Газета Дуэль - 2008_38 (586)
— ДэКаВээР?
Веснушчатая воспитанница Высших литературных курсов презрительно сморщила носик:
— Деревня, тундра! Не дэкавээр, а «Дэкамерон»… Но, к сведению, он сейчас уже не катит — вот «Голый сальный лёд» читал? Это катит.
Теплотехник исчез.
Вышли выпускники трёх театральных институтов и слаженным хором объявили:
— Кушать подано!
Все ринулись. Бойцы невидимого фронта уже сидели под столами и, выбрасывая на поверхность проворные полукруглые руки, утаскивали еду под скатертную бахрому.
Но еды было много. Выпускник физкультурного института попытался поднять тарелку с креветкой, но мышцы не выдержали нагрузки и тарелка рухнула на пол.
— Ми-бемоль, — определил по звуку лопнувшего фаянса выпускник консерватории. Конечно, на самом деле это было «до».
— ДэКаВээР?
Один из участников бала выпускников поперхнулся, замер с набитым ртом и, выпучив глаза, посмотрел на отличника института теплового хозяйства.
— ДэКаВээР?! — повторил отличник более живо и радостно.
Молодой человек проглотил всё, что было за щеками, помог себе кивком головы и осторожно поинтересовался:
— Простите, кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду?
Отличник просиял:
— А я, кажется, догадываюсь, что вы догадываетесь…
— То есть я правильно подумал, что вы понимаете, что я понимаю, что вы имеете в виду?
Тот распахнул объятья:
— Коллега! У нас в теплотехническом четыреста человек окончило, а ни один не знает, что такое ДэКаВээР — двухбарабанный котёл вертикальный реконструированный! Ужас! Пять лет отучиться! И такого не знать! Я уже в отчаяние пришёл — и тут вы… ты… хоть один!
Выпускник увернулся и покраснел:
— Да я, честно, тоже не очень-то знал… Просто чую — знакомое… Как, бывало, проснусь на лекции — а этот с кафедры бубнит: ДэКаВээР, ДэКаВээР…
— Тоже не знал?! А как же призвание… работа… народное хозяйство… свершения… благо техногенной революции!?..
Он покачнулся и, побледнев, рухнул на ковёр.
Новоиспечённые выпускницы медицинских ВУЗов разом заметались, забегали:
— Врача! Врача!
А выпускник академии финансов веско добавил:
— Или хотя бы спонсора.
ДЕНЬ ЕДИНЕНИЯ
Пышно и организованно, словно богатые похороны, прошёл в городе Новопёхтинске традиционный День единения и согласия.
Начались торжества в пять утра, когда все владельцы авто вышли во дворы и отключили привычно орущие по ночам сигнализации. Тут же по паркам и скверам прошлись собаковладельцы с совками, лопатами, тачками и экскаваторами, чтобы собрать скопившиеся за лето экскременты.
Около шести в спальни к зятьям постучались празднично одетые и аккуратно причёсанные тёщи. В одной руке они держали спиннинг и удочки, в другой — поднос с рюмкой водки и бутербродом на посошок. На центральной улице колонну отправленных на рыбалку зятьёв встретила колонна зелёных с лозунгами: «Мы не будем вам конопатить мозги с охраной природы!» Рыбаки тут же выбросили транспарант: «Мы больше не будем губить рыбу!». Побратавшись, колонны рыбаков и зелёных соединились с большой группой синих, ожидающих опохмелки, и отправились в парк на весь день пить пиво.
С восьми утра на центральной площади духовой оркестр без умолку играл гимн. При этом всех собравшихся просили не вставать, а продолжать сидеть на очищенных от собачьих продуктов газонах.
Начались демонстрации. Сперва городские власти запустили фашистов-чернорубашечников, которые прошли по городу с лозунгами: «Нам — нет!» и «Мы не пройдём!». Затем промаршировали левые с транспарантами: «Пролетарии всех стран, не слушайте нас!» и «Советам не надо власти!». После этого состоялся марш несогласных под лозунгами: «Мы согласны!». Завершилось шествие проходом огромной колонны партии власти. Первыми шли олигархи с лозунгами: «В разъединении наша сила!». Потом — чиновники, раздававшие встречным горожанам накопленные на взятках купюры. Грохоча кастрюлями, прошагали домохозяйки, скандировавшие: «Политику по всемерному повышению цен одобряем и поддерживаем!» и «Долой детсады, поликлиники и пенсионный фонд!». Замкнула шествие пёстрая толпа праздничной молодёжи с транспарантами: «А нам типа как бы и не пофиг!».
А потом на газоны выбежали собачки, снова покакали и испортили весь праздник. Они же, собачки, газет не читают и выступлений членов правительства не слушают. Поэтому и не знают, как надо себя вести в традиционный День единения и согласия.
