Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6301 ( № 46 2010)
Очевидность данного заключения подтверждается непрерывной чередой жестоких схваток за верховную власть «без царя в голове», следовавших одна за другой весь XX век. Достаточно вспомнить всё, что происходило, начиная с отречения царя, когда «коллективный» Милюков–Керенский поборол Николая II, затем Керенский побил Корнилова, Ленин – Керенского. Сталин после смерти Ленина изничтожил Троцкого и других. Он же, умело страхуясь от посягательств на Кремль, периодически «чистил» его пороги. Хрущёв после смерти вождя сумел победить последовательно Берию, Маленкова, Молотова, неблагодарно ударить по маршалу Жукову. Наконец, группа Брежнева сместила Хрущёва. В 80-е годы последовала чехарда «перехватов» заветной «вертикали». И вот наступила новая революция 1991 года. Решительный Ельцин побил Горбачёва, вступив в союз с сепаратистами окраин, то есть достиг цели ценою предательства Русского Мира.
Так исполнилось пророчество Карамзина о неизбежном «хаосе частного права», то есть гражданской войне, если образованное, но западнически ориентированное общество начнёт «лечить» столь же подражательную государственность при помощи насильственных переворотов, прибегая для оправдания правового нигилизма к идеологемам, ложным по определению.
Эпоха Милюкова–Керенского–Корнилова, затем ещё более кровавые времена Ленина–Троцкого–Сталина показали, во-первых, правоту ставки школы Карамзина на просвещённое самобытничество. Во-вторых, продемонстрировали, что России необходимо взять курс на новую легитимизацию верховной власти в соответствии с отечественными правовыми традициями и народным менталитетом (эта цель пока не достигнута).
Карамзин убеждал, что Россия не Голландия, почему и задуманного Петром Великим чудесного превращения первой во вторую не состоялось. На Руси действует правило, гласящее: «не формы, а люди важны». Если будем и дальше заниматься отвлечённым рационалистическим формотворчеством на западный манер, презирая собственный менталитет, – быть беде.
Сказанное позволяет поставить вопрос: можем ли мы утверждать, что состояние Гражданской войны преодолено? К сожалению, Россия из него не вышла, поскольку в главном, духовном, отношении представители нашей элиты пока далеки от «просветлённого» состояния и соответствующих благих дел.
Так что вопрос о «полной» хронологии Гражданской войны не столь прост. В духовном плане она началась задолго до 1917–1918 гг., и пока не видно, когда завершится. С нею, как с возможной перспективой, начали бороться уже Карамзин и Пушкин.
Ошибки в понимании природы и сроков Гражданской войны напрямую связаны с тем, что задача возвращения народа к подлинной духовности пока не решена. Господствует «зауженный» взгляд, по которому Гражданская война возникла в 1917–1918 гг. и завершилась «в основном» к концу 1920 года.
Среди историков-профессионалов нет базового методологического единства в воззрениях на Гражданскую войну. Историк Ю. Жуков на страницах «ЛГ» (№ 1) заявил, что эта война – следствие прежде всего интервенции стран Антанты. Белые воины были при интервентах заведомо обречённой кучкой «недоучившихся гимназистов» и офицеров, «которые «постреляли» в Первую мировую войну и не могли остановиться». Представляется, что это явно «зауженный» фактографический подход.
Ещё Ю. Жуков убеждён, что Гражданская война – это прежде всего сепаратистские движения окраин. Очевидно, историк невольно сузил поле научного наблюдения, не обратив внимания на сознательный стратегический курс большевизма «превратить империалистическую войну в гражданскую», а далее – в мировую революцию. Представляется, что недооценил он и самобытные истоки белого дела, которое не было прямой функцией заграницы.
Историк, бесспорно, прав, подчёркивая изначальную обречённость белых, поскольку большевики сделали ставку на «хаос частного права» и экспроприацию частновладельческих земель, поддержанные огромным большинством крестьянства и солдатами действующей армии, побежавшими с фронта вершить «чёрный передел». «Любят люди пожар», – ещё до революции предупреждал Розанов. Революция была действительно народной. Большинство страны, породнившееся тогда с правовым нигилизмом, науськиваемое радикалами всех мастей, совершило великое преступление, ударив по субъективным поземельным правам сословий, что затем рикошетом возвратно ударило по крестьянству. Позднее, с началом массовой коллективизации, многие это поняли, но было уже поздно.
