Владимир Буковский - На краю. Тяжелый выбор России
– Скажите, я вот слушаю вас и ловлю себя на мысли, что у вас, как и у вашего друга Мустафы Джемилева, нет никакой обиды на эту систему. Я читала обо всех пытках, через которые вы прошли в КГБ, и у вас нет озлобления. Как вам удается так относиться к государству, которое ломало вам жизнь?
– Я и Мустафа – мы принадлежали к тому поколению и кругу, которые хорошо знали, что делают. Мы ничего другого от них не ожидали. Мы не были жертвами. Поколение наших отцов, которых уничтожали в ГУЛАГе, были жертвами, они не понимали, за что их садили. А мы были солдатами. Мы прекрасно понимали, что нас ждет. Я влез в это в шестнадцать лет и уже тогда хорошо понимал, что меня ждет. На самом деле представлял себе гораздо хуже, чем получилось. Никто из нас не верил, что мы доживем до тридцати лет. А мне уже за семьдесят. Поэтому мы не в претензии и не обиде.
– Вам не жалко было своих лет, когда КГБ вам зонд запихивали, чтобы насильно кормить, когда надевали мешок на голову, имитируя удушение.
– Я выяснил несколько интересных для себя вещей. Что я малочувствителен к голоду, холоду и к боли. У меня высокий порог, я не страдаю от этого. Что касается смерти, я рано понял, что такое смерть. Мы жили в коммуналке, моя бабушка, которая читала мне Жуковского и Пушкина, умерла у меня практически на глазах. Я понимал, что это будет и со мной. При этом я не был религиозен, я понимал, что это исчезновение. И я не буду помнить и жалеть, что я так мало пожил, если придется уйти раньше. Поэтому я никогда не боялся смерти. А раз у меня такие высокие болевые пороги на боль, холод и голод, чем, собственно, и наказывали в советских тюрьмах, плюс такое философское отношение к смерти, ну и что они могли сделать? Ничего.
Бремя выбора
Не хочу жить в антиутопии
(Беседа В.К. Буковского с политологом В. Штепой. 2004 г.)
Говорят, что со старыми диссидентами беседовать непросто – годы подполья сделали многих из них довольно замкнутыми персонами. Поэтому я был удивлен весьма радушной встрече с гостеприимным хозяином профессорского дома в пригороде Кембриджа. Мы проговорили часа полтора – за крепким чаем с карельским бальзамом. Об Англии напоминал лишь типично британский, жарко потрескивавший камин.
– Владимир Константинович, в России вы известны как интеллектуал и аналитик, предсказавший еще в 1984 году скорый распад Советского Союза, хотя к этому тогда не было, казалось, никаких предпосылок. Чувствуете ли вы себя счастливым, наблюдая исполнение ваших пророчеств?
– Далеко не всегда, потому что обычно мои предсказания довольно мрачные. Но иногда они забавляют. В 84-м, действительно, все вспоминали книгу Оруэлла, и мне тогда задали вопрос: каким я вижу СССР в XXI веке? А я ответил, что считаю этот вопрос нелепым, ибо уже через 10 лет этой страны просто не будет. Тогда такой ответ многих шокировал, и его припоминают мне до сих пор. (Смеется).
– И все же: что случилось тогда, на рубеже 80-90-х? Почему власть, жестоко преследовавшая диссидентов, вдруг в мгновение ока перехватила ваши идеи, а вы сами остались, как и были, невостребованными?
– А это как раз был наиболее логичный выход для власти. Эти люди сидели у власти десятилетиями и поколениями и, естественно, терять ее не желали. Но когда рухнули цены на нефть и мировая ситуация стала меняться, им пришлось срочно менять имидж. А при том, что у нас, диссидентов, там не было никаких социальных позиций и возможностей влияния, у нас все же был наработан определенный интеллектуальный потенциал, язык, понятный окружающему миру. Вот этим потенциалом и языком система при Горбачеве вовсю и воспользовалась.
– Да, когда главный идеолог Политбюро Яковлев вдруг заговорил словами тех, кого он десятилетиями травил, – в этом было что-то сюрреальное…
– Тот же сюрреализм мы наблюдали бы, если бы после Второй мировой войны не догадались провести Нюрнбергский процесс, а нацистская партия просто объявила бы свою «перестройку». Но, к сожалению, аналога Нюрнберга – над коммунизмом – нам добиться не удалось. Слишком сильно было противодействие как среди этой «перестроившейся» номенклатуры, так и на Западе, где левые силы давно контролируют общественное мнение и львиную долю прессы. Они насмерть перепугались, что этот процесс вскроет их многолетнее сотрудничество с Кремлем, многомиллионные счета и прочие скандальные документы…
– Но в начале 90-х вам все же удалось поработать в советских архивах?
