Рышард Савва - Клуб любителей фантастики, 1973
Полет в оранжевых креслах
Чернобородый стоял лицом к стене, дрожащей, словно воздух в жаркий день над пашней. Мы взглянули на стену и увидели облачное небо. Потом раскрылась панорама с высоты примерно тысячи метров. Пустыня, горизонт слегка размыт. Видимость поразительная. В центре панорамы город, вернее — колоссальный купол, сверкающий на солнце, разноцветный, выложенный плитками из цветного стекла или пластика. К нему вел канал. Несколько дорог, обсаженных бурым и голубым кустарником. По каналу плывут корабли — те, что мы видели на фресках, в воздухе несколько летательных аппаратов. По дороге идут закрытые машины. Правил движения — никаких: движутся хаотично, но не сталкиваются. Пожалуй, программное управление, как у нашей «черепашки» с «недремлющим оком». Несутся на огромных скоростях, увертываясь друг от друга.
А вот и вторая дорога, там нормальное левопутное движение, скорость километров триста!
— Первая — дорога для прогулок, — сказал я тоном гида, — а вторая — рабочая.
— Так оно и есть, — поддержал меня Антон. — Их забавляло ощущение опасности. Но вот катастрофа! Столкнулось несколько машин. Все движение приостановилось. На место происшествия опускается планетолет. Виляя среди машин, мчится «карета скорой помощи», черная с красными продольными полосами. Пострадавших увозят не в город, куда-то дальше, за горизонт. Планетолет поднимает обломки, тащит на свалку. Да, это тот самый город, в котором мы находимся сейчас!
— Совершенно верно, — подтвердил я. — Он самый.
Мне нестерпимо захотелось рассказать обо всем, что я узнал о городе и о жизни марсиан. Правда, сведения эти поступили мне в голову как-то отрывочно, кое-что было неразборчиво, непонятно, будто попадались неточные слова, искажавшие смысл. Но я синхронно их редактировал и, запинаясь, стал выкрикивать, как популярный комментатор Иван Потехин на состязании фигуристов:
— Мы наблюдаем жизнь марсиан в период упадка их цивилизации, когда уже почти не оставалось растительности, были растрачены запасы кислорода, воды. Вечно идущие жили в «закрытых городах». (Я впервые назвал так марсиан, словно вспомнив об этом.) В дальнейшем кино «прямого соучастия» познакомит вас (мне казалось, что я все знаю) с прочими сторонами жизни Вечно идущих. В эпоху «заката» исчезли новые идеи, все было достигнуто, все желания осуществлены. Сохранилась лишь неутолимая жажда развлечений — от наиизысканнейших и до самых грубых. Почти все занимались поисками новых и новых доселе не испытанных ощущений. Игра, которую вы наблюдаете, называется «одиночная прогулка». В ней участвуют несколько человек. Заключалась она в том, что у одной из машин дорожный регулятор выключал управление. У какой — никто не знал. Страшного ничего не происходило, экипажу обеспечивалась практически стопроцентная безопасность. Ломались одни корпуса, В данном состязании по непредвиденной случайности пострадал один из участников игры, его увезли в центр регенерации, где ему заменят глаз и ногу.
Мы летели, судорожно ухватившись за подлокотники кресел. Под нами проплывала пестрая равнина, разграфленная сетью каналов, с зеркалами водохранилищ, над городами не было куполов.
— Поля и леса! — воскликнул Антон. — Все занято растительностью. Я совсем не вижу пустынь! А ты, Ив?
И я не видел пустынь. Солнце стояло над головой: мы летели над экваториальной зоной. Нас мягко покачивали восходящие потоки воздуха, ощущался терпкий запах невиданных растений.
Антон сказал:
— Жили они здорово. Все засеяно. Мы попали в эпоху, когда еще не изготавливали искусственной пищи.
Наш странный марсианин исчез. Иногда сбоку повисала авиетка, из-за прозрачных стенок кабины на нас смотрели большеглазые существа, казалось, одного возраста, детей совсем не было. Мы не замечали их и на суше, на улицах городов, когда нас опустили ниже и мы летели, едва не касаясь крыш домов. В ту пору марсиане еще предпочитали передвигаться пешком. Они спешили по улицам, виднелись группы о чем-то разговаривающих и при этом воздевавших руки к небу людей. Впервые услышав о марсианах с воздетыми к небу руками, Вашата сказал:
— Приветствие! Манера вести мужской разговор.
— Конечно, обычное приветствие, как наше рукопожатие, — заключил Макс Зингер.
Поражало разнообразие в одежде. Впоследствии, когда мы нашли марсианские записи, то увидели, как создавалась одежда для каждого времени суток, для деловых встреч, занятий, прогулок, размышлений. Особенной изобретательностью в ней блистали женщины.
