Александр Щипков - Плаха. 1917–2017. Сборник статей о русской идентичности

3. Национализм. Хотя западные консерваторы могут говорить, что они не националисты, но весь сегодняшний расизм и этнонационализм – либо англо-американского, либо германского происхождения, а главная тема западного консерватизма – это борьба с этнической иммиграцией. Ни византийцам, ни русскому народу не свойственен национализм, а борьба с этнической иммиграцией, при всей серьёзности этой темы, не может составить основную политическую повестку русского консерватора. Русский консерватизм воспринимает человечество как единое многополярное целое, где все народы и страны имеют право на свой собственный, уникальный уклад, из чего не следует, что все они исповедуют Истину.

4. Экономика. В западном консерватизме во все времена доминировали последовательный антисоциализм и идея имущественного расслоения как нормы жизни, отсюда максимальное невмешательство государства в экономику, отсюда минимум социальных гарантий, низкие налоги, метод «шоковых терапий». В русском консерватизме экономическая проблематика всегда рассматривалась через призму общесоциальных интересов и ценностей – как продолжение культуры общества, и если русский консерватор выступал против социализма, то прежде всего он выступал против его атеистической позиции. Для русского консерватизма принципиальны ценности милосердия и самоограничения, поэтому он никогда не оправдает жестокую конкуренцию и погоню за наживой.

Таким образом, дехристианизация западного консерватизма коснулась ключевых политических вопросов, и в своей доктринальной части он не может быть примером для русского консерватизма.

Дехристианизация сегодня – это «генеральная линия» либерального Запада в ипостаси Евросоюза и США, особенно её Демократической партии. Невозможно надеяться, что там что-либо изменится: это не просто решение каких-то отдельных политиков и влиятельных лобби, это настоящий цивилизационный выбор, который Запад последовательно осуществляет как минимум последние 400 лет. В этой ситуации Россия оказывается единственным государством в мире, способным отстаивать ценности христианского европейского мира, подобно тому, как в середине XV века, после падения Константинополя, она оказалась единственной православной страной и наследницей византийской миссии «катехона».

Для кого-то такие сравнения могут показаться излишне высокопарными и натянутыми, но не для христиан Ближнего Востока, где они сегодня подвергаются физическому уничтожению и знают, что только одна страна в мире может остановить этот геноцид. Не для православных жителей Запада и других регионов мира, где до ближайшего православного храма можно добраться только через сутки, а само православие совершенно неизвестно окружающим и его существование сознательно замалчивается. Не для тех жителей бывшей Киевской Руси, сегодняшней Украины, которые испытали погром канонических храмов и травлю за причастность к Русской Церкви. Не для всех тех, кто реально заинтересован в выживании и развитии православной цивилизации.

Распад либеральной идентичности

Независимые западные интеллектуалы сегодня говорят об архаизации неолиберализма и наступлении эпохи «нового варварства». На Украине эти процессы обернулись победой неофашизма. После «революции достоинства» в стране были резко свёрнуты политические свободы, начались убийства оппозиционных журналистов и депутатов, осуществляется военный геноцид. Всё это западный политикум не только предпочёл не заметить, но и помог осуществить. Впервые после 1945 года фашизм был легализован, и сделали это представители либерального правящего класса.

В России события 2014–2015 гг. стали причиной раскола либерального сообщества. Многие разглядели истинное лицо «самой прогрессивной и цивилизованной» системы взглядов. Сегодня налицо все признаки её разложения и утраты легитимности. А значит, смена идеологической матрицы неизбежна в самом ближайшем будущем.

Красная линия

Украинские события и их отражение в российском политическом пространстве заставили по-новому взглянуть на роль и сущность морально-правовых универсалий либерализма. То, что раньше было понятно в ходе экспертного анализа, теперь стало доступно непосредственному повседневному восприятию среднего обывателя. Украинская трагедия стала для него наглядным экспериментом. Эксперимент показал не просто двойные стандарты, но изначально утилитарный характер самой либеральной этики. Трещины в стене идеологического здания стало невозможно скрыть.

