Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин
Прокурор ни о чём женщину не расспрашивал, защита тоже. Видела и видела… Эти показания следует признать простой формальностью, поскольку несколько независимых свидетелей уже рассказывали суду о том, что видели убитого в добром здравии гораздо позже указанного интервала времени.
Затем дал показания доктор Чарльз Скелтон (Charles L. Skelton), проводивший первичный осмотр одежды, найденной в бочках. По его словам, он не обнаружил ничего подозрительного, то есть ни крови, ни волос, ни шерсти животных. Разложив и переписав все детали одежды, он в последующем передал их доктору Фою (Foye).
Защита Скелтону вопросов не задавала.
Следующим свидетелем обвинения стал Генри Коулс (Henry Coles), сержант сигнальной службы. Свидетель бодро отрапортовал о погоде 7 ноября в районе Бостона, в частности о том, что скорость ветра в течение дня возрастала с 3 миль в час до 5 [т. е. с 5 км/час до 8 км/час], а направление изменилось с юго-западного на южное. Почему сообщение свидетеля касалось 7 ноября, а не 6 [когда были обнаружены и подняты из воды бочки] совершенно непонятно. Перед нами либо ошибка стенографа, либо самого свидетеля, который неправильно понял полученное задание представить сводку погоды и… подготовил её не на тот день.
Примечательно, что ни сам Генеральный прокурор, вызвавший Коулса, ни защита обвиняемого свидетелю вопросов не задавали. Причём, судя по всему, по одной и той же причине — представители обеих сторон прекрасно понимали, что рассказ о погоде в Бостоне вообще никак не влияет на исход дела.
Далее по предложению Генпрокурора Трейна в зал заседаний был приглашён чиновник городской администрации Генри Уайтман (Henry Wightman), представивший суду подробную карту Бостона. Сложно сказать, почему это произошло только на 4-й день процесса, ведь во время предыдущих заседаний вопрос о взаимном расположении домов и улиц, а также перемещениях и местонахождении свидетелей поднимался неоднократно. Все эти важные детали объяснялись буквально «на пальцах». Понятно, что наличие большой и детальной карты очень помогло суду и добавило всем объяснениям наглядности, но… карта появилась в суде только к концу 4-го дня.
Перед нами ещё одно весьма наглядное свидетельство скверной организации процесса обвинением. Впрочем, не станем сейчас напирать на данную мелочь, в конце концов, это не самая большая странность этого суда.
На этом сторона обвинения закончила представление суду своих свидетелей. Напоследок судья Уэллс уточнил у членов жюри, желают ли они повторно допросить кого-то из заслушанных ранее свидетелей, дабы уточнить не вполне ясные детали. После небольшого обсуждения председатель жюри попросил вызвать Альберта Гарднера, владельца магазина скобяных товаров, дававшего показания ранее. Гарднеру были заданы вопросы о типах топоров, продаваемых в его магазине, их весе и размерах. Свидетель без запинки ответил на заданные ему вопросы и ещё раз повторил, что лежащий на столе среди улик топор никогда не принадлежал обвиняемому, после чего покинул своё место.
Другим свидетелем обвинения, приглашённым для повторного допроса членами жюри, стал Дэниел Мэхан, тот самый человек, что получил утром 6 ноября деньги от Левитта Элли. Мэхану был задан вопрос о наличии на банкнотах следов крови, тот заявил, что ничего похожего на кровь на деньгах не увидел. С тем свидетеля и отпустили.
Судья Уэллс поинтересовался, готовы ли адвокаты начать представление суду «своих» свидетелей [т. н. «дело защиты»], и, получив утвердительный ответ, предложил не терять времени.
Адвокат Дабни произнёс довольно пространное вступительное слово, для характеристики которого мы с полным правом можем воспользоваться современным понятием «троллинга». Обвинение уже допустило свои основные ошибки, так сказать, сделало выстрел, и теперь инициатива находилась всецело на стороне защиты. У Дабни появилась замечательная возможность поиздеваться над противником, и он не отказал себе в этом удовольствии. Можно сказать, что адвокат воспользовался предоставившейся ему возможностью на «все 146 %», иначе просто невозможно объяснить то, как специфично Дабни построил свою речь.
Он, например, упомянул английского короля Генриха VIII, ввёдшего своим статутом разные степени убийства. А это — между прочим! — первая половина XVI столетия, то есть за 3 века до суда над Левиттом Элли! Развивая свою мысль, адвокат показал, что тюдоровское деление на степени убийства к данному делу вообще не подходит никоим образом, поскольку обвинение оказалось неспособно обосновать умысел и подготовку преступления — а ведь именно они образуют состав убийства 1 степени. «Так почему же Левитт Элли обвиняется в убийстве 1-й степени?» — весьма здраво поинтересовался адвокат и лишь пожал плечами.
Это выглядело как форменное издевательство над обвинением! Но дело было даже не в сарказме и не в актёрских качествах Дабни, а в том, что он указал на первый серьёзный изъян выбранной прокуратурой стратегии — неверную квалификацию преступного деяния.
Далее адвокат сделал акцент на очевидной бессмысленности показаний Рэмселла, якобы видевшего обвиняемого с бочками под ковром, а потом без бочек и ковра. Причём свидетель обвинения не только рассмотрел бочки, накрытые ковром, но сумел даже запомнить и впоследствии опознать сам ковер. Жаль, вот только возницу не запомнил… И с колокольным звоном сильно попутал!
Основные возражения Дабни можно сгруппировать следующим образом:
Во-первых, из показаний большого количества свидетелей — причём свидетелей обвинения! — например, Скотта Ричардса и других, известно, где и с кем Левитт Элли находился утром 6 ноября. Фактически всё это время он находился на глазах людей, причём на значительном расстоянии от Милл-дам. Его перемещения в тот день таковы, что он постоянно удалялся от дамбы и после 7 часов утра был уже настолько далеко, что после этого часа у него просто не имелось запаса времени для поездки к реке Чарльз для сброса бочек. Адвокат уточнил, что в 7 часов утра Левиит Элли был замечен между Бикон-стрит (Beacon str.) и Бойлстон-стрит (Boylston str.) на удалении 2 миль [~3,5 км.] от Милл-дам. Невозможно представить, чтобы ломовой извозчик мог быстро преодолеть такое расстояние. Для того чтобы обвиняемый мог избавиться от бочек с расчленённым трупом в утренние часы 6 ноября, в его перемещениях должна быть «лакуна», если угодно, «зона невидимости», интервал времени, на протяжении которого он исчезает из поля зрения свидетелей. Однако ничего подобного нет, перемещения
