Дмитрий Шерих - История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей
Так вот и родился топоним: после открытия дачной эпохи всю местность стали именовать Лесным корпусом, а затем просто Лесным. Поскольку дачников было немало, новое имя передавалось из уст в уста и обрело, наконец, постоянные права жительства в столичной топонимике.
Лесновские места долго сохраняли популярность. Несмотря даже на то, что годы и расширение города брали свое. Вот из записей того же Никитенко за 1854 год: «Сильно надоел мне этот Лесной корпус. В нем все переменилось — лес истреблен, поля заняты огородами, население умножилось, развелись кабаки, — одним словом, вышел дрянной городишко». И все-таки другой современник отмечал в 1886 году: «Обилие зелени и сухой здоровый воздух привлекают в эту местность весьма много из зажиточного класса петербургского населения, преимущественно петербургского купечества». А известный историк Петербурга Михаил Иванович Пыляев еще двенадцатью годами позже констатировал, что Лесной «является любимейшей и многочисленнейшей дачной колонией с населением, достигающим в летнее время до 30 с лишком тысяч, из коего с каждым годом все более и более остается в Лесном и на зиму».
Но все же со временем Лесной, как дачное предместье, стал сдавать позиции. Дачники начали перебираться в Шувалово, Озерки, Парголово. А здесь становилось все больше тех, кто избрал Лесной по скудости средств. Петр Петрович Гнедич, вспоминая об артистах императорских театров начала XX века, рассказывал: «Последние же актеры ютились на таких окраинах, куда казенные экипажи не посылались. Один даже жил круглый год в Лесном и, не имея возможности тратить даже на трамвай, ежедневно отмерял десятиверстное расстояние пехтурой, несмотря на слякоть и холод».
Нынешний свой облик Лесной начал приобретать в 1960-е годы. И тут уже не осталось следа не только от лесов — от дачных садов тоже. Теперь это обычный район города, со всеми присущими мегаполису достоинствами и недостатками.
Пять, шесть, восемь…
Так ли уникальны Пять углов?
«В отличие от официальных наименований магистралей и площадей, Пять углов живут исключительно в живой традиции, — писал историк Петербурга Александр Валерьевич Кобак. — Есть в этом и легкая усмешка, и точность, и какая-то домашняя простота, не свойственная строгой и чопорной традиции петербургских наименований и напоминающая скорее былую патриархально-купеческую Москву».
Пять углов: это название вошло в петербургский обиход еще в конце XVIII столетия, а в XIX веке стало достоянием литературы. У Пяти углов жил некоторое время герой «Преступления и наказания» Родион Романович Раскольников. Алексей Константинович Толстой писал в 1870-х в шуточной «Оде на поимку Таирова»:
Близ лавок и трактиров,
Скрываясь там и сям,
По-прежнему Таиров
Пугал собою дам.
Однажды шел он важно
Вблизи Пяти углов,
Его узрел отважный
Сенатор Муравьев…
Пять углов упоминаются у Александра Ивановича Куприна и Осипа Эмильевича Мандельштама. Сергей Донатович Довлатов писал роман «Пять углов». Да и подростковая газета под названием «Пять углов» тоже оставила свой след в жизни города.
Почему перекресток Загородного проспекта с улицами Ломоносова, Рубинштейна и Разъезжей получил такое имя, объяснять вряд ли надо. Как правило, у перекрестков по четыре угла, а вот здесь их получилось пять, желающий может пересчитать сам.
Широкая известность этих Пяти углов породила уверенность в том, что такое явление — уникально, причем оно присуще именно Петербургу и этому конкретному перекрестку. Но так ли это?
Достаточно повнимательнее изучить петербургскую карту, чтобы убедиться: Пять углов не единственные в своем роде. Там, где Суворовский проспект пересекается с 9-й Советской, а к перекрестку этому выходит улица Моисеенко, углов тоже пять. Даром, что один из них занят сквером, носящим ныне имя Галины Васильевны Старовойтовой.
По пять углов у Светлановской площади и площади Бехтерева. Еще одним примером пятиугольного перекрестка является место, где сходится улица Коллонтай с Российским проспектом и проспектом Пятилеток. Пятью углами горожане называют также пересечение Кондратьевского проспекта, Лабораторной улицы и Полюстровского проспекта.
Но пять углов — это еще не предел, есть в нашем городе и перекрестки экстремальней. Один из них — пересечение Московского проспекта, улицы Фрунзе и улицы Победы: сюда выходят сразу шесть углов. Также по шесть углов у площадей Восстания и Калинина, не меньше шести и у Комендантской площади. Нельзя не вспомнить, наконец, и Каменный остров, где 1-я Березовая аллея создает сразу два многоугольных перекрестка. Там, где она пересекается со Средней и Западной аллеями, а также аллеей Лессинга — шесть углов.
