Андрей Борцов - Агент влияния Аватар, или Эссе о предательстве, суггестии, ученых, Родине, любви и близости к природе
— Можешь пойти со мной, — сказал Спендер.
…
— Ты их убил, — произнес он и заставил себя взглянуть на сидящих напротив.
— Они это заслужили.
— Ты сошел с ума!
— Возможно. Но ты можешь пойти со мной.
— Пойти с тобой — зачем? — вскричал Чероки, мертвенно бледный, со слезами на глазах. — Уходи, убирайся прочь!
Лицо Спендера окаменело.
— Я то думал, хоть ты меня поймешь.
— Убирайся! — рука Чероки потянулась за пистолетом.
Спендер выстрелил в последний раз. Больше Чероки не двигался.
Зато покачнулся Спендер. Он провел ладонью по потному лицу. Он поглядел на ракету, и вдруг его начала бить дрожь. Он едва не упал, настолько сильна была реакция. Его лицо было лицом человека, который приходит в себя после гипноза, после сновидения. Он сел, чтобы справиться с дрожью.
— Перестать! Сейчас же! — приказал он своему телу.
Каждая клеточка судорожно дрожала.
— Перестань!
Он сжал тело в тисках воли, пока не выдавил из него всю дрожь, до последнего остатка. Теперь руки лежали спокойно на усмиренных коленях.
Он встал и с неторопливой тщательностью закрепил на спине ранец с продуктами. На какую то крохотную долю секунды его руки опять задрожали, но Спендер очень решительно скомандовал: “Нет!”, и дрожь прошла. И он побрел прочь на негнущихся ногах и затерялся среди раскаленных красных гор. Один.»
«— Почему вы не убили всех нас утром, когда была возможность? Вы вполне могли это сделать.
— Знаю. Духу не хватило. Когда тебе что‑нибудь втемяшится в голову, начинаешь лгать самому себе. Говоришь, что все остальные неправы, а ты прав. Но едва я начал убивать этих людей, как сообразил, что они просто глупцы и зря я на них поднял руку. Поздно сообразил».
Это — вовсе не обладание синежопой стройняшкой и полцарства в придачу, не так ли?
Рэй Брэдбери также преподносит события как трагедию. Погиб герой не потому, что его поймали, он просто дал себя застрелить — потому, что для него земляне были пусть сволочами, но все-таки своими, и разрешить это противоречие он смог:
«— Хотел бы я знать, почему он ждал. Хотел бы я знать, почему он не ушел, как задумал. Хотел бы я знать, почему он дожидался, пока его убьют».
*****Урсула К. Ле Гуин, Слово для «леса» и «мира» одно
Не буду пересказывать сюжет, никогда ле Гуин не нравилась: занудно, на мой вкус. Тем не менее, и здесь нет предательства, нет перехода на сторону чужих — есть лишь трагедия непонимания и выступление против эксплуатации аборигенов (против земного шовинизма, можно сказать) и против уничтожения лесов, которые являются для аборигенов куда более ценным объектом, чем земной лес для землян. Видимо, из-за этого кто-то в интернете (уже не помню, кто и где) упомянул повесть в роли аналогии к «Аватару». Я вообще не вижу параллелей, если по сути.
*****Что еще? «Неукротимая планета» Гарри Гаррисона, враждебно настроенная к колонистам, добывающим на планете редкие минералы. Колонисты местную флору и фауну ненавидят, а та это эмпатически чувствует, переживает и мутирует во все более чудовищные формы, чтобы уничтожить колонистов. За что, понятно, они планету больше любить не начинают — и все идет в резонанс.
Но опять же — на сторону планеты никто не становится. Есть те, которые поняли, в чем прикол, и ушли в леса жить в мире и гармонии с природой, но при этом они ведь не охотились на колонистов, оставшихся в защитном куполе, и не помогали его разрушать!
Никакого предательства нет, ассоциация возникает по причине «на людей массово накинулись животные планеты».
*****Подобие «аватара» есть в рассказе Пола Андерсона «Зовите меня Джо».
Даже герой — тоже калека. На Юпитере он переселяется в «аватар» и остается там. Но сравните сами...
«— Неужели вам не ясно? — почти закричал псионик. — Ведь Джо перенял у Энглси все — мысли, память, привычки, страхи, интересы. Конечно, чужое тело и иная обстановка вызывают некоторые изменения, но не большие, чем могли бы произойти с человеком и на Земле. Если бы вы, скажем, избавились от изнурительной болезни, разве бы это не придало вам больше решительности, может быть, даже грубости? В этом не было бы ничего ненормального, так же как в том, что человеку хочется быть здоровым, ведь так? Понимаете меня?
Викен сел. Некоторое время он молчал. Потом страшно медленно, неуверенно спросил:
— Вы имеете в виду, что Джо — это Эд?
