нашей жизни».

При напоминании об этом Галина Васильевна за*- рделась:

— Ах, для меня это неожиданно. Я не настолько молода и привлекательна, чтобы быть лидером еще и... еще и мужских симпатий...

1992-й год. Журналист Андрей Ванденко берет ин­тервью у Владимира Жириновского:

— Владимир Вольфович, а в бронзе хотелось бы увековечиться?

Разговор шел об экспонате для музея восковых фигур.

— Уже делают. Мой бюст изготавливает тот же скульптор, который изготавливал и бронзовые фигуры Ельцина, Горбачева.

— Для кого это честь — для вас или для скуль­птора?

— Ни для кого! Я к нему не просился, опять все случайно совпало. Вы спросили про бронзу, я инфор­мирую. Мои бронзовые бюстики скоро поступят в продажу.

— Владимира Ильича на прилавках заменить на­мереваетесь?

— Зачем мне кого-то заменять? Я сам по себе. Меня люди хорошо знают. Наверняка найдется много таких, кто захочет постоянно видеть меня у себя дома, на даче, на работе. Мы должны помочь людям удовле­творить их естественное желание. Наладим выпуск моих изваяний.

«Кем бы я был, если бы не Октябрьская революция семнадцатого года? Дурак дураком. А сейчас вот — генерал», — любит вспоминать своего преподавателя военной кафедры один мой московский приятель.

Старая студенческая шутка вспомнилась, когда в 1993 году читал интервью российского министра Михаила Федотова в московской прессе. «Когда один из моих друзей-журналистов поздравил меня с новой должностью, — признается министр, — я ответил: «Дурак, это я тебя поздравляю». Была опасность, что на министерском посту мог оказаться человек с иными взглядами, политически ангажированный. А я, кроме служебной машины и лишней головной боли, ничего не получил. Дачи правительственной у меня нет. Квар­тира? Если бы вы видели мою квартиру. Кухня раз­мером с мой министерский стол. Подъезд... Тот еще. Поздно, говорят, ты стал министром, не в те времена. А в «те времена» меня бы и начальником отдела в министерстве не назначили бы».

— После заседания правительства, на котором я присутствовал, Егор Тимурович Гайдар давал банкет в честь глав областных администраций. И вот после... ну, условно, первого тоста он подошел лично ко мне (все обратили внимание на этот шаг) и вслух заявил: «Геннадий Васильевич, вы делаете очень, очень боль­шое дело...»

Данный фрагмент из выступления по областному радио главы липецкой областной администрации, чле­на Демократической партии России Геннадия Василье­вича Купцова.

Еще один эфирный пассаж:

— Борис Николаевич Ельцин встал и пожал мне руку (речь идет об аудиенции в Кремле). Ну, вы знаете его рост и мой рост — соотношение... Мне как-то было не по себе. Он похлопал меня по плечу и говорит: «Молодец, Геннадий Васильевич». Ельциным принято решение о прибытии с официальным визитом в Липец­кую область...

Губерния, припав ушами к динамикам, зачарован­но слушала о приключениях своего губернатора в сто­лице:

— Подошел Руцкой и тоже похлопал: «Ну как, земляк, дела?»

Я говорю:

— Нормально, Александр Владимирович!..

Диалог ведут популярная телеведущая программы «Афиша» московского телевидения Алена и ее супруг, продюсер Армен Туманян.

Вопрос Алене: сколько она получает за ведение «Афиши», в смысле, каков ее достаток?

Ответ Алены:

— Мой достаток— это мой муж, который одно­временно мой продюсер. И когда я задаю ему вопрос: «Дорогой, сколько я зарабатываю?», — он отвечает: «А что тебе надо купить?»

Ответ супруга:

— Я уже перешел от категории зарплаты к катего­рии прибыли. Я не знаю, какая зарплата у меня, какая зарплата у Алены...