ГАЛЕРА
Я пахал все эти восемь лет, как раб на галерах.
Из политических откровений
В каюте капитана было сумрачно. Вяло коптила лампа, заправленная жиденькой нефтью, освещая покрытые плесенью доски обшивки. Ритмично поскрипывал на трапе костыль боцмана и раздавалось его ворчание в темноте:
— Три тысячи ч…чубайсов!
Наконец боцман доковылял до двери.
— Как там рабы? — устало спросил капитан.
— Пашут… Ой, то есть пишут.
— И что пишут?
— Как обычно. Программу. Скоро бой — велят снять и утопить последние пушки. Ведь, как известно, корабли противника — наши лучшие друзья, а пушки их могут огорчить…
— Да, да, да… — капитан выставил подзорную трубу в открытый иллюминатор и тут же проворно убрал. Мимо галеры, едва не задев бортом её обшивку, прошелестел рангоут вражеского галеона. Капитан озаботился:
— Неудобно вышло… Не слишком ли мы притесняем вра… неприятеля?
— Сами рабы попросили подпустить поближе… Так неприятелю удобнее.
— Ах, да, да… Что там ещё в трюме?
— Недовольство, кэп. Хорошо бы, говорят, им другую галеру — пашем, мол, пашем, а победы всё нет и нет. Команда, говорят, какая-то не такая досталась. Во-вторых, все восемь лет им омары выдаются недостаточно крупные, а икра как раз наоборот — недостаточно мелкая и зернистая. И вот ещё что… Кофе.
— А что — кофе?! — напрягся капитан.
— Гляссе подаётся остывшим!
— Да ёксель-моксель! Куда смотрит кок?! Его пора замочить в отливе! — капитан засуетился, разыскивая шляпу. — Я сегодня отнесу им кофе сам. Так будет лучше.
Через минуту он уже спускался в трюм, где на галере изнывали рабы. Спросив у дежурного центуриона разрешения войти, он поначалу зажмурился от яркого света. Потом, неловко расшаркавшись, попросил подвинуться на лавке одну из секретарш, помогавшую рабам переносить все тяготы, и поставил поднос на кипарисовый столик.
Раб отвлёкся от пахоты, понюхал кофе и великодушно кивнул. Рабы на галере вообще редко разговаривали с капитаном и командой. Ведь, как известно, рабы — немы.
ФИЛОСОФ ХОМА
Знаете ли вы ту страну, которую все живущие в ней называют «этой страной»? Нет, вы не знаете этой страны!
Там сквозь волнистые туманы то и дело с пугающей периодичностью пробивается луна. Над седой равниной моря гордо реет белый парус и с какого-то перепуга ищет бури. Старый дуб, весь преображённый, покрытый ростками тёмной сочной зелени, стоит среди долины ровныя. Где Иван Иванович и Иван Никифорович, собрав каждый по двести тысяч войска, выходят с шашками наголо, чтобы убить, изничтожить как можно больше народу, назвав это подвигом и доблестью. И долго ещё мать, провожая кибитку с сынами, бежит следом по двум треплющимся стёртым шлеям и вязнет в них расписными черевичками, и стенает, заламывая руки, и рвёт на себе платье, обнажая белыя груди… Эх, шестёрка, птица-шестёрка! Как стоишь ты перед паханом, дятел?! Тебя не за клинским, а за смертью посылать!..
Так думало народонаселение этой страны в один час 33 минуты пополудни в воскресенье, 20 апреля 2008 года, то есть за шесть лет, четыре месяца, два дня и шестнадцать часов до падения метеорита. В фигуральном, конечно, смысле.
Одного не могло понять население этой страны, думая: твари они дрожащие или право имеют? Вот закинуло население в третий раз сеть в море, но опять туда не попало. И пока искало сеть, собирало да штопало — всё пыталось понять, пыталось понять, пыталось понять…
Уж ему, населению, для просветления и деньги не платили, и доллар рушили, и Гайдара живьём предъявляли, и погосты обустраивали, и реформы будировали, и Ельцина на бис опохмеляли, и выброшенные с Запада продукты впаривали, и мозги рекламой туманили, и вместе с домами взрывали, и выборы всякие бесконечно удачные про-во-ди-ли-и…
А будто нечисть какая-то куражится: не понимало оно, отчего всё-всё так же и не меняется, стреляй — не стреляй, голосуй — не голосуй.
И тогда в глубинах, в недрах, в самой исконности души населения возник, выпестовался и вырвался наружу… Не крик даже — стон:
— Приведите Философа Хому! Ступайте за Философом Хомой!
И вдруг настала тишина в этой стране: послышалось вдали волчье завыванье (как всегда бывает, когда ведут философа или историка), и скоро раздались тяжёлые шаги. Взглянув искоса, увидело население, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стояла окружённая толпой волшебная урна-самобранка для голосования.