Например, для человека с обычными представлениями о справедливости очевидно: тот, кто уважает свою свободу, обязан уважать и свободу другого. Формула «Я – Шарли» одновременно должна означать «Я – Одесса». Десятки заживо сожжённых людей – никак не менее вопиющий «эксцесс», чем несколько застреленных. Тем не менее европейское общественное мнение – то есть те, кто привык говорить от его имени, – Одессу не заметили. Точно так же миссия ОБСЕ не заметила Донецк, Горловку, Первомайск, сметённый с лица земли. Но заметили последствия единственного залпа, попавшего по Волновахе. Другие эксперты «не заметили» политических заказных убийств Бузины, Калашникова и многих менее именитых оппозиционеров киевской власти.

Но правила одни для всех. Иначе они теряют всякий смысл и из универсалий превращаются в чистейшую идеологему. А так называемый европейский выбор не должен сопровождаться принесением человеческих жертв на алтарь идеологии: это именно то, в чём либеральный мир обвинял в своё время исторического конкурента – коммунизм. В противном случае моральная легитимность исчезает.

Явная диспропорция между декларируемыми liberal values и практикой политического террора украинской власти, а также реакцией на неё западного истеблишмента (точнее, отсутствием таковой) вызвала у россиян моральный шок. И она, безусловно, ударила по единству малочисленной, но влиятельной либеральной части российского общества. Представители этой части испытали то, что на языке блоггеров называется разрывом шаблона, а на языке психологов – когнитивным диссонансом. В итоге сообщество поделилось на тех, кому важнее политика, и тех, у кого в приоритете моральные принципы. Вот что пишут простые (нестатусные) представители этого круга, ещё недавно полностью разделявшие либеральные убеждения.

«Они Вам прямо всё расскажут, и про генетическую неполноценность в том числе. Про таинственный европейский код (меня тошнит, простите), про потомков убийц и стукачей. Короче – ну ватники же, колорады, быдло. Господь, жги. Давайте прямо. У этих людей конфликт не с Путиным. У них конфликт с Россией и её народом. Им отвратительно всё, что здесь есть, и почти все, кто здесь живут. Это их право – кому арбуз, кому свиной хрящик. Но невозможно быть совестью того, кого ты ненавидишь. Невозможно улучшать страну, которая тебе отвратительна. Сейчас они думают, что люди отворачиваются от них из-за пропаганды. Но тут, как и с украинцами, никакая сурковская или киселёвская пропаганда не сработает лучше, чем их собственные слова или же молчание. И конечно же, “просвещённый Запад” и его “свободная пресса” тоже показали, почём оно. Когда Янык разогнал демонстрацию и студентов побили – это ужас, кошмар, тирания. Когда десятки и сотни мирных людей погибают за свои убеждения или просто за то, что не там стояли, от рук “борцов за свободу” и “молодой демократии” – это совершенно нормально… В какой-то момент этого конфликта Обама высказался про то, что Россия оказалась on the wrong side of the history. Эти слова очень применимы к тусовке эха мск, сноба, кольты и прочая. Они заняли не ту сторону, когда наступил переломный момент – 2 мая, события в Одессе – и никто, НИКТО не написал из тех, кто ходил на марши за мир, что вообще-то жечь людей плохо, жечь людей за их убеждения – совсем плохо, радоваться этому – чудовищно… со 2 мая для меня в России либералов нет».[10]

Такая борьба мотивов характерна именно для людей, искренне верящих в то, что либерализм является продолжением гуманистических идей. Это показатель кризиса системы, которая не в состоянии соответствовать своим установкам, уважать «права и свободы», на которых построена её внешняя, идеологическая надстройка.

Сегодня практика опровергает теорию.

И это вызывает неизбежный раскол либерального сообщества, каждый член которого стоит перед моральным выбором: либо принять фашистские взгляды как продолжение либеральных, либо отказаться от самой неолиберальной доктрины.

Многие выбирают первый, ультраправый путь. И начинают призывать к игнорированию интересов тех 85 % «нечистых» совков и ватников, которые, по их мнению, составляют проблему для оставшихся 15 % «чистых» (вариант: креативных). Как устранить «вату» из политического пространства, пока прямо не говорят.