ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко
– А было страшно? Вы как-то рассказывали, что боялись советских, думали, что они вас убьют.
– Ну боялись, старое поколение нас пугало, да и американская пресса… Зато в Союзе за мной следили, ходили. Мне было так даже спокойней – никто меня не ограбит, не нападет. Я думала, что я очень умная; как-то взяла такси подальше от гостиницы и адрес сказала неточно, и когда мы подъехали к нужному дому, велела поворачивать направо – а шофер сказал мне: «Нина, тебе нужно налево». Он знал, кто я! А еще меня возмутило то, что он на ты со мной, как он посмел!
– А русские молодые люди к вам приставали?
– Э-э-э… Я была с Жаном. Но все равно ко мне все время обращались, чтобы я продала джинсы, ботинки, пластинки… Но у меня была только жвачка, и я ее дарила. Мне были интересны вопросы, которые они задавали: а такой-то все еще играет на барабане в такой-то группе? Я не знаю! Как, вы, американцы, не знаете таких важных вещей?
– И что вы чувствовали, вы кто – русская или как?
– Я чувствовала, что я и русская, и нерусская, я понимала, что это родина – но это не мое. Меня вот недавно спросили, я русская или американка, и я сказала: «Да». Я и – и. Когда я в России, я чувствую себя американкой, потому что я вижу все недостатки русские. Когда я в Америке – я вижу все недостатки американские.
– И какие же вы там видите?
– Провинциализм. Самодовольство. Отсутствие интереса к остальному миру.
– А у русских вы какие видите недостатки?
– Провинциализм… Самодовольство…
Мы громко смеемся.
– Но это правда! Это не шутка… Хотя, может, провинциализм – это не то слово…
– Скажите, Нина, а если, к примеру, начнется война с Россией – вас посадят в лагеря? Как это сделали с американцами японского происхождения во Вторую мировую?
– Ну… Могу сказать, что в 50-годы неуютно было быть русскими. В Америке. Они (словечко это очень выразительно. – И. С.) не различали советских и белогвардейцев, о-о-о! Они задавали идиотские вопросы: «Ты же любишь коммунистов? Зачем ты говоришь по-русски?»
– И вот вы съездили на историческую родину…
– И увидела, что советские – не такие уж и страшные. Правда, я тогда совершила ошибку. Меня многие в Москве спрашивали: «Правда, у нас тут ужасно?» Я в ответ врала, что ничего страшного, жить можно. А надо было правду говорить… Мне тогда казалось, что неприлично сказать людям: «Вы сидите в говне».
С русского туда
– Расскажите о работе. Кого вы переводили?
– Я перевела «Скажи изюм» Аксёнова. И «В поисках грустного baby». Вася – он умный, остроумный, но только потерялся тут, в Америке. В переводе тут мало что читают… Ну и конечно, переводила Сахарова (и Боннэр). Я перевела его мемуары, после того как он вернулся в Москву, – это было интересно. Читая это десять лет спустя, я поняла, какой это важный документ, – там ведь все по минутам расписано. Я люблю переводить знакомых людей. Рыбакова, Гусейнова, братьев Стругацких, Бакланова. Особенно живых – потому что люблю по ходу дела задавать вопросы и просто дружить, учиться у них. Толя Рыбаков и его жена Таня были нашими близкими друзьями. Но и классиков переводила. Странно, что оригинал не стареет – а перевод устаревает, и поэтому время от времени переводят заново. Например, Ильф и Петров – их перевели 25 лет назад, так сейчас это уже не читается. «Мастера и Маргариту» уже перевели три или четыре раза. Скоро уже и «Ящик водки» заново переводить придется… В общем, книги нужно то и дело наново переводить. Вся русская классика на английский была переведена Констанц Гарнетт (Constance Garnett). Она этим делом занялась, когда сломала ногу, надо было себя чем-то занять… Она не знала русского и стала переводить – Чехова, например, с немецкого! Там у нее русские мужики выражаются, как английские фермеры. Но вот забавно, Хемингуэй говорил: «Если бы не Гарнетт, я бы не знал Толстого». Она работала в 20-х годах, и теперь это уж такой устарелый английский язык… В книге обычно много сленга, а сленг стареет. Ты каждый раз переводишь на современный эквивалент… Иначе новые читатели могут не понять. Это очень важно. Лимонова я переводила. Он приехал в Америку вскоре после Купера, с поэтом Худяковым и художником Бахчаняном. И с женой-красавицей, он ее звал Козликом. Потом она стала итальянской графиней, а тогда была манекенщица. Я им помогла с публикацией про них в литературном журнале Saturday Revue. Там сделали несколько страниц об их работах, я переводила. С тех пор я с Лимоновым не работала, к тому ж он начал жить нелитературной жизнью. Сначала – бурной… Работал мажордомом у знакомого нашего. Потом написал книгу «It’s Мe, Eddie», но это не я переводила. Но так или иначе Лимонов был одним из моих русских американских авторов, которых я переводила, только когда они жили в Америке. Еще – Соломон Волков. И Довлатов: я переводила «Иностранку», «Чемодан» и несколько рассказов.
– Он, говорят, был невыносимый.
– Говорят. Но я лично ничего этого не почувствовала. Жене, может, было трудно с ним, а мне – хорошо…
– Он к вам не приставал?
– Нет.
– Вы с ним выпивали?
– Очень мало. У него были периоды когда он пил – и когда не пил. Он, кстати, первый, кто повел меня в «Русский самовар», который тогда только открылся. У владельцев ресторана было правило – если подаришь самовар, то у тебя будет вечная скидка. Мы с Довлатовым сидели под самоваром, который он туда принес.
– Говорят, пешком тащил аж с Квинса, купил на барахолке на последние деньги, ехать было уже не на что.
– Неужели правда?
– Такая легенда. Каплан именно так рассказывает.
– С Довлатовым мы пили мало, но много говорили о литературе. Все профессиональные писатели имеют одно общее: они не учат переводчиков, как надо переводить, они понимают – текст уже не в их руках и не надо со словарем сидеть и предлагать варианты…
– Дайте ваш список лучших русских писателей.
– Я очень мало читаю современную литературу. В основном, конечно, для того, чтоб что-то найти для перевода. Ищу все время! Слежу например за «Антибукером» и за «Большой книгой». (Часто решение жюри меня удивляет – странно, что призы дают тем книгам, каким дают.)
Их нравы
– Ну и каковы результаты этих поисков?
– Я помню, как предложила одному издательству Маканина. «Он гебист?» – «Нет». – «Кого-то убил?» – «Нет». – «Ну и как мы
