Газета Завтра - Газета Завтра 832 (96 2009)
О том, что уж если случилось так,
Зачем-то
нужен я
здесь.
Но прячут губы в немой тоске
Все тот же вопрос —
в который раз:
Так долго прожив
от вас вдалеке,
Остался ли я
одним из вас?
МЕЧТА
...А в сущности, двигала мною всегда
Всего лишь одна мечта —
Чиста и светла,
как огонь и вода,
Несбыточна
и проста.
До того проста,
что и песню свою
Об этом
странно
слагать:
Чтоб с другом стоять
в одном
строю
И вместе
в ногу шагать.
А самое лучшее в этой мечте —
В несбыточный час,
в невозможный час
Прийти туда,
где мне скажут все:
"Ты —
один из нас!"
Георгий Судовцев АПОСТРОФ
Сергей Плеханов. Завтрак на Голгофе. — М.: Книжный мир, 2009, 320 с., 3000 экз.
Жанр "фэнтэзи" предельно романтичен. В нём уникальные ситуации создают уникальных людей, а уникальные люди — уникальные ситуации. Впрочем, и люди как таковые для "фэнтези" значения не имеют: героями вполне могут быть животные, "инопланетные" и прочие неземные существа, боги и так далее... Главное — неприятие автором этого серого, скучного, обыденного мира, с его пороками, болезнями и смертью. Чеховские героини только мечтали о "небе в алмазах", для авторов "фэнтэзи" и это — дешёвая побрякушка. Бери выше!
После ставшего знаменитым "Кода да Винчи" вариации на тему "истинной правды об Иисусе Христе" множатся буквально в геометрической прогрессии. Скромному (ну, для порядка скажем так, хотя о какой скромности в данном случае идёт речь?) отечественному автору Сергею Плеханову удалось внести свою лепту в этот процесс. "Завтрак на Голгофе" повествует о путешественниках во времени, якобы устроивших всю эту евангельскую кутерьму, причем "роль" Иисуса Христа исполняет истинный ариец гауптштурмфюрер Феликс Штарк, "роль" Иуды — Игорек-Иегуда Шойхет из советского Первоуральска, а "роль" апостола Иоанна — молодой филолог из демократической Москвы Иван Ильин. А "роль" пресловутой машины времени отведена метеоритным кратерам, искривляющим наше пространство и время каждые 19 лет.
В принципе, сюжет, вполне соответствующий строгим голливудским канонам, вот только явно неполиткорректные симпатия автора к Третьему Рейху и неприязнь к иудаизму придётся поправить, чтобы на Беверли-Хиллз не звучало сакраментальное: "Глядя на мордатых самодовольных обитателей Петах Тыквы, тель-авивского предместья, где Шойхет прожил несколько месяцев, он всё чаще ощущал приступы раздражения. "Как, ради этих мужланов и бабищ были принесены неисчислимые жертвы, ради их произведения на свет савмые возвышенные умы мечтали в средневековых гетто о возвращении в Палестину?". Или: "Фюрер был единственный настоящий революционер в новейшей истории... Даже проиграв, он изменил историю. Мир стал другим после фюрера. Его гниение ускорилось, а, значит, более очевидной стала та правда, за которую полегли лучшие люди белой расы. Из их могил поднимутся легионы новых борцов!"
А впрочем, как знать, — может быть, кризис и Барак Обама через какое-то время сделают эти чересчур хорошо знакомые нам идеи гораздо более востребованными за океаном?
И, если уж совсем серьёзно, детские игры в объяснение сверхъестественного естественным обычно завершаются так же плохо, как игры с огнём или электрической розеткой. Но, пока сам в этом не убедишься...
Сергей Соколкин НА РАССТОЯНЬЕ ПЕСНИ
Почему всегда так ревниво, намеренно принижая талант Примерова, смотрели на него эстетствующие либеральные, да и некоторые патриотические литераторы? Он был естественен на этой земле, а они нет, он был нужен этой земле, а они нет. Потому что кому-то очень не хочется, чтобы русский гений, русский огонь грел, освещал и освящал русский космос, русское бытие. А он родился для этого, он жил с этим и для этого. Родина была и его Путем, и его Целью. А инструментом — Слово и Песня. Без Родины он потеряет Песню, а без Песни — Жизнь.