А там, где 1-я Березовая пересекается с Боковой, Большой и Санаторной аллеями, а также безымянным продолжением этой Санаторной аллеи, углов целых восемь. Восемь! Наверное, это и есть самый многоугольный из петербургских перекрестков.
Так что Пять углов на Загородном вовсе не уникальны. Стоит еще учесть, что многоугольные перекрестки существуют во многих городах России и мира — скажем, своими Пятью углами гордятся в Мурманске, Великом Новгороде, Нижнем Новгороде, Харькове. Аналогичные перекрестки есть в Париже и Таллине, а знаменитые лондонские Семь углов (Seven Dials) в Вест-Энде, где место пересечения семи улиц отмечено еще и старинным обелиском с солнечными часами, запечатлел в прозе Чарльз Диккенс: «Мы всегда такого мнения, что если бы никто из поэтов не обессмертил Семи углов, то Семь углов сами непременно приобретут себе бессмертие… Какая путаница может сравниться с путаницей Семи углов? где вы найдете другой подобный лабиринт улиц, дворов, переулков и аллей? где вы найдете такое скопище англичан и ирландцев, какое встречается в этой запутанной части Лондона?»
Только вот в российскую литературу вошли именно петербургские Пять углов на Загородном. В этом отношении они и вправду уникальны. Помните, как там у Владимира Семеновича Высоцкого в его «Зарисовке о Ленинграде»:
В Ленинграде-городе у Пяти углов
Получил по морде Саня Соколов:
Пел немузыкально, скандалил, —
Ну и, значит, правильно, что дали…
Современное 101. Кто меньше?
На скольких островах стоит Петербург?
Когда петербуржец произносит слово «Острова», он подразумевает обычно так называемые Кировские острова — Елагин, Крестовский и Каменный, несколько десятилетий именовавшиеся в честь Сергея Мироновича Кирова. Острова эти всегда были популярны, здесь любил бывать Александр Александрович Блок, «на островах» и ныне отдыхают горожане.
Однако петербургские острова — это не только три названных острова. Знает ли читатель, например, что в нашем городе существует Казанский остров? Именно так называется участок суши, окруженный Мойкой, каналом Грибоедова и Крюковым каналом. Остров, можно сказать, рукотворный. А сколько всего островов в нашем городе?
Где-нибудь в середине XX века любой знаток ленинградской истории с ходу бы ответил: 101. Именно эту цифру приводила авторитетнейшая дореволюционная энциклопедия Брокгауза и Ефрона, ее повторил известный путеводитель по Ленинграду 1933 года, а в 1957 году вышла даже книга под названием «На 101 острове. Рассказы о Ленинграде». В ту пору о нашем городе издавалось не так уж много литературы, и это заглавие запомнилось. Вот и поэтесса Надежда Михайловна Полякова писала:
Сто один числят остров -
Вот наш город каков!
Людям было б не просто
Обойтись без мостов.
Однако прошло не так уж много времени, и оказалось, что островов в Ленинграде вовсе не 101. Инвентаризация, которую завершили к исходу 1975 года, выявила: их 42. Теперь уже эта цифра стала общепризнанной, она была широко озвучена в прессе, в краеведческой литературе и заняла место в энциклопедиях, справочниках, популярных книгах, даже учебниках.
До сих пор во многих изданиях можно прочесть: наш город стоит на 42 островах. Так что сегодняшний знаток городской истории может именно так с ходу и ответить: 42, и ни островом больше. Меньше, разумеется, тоже.
Отчасти этот знаток будет прав. Но и ошибется тоже. Потому что число островов в нашем городе регулярно меняется, оно вообще — величина непостоянная.
Чтобы разобраться во всем, начнем ab ovo. Перед самым основанием нашего города, как подсчитал авторитетнейший историк города Петр Николаевич Столпянский, островов в невской дельте насчитывалось 24. Это была точка отсчета, а потом начались перемены: рос город, стали появляться новые протоки и исчезать старые, создавались целые острова, а попутно старые маленькие островки присоединялись к соседним большим. Не прекращалась и работа природы. Известно, например, что небольшая болотная протока, создавшая Пеньковый буян, в результате ноябрьского наводнения 1726 года углубилась и превратилась в малый рукав Невы. Лишь в начале XX века рукав этот засыпали, а образовавшийся в 1726 году остров присоединили к Петроградскому.