— Или Эд — Джо. Как вам больше нравится. Сам себя он теперь зовет Джо. Для него это имя что-то вроде символа свободы, обновления, но остается он самим собой. Что вообще есть “я”, если не непрерывность существования? Он сам этого не понимал до конца. Он знал только — и я должен был ему поверить, — что на Юпитере он силен и счастлив. Ведь что вызывало возмущения в этих К-трубках? Простой истерический симптом! Подсознательно Энглси не боялся оставаться на Юпитере — он боялся возвращаться! И вот сегодня я подслушал его мысли, — взволнованно продолжал Корнелиус. — К этому моменту все его существо было сосредоточено на Джо, на здоровом юпитерианском теле, а не на больном обрубке человека на Ю-5.
...
— ... Но что делать дальше? Как нам связаться с Эдом? Захочет ли он вступить с нами в контакт?
— Конечно, — сказал Корнелиус. — Не забывайте, что он остался самим собой. Теперь, когда на него не давит увечье, он должен стать более общительным. Подождите, вот пройдет новизна встречи с новыми друзьями, и ему обязательно захочется поговорить с кем-нибудь, как с равным.
— Ну, а кто же будет управлять новыми Ю-сфинксами? — спросил Викен с сарказмом. — Например, я вполне счастлив в этом своем теле из мяса и костей. Так что спасибо!
— А разве Энглси был единственным безнадежным калекой на Земле? — спокойно спросил Корнелиус.
Викен разинул рот.
— К тому же найдется немало и стариков... — продолжал псионик задумчиво, словно рассуждая сам с собой. — В один прекрасный день, мой друг, мы оба почувствуем, что наши годы подходят к концу. А ведь так много еще захочется увидеть... И тогда — кто знает? — может быть, и мы с вами захотим прожить еще одну жизнь в юпитерианском теле — трудную, бурную, полную страстей жизнь... Нет, новых юпитерианцев найти будет совсем нетрудно!»
Совсем другое дело, не так ли?
*****Практически такой же сюжет есть и у Клиффорда Саймака в «Городе», «Дезертирство».
«Там остались его сотрудники, которые не были способны увидеть красоту Юпитера. Они считали, что клубящийся туман и струи ливня скрывают от их взглядов поверхность планеты. Тогда как виноваты в этом были только их глаза. Слабые глаза, не способные увидеть красоту облаков, не способные различить что-либо за завесом дождя. И тела, не воспринимающие упоительную музыку, которую рождают падающие с обрыва струи.
И он, Фаулер, тоже ждал встречи с ужасным, трепетал перед неведомыми опасностями, готовился смириться с тягостным, чуждым существованием.
Но вместо всего этого он обрел многое, что было ему недоступно в человеческом обличье. Более сильное и ловкое тело. Бьющую ключом радость жизни. Более острый ум. И мир более прекрасный, чем тот, какой когда либо грезился мечтателям на Земле.
— Идем же! — теребил его Байбак.
— Куда ты хочешь идти?
— Да куда угодно! — ответил Байбак. — Просто отправимся в путь и посмотрим, где он окончится. У меня такое чувство… ну, просто такое чувство.
— Я понимаю, — сказал Фаулер.
Потому что и у него было это чувство. Чувство какого то высокого предназначения. Ощущение величия. Уверенность, что за гранью горизонта их ждут удивительные приключения… Нет, нечто большее, чем самые захватывающие приключения!
И он понял, что пять его предшественников также испытали это чувство. Их тоже охватило властное стремление отправиться туда — навстречу более полной жизни, более совершенным знаниям.
Вот почему ни один из них не вернулся.
— Я не хочу назад! — сказал Байбак.
— Но нас там ждут, — ответил Фаулер, направился было к станции и вдруг остановился.
Вернуться в стены купола. Вернуться в прежнее больное тело. Раньше оно не казалось ему больным, но теперь он понял, что такое настоящее здоровье.
Назад — к затуманенному мозгу, к спутанности мыслей. Назад — к шевелящимся ртам, которые образуют звуки, воспринимаемые другими. Назад — к зрению, которое хуже, чем слепота. Назад — к связанности движений, назад к незнанию.
— Нам столько надо сделать и столько увидеть! — настаивал Байбак. — Мы еще должны многому научиться. Узнать, открыть…
Да, они могут многое открыть. Возможно, они найдут тут цивилизацию, по сравнению с которой земная цивилизация покажется ничтожной. Они найдут здесь красоту и — что еще важнее — настоящее восприятие красоты. И дружбу, какой еще никто не знавал — ни один человек и ни одна собака. И жизнь — такую полную, что по сравнению с ней его прошлое казалось лишь прозябанием.