С начала Перестройки Примеров, который вроде как должен был бы радоваться переменам, происходящим в стране, не находил себе места. Он чувствовал, что происходит что-то непоправимое. Он понимал, что в СССР, несмотря на все идеологические догмы, жила еще его крестьянская народная Россия, был жив уклад его предков, его русский язык. А с перестройкой началось не возрождение его Родины, а продолжилось интернациональное убийство России, стирание её особых, неповторимых черт. С экранов телевизоров хлынули чужебесие, духовная и плотская пошлость. Начался развал армии. А разваливая СССР, разваливали не коммунизм, а Великую Российскую Империю.
И линия разлома прошла через сердце поэта. После 1991 года, после развала-раздела-развода Союза писателей на враждующие лагеря Примеров на время потерялся, замолчал. И даже, как будто оправдываясь, как-то сказал мне, что ничего, у меня уже бывало такое, я несколько лет не писал, но надеюсь, что слова придут ко мне, вдохновение вернется…
И оно вернулось. Это совпало с появлением прохановской газеты "День", где Примеров стал постоянным, желанным автором.
Конец весны 1992 года. Меня, после окончания Литинститута, берут заведовать отделом культуры, а потом уже и поэзии — газеты "День". И мы уже начинаем встречаться с Примеровым в редакции "Дня" и "Литературной России", куда он приносит свои стихи или просто так заходит поговорить, поделиться своими мыслями, обидами, горестями.
Было такое впечатление, что атмосфера газеты, ее менталитет, ее государственный дух частично возмещали ему отсутствие воздуха Родины в Москве, возмещали отсутствие рядом донских просторов, крепкого казачьего локтя, так необходимых ему в то тяжелое время.
В страшные, смутные октябрьские дни 1993 года мы встречали на баррикадах вблизи "Белого Дома" хромающего бородатого ангела с глубокими печальными глазами — великого поэта Бориса Примерова. Он всегда подходил, улыбался и говорил: "Здравствуй, Сереженька! Наше дело правое, победа будет за нами!" И ведь он был прав. Несмотря ни на что, мы победили. Победили себя, свой страх, свое малодушие. А он, он написал такие стихи, благодаря которым перед ним умолкают многие предыдущие десятилетия и расступаются грядущие века.
Примеров, как и моя Родина — Россия, не переставал меня постоянно удивлять своим могучим, былинным внутренним миром, несмотря на свою внешнюю бесхозность и неприбранность. Он ведь с юности напоминал людям блаженного, многие чурались его, милиционеры на улице часто его останавливали, принимая за пьяного или бомжа.
А он и был блаженным, в религиозном смысле этого слова, высказывающим правду прямо в глаза царям и тиранам — ярко, образно, громко.
Шедевры, лучшие стихи позднего творчества Примерова — "Молитва", "Прощальный диптих", "Весна темная", "Когда паду я костным трупом", "Еще немного слов" и другие, однозначно стали впоследствии классикой русской поэзии, одним из символов русского сопротивления.
Боже, помилуй нас в горькие дни,
Боже, Советский Союз нам верни!
......
Стонет измученный грешный народ,
Гибнет под гнетом стыда и невзгод.
Боже, лукавого власть изжени,
Боже, империю нам сохрани!
Но Бог молчал, а поэт мучился, страдал, боролся. И душа русского поэта не выдержала.
5 мая 1995 года поэт повесился на своей даче в Переделкино, оставив предсмертную записку: "Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина… Неохота жить с подонками: Лужковым и Ельциным… Опомнись, народ, и свергни клику… такого не было и не будет на белом свете".
Мы похоронили его на Переделкинском кладбище рядом с могилой другого, любимого им поэта — Бориса Пастернака. Могилы других разбросаны по всей Руси необозримой.
Посмертно Борису Примерову была присуждена Международная литературная премия имени Андрея Платонова.