Впрочем, народ, в среде которого вспыхнула Гражданская война, состоял не только из крестьян. Интеллигенция стала важной стратой дореволюционной России, составив главную социальную опору Белого движения. С другой стороны, у белого дела были и «простонародные» корешки.
Моя покойная бабушка, оренбургская крестьянка Татьяна Семёновна Суровцева (1888–1986), рассказывала, как однажды в период военного коммунизма повздорили из-за царя мой дед (муж бабушки) Алексей Михайлович Суровцев с прадедом, её отцом, Семёном Константиновичем Голубцовым. Прадед был великим молчуном, но таки высказал свою приверженность старому монархическому строю, используя бесспорный, с его точки зрения, материалистический довод, заявив: «При Николашке товар был». Мой дед этого не стерпел, и начался ожесточённый спор, переросший в рукопашную. Бабушке пришлось разнимать участников «гражданского» противостояния. Прадед, сторонник царя, во время Гражданской войны служил у белых. Дед, хоть тогда и не был в Красной армии, но Советам сочувствовал. Когда семьи деда и прадеда были раскулачены, они оказались соседями по бараку ссыльнопоселенцев в сибирском шахтёрском Черемхово. Для полноты картины следует прибавить, что советская власть расстреляла именно моего «красного» деда в 1938 году, не тронув «белого» прадеда.
Эта обычная семейная история показывает сложность проблемы поиска «корней Гражданской» и даже имеет некий высший смысл. Репрессии 20–30-х годов – это история возмездия, обращённого не только против безбожной интеллигенции, составившей ядро Белого дела, но и удар воплощённого «бича божия» Сталина «по своим», по тем, кто «делал революцию» и сочувствовал ей. Известно, что любая неправда сама себя наказывает. Это следствие духовных основ бытия, которые, к сожалению, ощущаются далеко не всеми. Вот и наказаны были многие сотни тысяч тех, кто отвернулся ещё до революции от Бога и царя, создав главное нравственное (безнравственное по сути) условие ликвидации законной верховной власти. Все царские департаменты, не говоря уже о земстве и общественных организациях, добившихся больших прав во время мировой войны, были наполнены чиновниками, равнодушными к православию, верующими в счастливое будущее при республиканской власти.
Интеллигентское большинство с упоением сочетало неверие в Бога с любовью к подражательной конституции. Генерал Фадеев, дядя премьера Витте, ещё в 1870-е гг. предупреждал, что чиновничество «краснеет» и добром это не кончится, требуя усиления в верхах духа народности. И совсем не случайно революционный исторический цикл завершился в соответствии с русским менталитетом восстановлением самодержавия, правда, уже «красного императора».
Это доказывает, что менталитет является непременным фактором истории. Он может оторваться от своей духовной базы – православия, но действует с неумолимой силой. Большевики и были в массе своей русскими, отошедшими от Бога, но не потерявшими ни йоты от народных инстинктов. Отсюда их дерзновение, идейная жёсткость, презрение к интеллигентской «маргариновой» половинчатости.
Итак, если поискать предпосылки Гражданской войны, то выясняется, что одним из важнейших обстоятельств стал отход политической и общественной элиты дореволюционной России от православия. Это обернулось и деградацией монашества. Всё это влияло на широкие слои простого народа, который не мог не воспринимать «инфекции» безбожия, шедшей сверху вниз. Как известно, «рыба гниёт с головы».
Целый сонм прозорливых людей предостерегал верхи от опасного крена дехристианизации. Но это, как водится, «был глас вопиющего в пустыне». Митрополит Вениамин констатировал всеобщее падение религиозности в верхах к началу XX века. В 1913 году, в год 300-летия царствования Романовых, он уже не сомневался в скорых потрясениях. Тогда ему пришлось проехать поездом по центральным губерниям. Он писал: «Критика царя среди «публики» шла совершенно открыто… Я поражался подобной вольностью… Церковь вообще была сдвинута… с её места учительницы и утешительницы. Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне, а с того же Петра… И хотя цари не были безбожниками… связь с духовенством у них была надорвана…»