Сейчас изданы альбомы марсианских мод, взятые на вооружение земными костюмерами, вы сами уже убедились, как трудно описать словами, например, костюм для поездки на Великий канал, состоящий более чем из трехсот деталей, или костюм для размышлений в вечерние часы, не говоря уже о нарядах для парадных приемов или карнавалов в честь «Великого противостояния».
Что-то неуловимое роднило нас с этим непонятным народом, не только внешняя схожесть, скорее духовная общность.
— Ну конечно же, — сказал Антон, поняв, о чем я думаю, — у меня такое ощущение давно, мне даже кажется — я знаю, о чем они сейчас говорят.
Мы совсем забыли про Вашату и Зингера. Но скоро они напомнили о себе, появившись рядом в таких же оранжевых креслах.
Вашата сказал:
— Полная фантасмагория! Непонятно, как они это делают?
Зингер молчал, глядя вниз: мы летели над водохранилищем, и на голубовато-фиолетовой воде виднелось множество судов с необыкновенно высокими мачтами и разноцветными, непомерно большими парусами.
— Гонки! — сказал Вашата. — Все-таки что с нами творится? Что это…
Я не услышал конца фразы. Мы опять очутились в зале возле черного цилиндра, в оранжевых креслах перед гигантским пустым экраном. Вашата и Зингер исчезли. Марсианин сказал по-русски:
— Сеанс прекращен. После еще. Очень, более важное.
Слова он произносил необыкновенно правильно, голос звучал тепло, дружественно. Несмотря на все потрясения, пережитые за последние часы, это существо, заговорившее по-русски, буквально ошеломило нас.
Секунд тридцать мы молчали, глуповато улыбаясь, с недоверием глядя на бородатый, бесстрастный лик копии марсианина. Он, должно быть, разобрался в сумбуре наших мыслей и сказал:
— Да, уже научился, понял принцип мышления. Ранее я слушал, передавал волновые сигналы в образах. Подходил к разгадке. Теперь общение дало много, только недостаточно для полного понимания. Говорите, думайте быстро, научусь мгновенно.
Антон остановился, пораженный: на экране возник необыкновенно четкий снимок нашей планеты, в мантии облаков, между которыми проглядывала синь океанов и контуры Африки.
Марсианин сказал:
— Мы знаем. Ждали. Долго…
В шлеме загудел взволнованный голос Вашаты:
— Ив, Антон!.. Кто с вами сейчас разговаривает?
— Все в порядке, Христо, — ответил Антон. — Это наш друг-марсианин. Как видишь, он уже говорит по-русски.
— Опять фокусы? — сказал Вашата.
— Какие фокусы? — возмутился Макс. — Как ты не понимаешь, мы здесь в сфере других понятий, другой культуры.
— Постой, Макс. Ребята! Все же — кто он? Не может быть, чтобы… какая, вы сказали, у вас там температура и состав воздуха?
— Минус сто десять и почти чистый углекислый газ, — ответил Антон.
— Вот видите… — проронил Вашата.
— А что здесь особенного? — в голосе Макса послышалось искреннее удивление. — Так завершилась их цивилизация. Все мысли, способности, знания марсиан сконцентрированы в копии искусственного мозга. Он и еще некоторые остались в этом «Холодном доме». Они и есть последние хранители всего…
— Чего всего? — спросил Вашата.
— Ну — всего, что осталось. Неужели не понимаешь, что дело зашло в тупик?
Хозяин «Холодного дома» немедленно ответил:
— Тупик — непонятно. Искусственный мозг — понятно. Я копия Вечно идущих. Я остался ждать. Исполнить Миссию. Великую Миссию. Мы вас ждали…
Он пошел из зала, роботы у панели повернулись к нам, их глаза-окуляры мрачно сверкали. И в то же время нам не было страшно. Напротив, нас охватило спокойствие, чувство единства с этими созданиями марсианского гения.
Я подумал: «Какая миссия у этого бородача? Зачем они нас ждали? Все-таки — где мы? Что это за строение? Что сокрыто в черном цилиндре? Из чего он сделан?»
Я старался сосредоточить все внимание на стенных фресках. Сейчас мы проходили мимо огромной картины: на фоне Млечного Пути мчался корабль, по форме напоминающий манту.
— Манта? — спросил наш спутник.
Он надолго задумался и сказал:
— Млечный Путь — понятно. Вечно идущие называли иначе. — Он пропел длинную непонятную фразу и тут же перевел: — Большое колесо.
Я подумал: «Он читает у нас не только в сознании, но где-то глубже, о „колесе“ у нас и речи не было».