– Да, но лишь в 1991–1993 годах, когда еще обсуждался вопрос – устраивать ли этот процесс. В архиве Политбюро мне удалось откопать просто потрясающие документы – куда уходили русские деньги, как все эти западные коммунисты отчитывались перед советским руководством, какой «общеевропейский дом» они планировали вместе строить… Часть этих документов я вывесил в Интернете, но с 1993 года в России они вновь объявлены секретными! Видимо, Ельцин испугался, что при доведении этого процесса до логического конца ему и самому с его цековским прошлым у власти не усидеть. Вот они и решили дать задний ход. И сегодня закрыты даже те документы, которые относятся к первым годам советской власти, материалы Коминтерна!
– Удивительно, что у нас еще находятся люди, которые думают, что в 90-е годы все решительно изменилось…
– Людям свойственно обманываться – а им к тому же постоянно твердят о каких-то «идущих реформах». Но посмотрите – что реально изменилось к сегодняшнему дню? Как правила Россией дикая бюрократия, так и правит, разве что поменяла корочки на своих партбилетах. Более того, она ничуть не сократилась, а наоборот – все более и более разрастается, появляются все новые и новые «контролирующие органы». Вновь лепится «культ личности» – очевидно карикатурный, но не менее фанатичный, чем при Сталине. Менталитет как был, так и остался рабски-советским – эти люди меньше всего думают, как произвести нечто новое, для них главное – отнять и поделить.
– Советская экономика рухнула из-за недостатка нефтедолларов. Нас ждет повторение?
– И, возможно, даже более мощное! Причем скорее, чем некоторые думают. Как только мировые цены на нефть упадут, эта бюрократия примется выжимать регионы до последнего, и в какой-то момент они просто перестанут ей подчиняться. Но в отличие от распада СССР это будет уже не национальное, а экономическое размежевание. Север, Урал, Сибирь и Дальний Восток – регионы, где добывается все сырье, за счет которого эта система и существует, – попытаются приобрести хотя бы какую-то независимость. Не в том смысле, что они сразу захотят государственности с какими-то строгими границами. Они просто постараются отстроить свое собственное самоуправление, найти свое место на мировом рынке.
Дальнего Востока это касается особенно. Ведь у них там рядом Япония, Корея, богатейшие тихоокеанские рынки. А их пока просто обирают до нитки, хотя за счет одного лишь транзита они могли бы жить не хуже Гонконга. Я уже как-то приводил такой гипотетический пример – однажды вечером местный губернатор будет сидеть с местным командующим военным округом, попивая коньячок. И заведется разговор: «Иван Иваныч, вам Москва что-нибудь дает? – Да что вы, наоборот, все отнимает, да еще налоги все увеличивает. А вам? – Даже сапогов не шлют. – Так какого… они нам нужны, давайте я буду правительством, а вы – командующим армией!» Что сделает Москва? Пошлет войска? Да у них солярки не хватит!
Нынешняя власть просто не понимает, что ее затея с этой директивной «вертикалью» только усиливает сепаратистские настроения. Умный правитель в российских условиях вел бы дело к реальной федерации, развивал бы партнерские, а не командные отношения с регионами. Это то, чего в России еще никто не делал, – поэтому здесь постоянная, неизвестная в других странах боязнь «распада». Но распадается только мертвое…
– Сегодня в России, в отличие от других стран, попросту запрещено создание партий по региональному признаку. К примеру, мои знакомые из Калининграда, люди вполне лояльные, попытавшись зарегистрировать Балтийскую республиканскую партию, получили из Москвы не только резкий отказ, но и угрозы.
– «Запретить» это движение невозможно, как течение реки, – оно прорвется другими путями. Только уже более болезненно, что-то затопит… Если не хотите разговаривать цивилизованно – получите там Ольстер или Страну басков. Это объективный закон. Да и местные князьки – если они не будут шевелиться, а уповать на доброго дядю из центра – их этот поток просто сметет. Не хотелось бы гадать, как именно пойдет эта дезинтеграция – но она уже на пороге… Кстати, это вовсе не означает, что российское пространство разгородится навсегда, – через несколько поколений эти фрагменты вполне могут воссоединиться, но уже на другой основе, более здоровой и естественной, без этого централистского катка. Культурная близость, несомненно, сыграет свою роль. Как, например, сегодняшний англоязычный мир – Англия, США, Канада, Австралия – живет в тесном контакте и общении, а ведь они прошли через яростные войны за независимость.