Алена, отвечая на вопрос о ее популярности:

— Вообще меня трудящиеся замучили. Стоит мне зайти в соседний гастроном, как продавщицы делают соответствующие лица и говорят: «Наш магазин посе­тила Алена». И вообще началось. У подъезда кара­улят... Я открываю дверь ключом, а пацаны кричат: «Алена», «Афи-и-ша». Это совершенно жизнь не облег­чает. Потому что все смотрят, сколько килограммов масла я беру, и злятся, что беру три килограмма, а они себе триста граммов лишь могут позволить. А уж когда на Дорогомиловском рынке что-то покупаю, то все кавказцы окружают меня и кричат: «Чао!» Мне приятно, что я популярна.

Супруг, касаясь темы личной жизни:

— На мой нежурналистский взгляд, надо идти на поводу у обывателя, которому хочется все знать о за­кулисной жизни. Но надо идти до определенных преде­лов. Им интересно знать, что муж Алены — это ее продюсер. А сколько раз мы за ночь трахаемся — им знать не обязательно. Пусть знают, что у нее есть ребенок, есть собака, есть машина...

Февраль 1993 года. Журналист еженедельника «Ар­гументы и факты» М. Дмитриев беседует с телеведу­щим Евгением Киселевым.

— Были ли в вашей «итоговой» судьбе какие-то серьезные проколы? — спрашивает журналист.

— Чувство наибольшего неудовлетворения у меня вызвало интервью с Горбачевым, — отвечает Кисе­лев. — Это было летом прошлого года. Не то чтобы я оробел или попал под его знаменитое обаяние... Манера у Горбачева подавляющая. Мы хотели, чтобы он выступил в «Итогах» в течение минуты-другой, он сказал, что у него текст на 14 минут. Я сказал— нет. Мы вместе пытались сократить его выступление, по­священное, кстати, полугоду его отставки, но из этого ничего не получилось. Мне надо было бы превратить монолог в интервью, но я как-то не сориентировался.

— Удивительно, но и у Урмаса Отта передача с Горбачевым тоже не получилась. В конце беседы с ним Отт сказал: «Большое вам спасибо, но я должен отметить, что не получил ответа ни на один вопрос, который вам задал».

— Видите ли, Горбачев когда-то сказал: «Все рав­но я вам всего не скажу». Если «всего» поменять на «ничего», было бы точнее. Есть люди, которые готовы к разговору, а есть готовые только к тому, чтобы выплеснуть некую сумму мыслей. Я хотел бы нор­мального человеческого общения, на которое было бы интересно посмотреть телезрителям. А сейчас он ведет себя, как памятник самому себе, и по-прежнему ощу­щает себя президентом СССР.

— Еще до путча я был убежденным горбачевцем, — замечает интервьюер.

— Я тоже, и до сих пор считаю, что без него мы не сломали бы хребет этой системе. Но сейчас он для меня сплошное разочарование... То, что его по-преж­нему принимают на Западе на самом высоком уровне, может быть, тешит его самолюбие, заряжает какие-то аккумуляторы самоуважения, но если бы он поехал на родину, на Ставрополье, да снялся там с мужиками в сапогах и в ватнике, его имидж в России мигом бы поднялся...

— Вас, наверное, все узнают в лицо. Не мешает ли вам это жить?

— Откровенно говоря, реакция людей удивляет. Один, помню, недавно долго стоял, мрачно смотрел на меня в метро, потом подошел, спросил: «Это ты?» — «Нет, — говорю, — не я». — «Да брось притворяться, я тебя узнал, ты «Спокойной ночи, малыши» ве­дешь...»

Однажды по Арбату шла пожилая женщина. Внеза­пно впереди себя она заметила высокого статного мужчину с глубокими залысинами.

— Это вы — Артем Тарасов? — спросила она, при­близившись к нему. — Что же вы со страной-то сде­лали!

Шел 1994-й год. Тарасов три года жил вне пределов России.

— Я ей тогда сказал: «Да я же в России три года не был, как же я мог что-то с ней сделать?» Очевидно, что сделали-то с ней именно те люди, которые начали творить в ней капитализм на том общественном мате­риале, который его не воспринимает. До сих пор.