Дмитрий Новоселов - Форс-мажор
- Скорее это мы Симоху финансируем.
- Ну, так принято говорить в таких случаях, чтобы было весомее.
- Ну и что, они поняли угрозу?
- Понять-то они, конечно поняли, - со вздохом сказал Серега. - Но, не испугались. Ты бы слышал, как они там хихикали!
- Ладно, завтра будет видно.
- И знаешь, еще что? Мне удалось узнать, что таким образом они кинули уже семерых.
- Как это? - удивился я.
- У них было семь недостроенных точек по городу. Все семь они продали по такой же схеме, как и в нашем случае. Везде фигурирует бедняга Галкин. Скорее всего, они все-таки оставят павильон нам, но завтра попросят доплату. Тысяч двести. Типа - пацаны, поймите, мы в накладе. Представляешь, пол лимона, плюс еще двести тысяч, и все по черному. Там можно многих прокормить. В том числе пару человек из мэрии и из областного правительства!
- Откуда мы возьмем деньги?!
- В том-то и дело. Ладно, до завтра. Может, Симоха что-нибудь выторгует.
Пока я готовил салат, позвонила Жанна. Она сказала, что постирала и погладила белье и хочет завести мне его прямо сейчас. Еще ей поручили забрать гитару.
Началось!
- Откуда ты знаешь мой телефон? - подозрительно спросил я.
- У Антона дома определитель номера. Он его еще в тот раз записал.
- Ты, надеюсь, придешь одна?
- Да, мы с ним поругались.
- Я собираюсь ужинать. На тебя пельмени варить?
- Вари, - не задумываясь сказала Жанна.
На смартфон позвонил Аркадий. Он спросил, куда складывать наличную выручку за три дня. Я поинтересовался, как они поступали при Игоре. Он ответил, что Игорь запирал ее в свой сейф, но сейф изъяли менты, поэтому Аркадий пока убирает деньги в свой сейф. Я сказал, чтобы он продолжал в том же духе. Позвонила Неля, спросила, как прошел рабочий день. Я ответил, что, вроде, все в порядке. Когда пельмени были готовы, а сил сдерживать свои голодные порывы уже не было, пришла Жанна. В одной руке она держала пакет с бельем, в другой - футляр со скрипкой. Мы сели кушать. Лопал, в основном, конечно, я, а Жанна просто клевала. Она пила пиво и смотрела на меня. Набив брюхо, я понял, что пиво здесь будет совсем не к месту, и достал водки. Жанна от водки отказалась. Она курила и пела песни, оказалось, что и на гитаре она тоже играет отменно. Я слушал ее, смотрел на стену осоловевшими глазами и нюхал дым. Она пела замечательно и грустно. Таких песен я еще не слышал. Откуда люди находят такие пронзительные слова?
- Ты наркоманка? - в лоб спросил я, когда она закончила петь.
- Нет, - покраснела она. - Почему ты решил?
- Вижу.
- Ничего ты не видишь.
Сказано это было как-то беззащитно. Наркоманы обычно отрицают все гораздо яростнее и непримиримей.
- Покажи вены.
- Я не наркоманка.
- Докажи.
Она скинула кофту, под которой оказался только бежевый лифчик.
- На, смотри, - она протянула мне руки.
Вены были чистые. Едва заметные нитки под розовой детской кожей.
- Ты в ноги колешься, - не успокаивался я. - Сейчас в руки только дураки уколы делают.
- Я не наркоманка, - Жанна уже не на шутку завелась, расстегнула джинсы, скинула их на пол и перешагнула. - На, смотри.
Я стал смотреть. У нее оказалась шикарная фигура. Ровные стройные ноги. Бежевые трусики. Не знаю, почему в переходе она показалась мне некрасивой? Я встал и прижал ее к себе. Мы начали целоваться.
Ее поцелуи были мягкими, теплыми и совсем детскими. Когда дело дошло до более откровенных и ласк, она неожиданно опустилась на колени, расстегнула мне ширинку и сделала такой высококачественный минет, что я орал, как сумасшедший, и чуть не выдернул клок волос из ее головы. Когда рот у нее освободился, она спросила:
- Тебе было хорошо?
- Еще как!
Мой ответ ее удовлетворил. Я застегнулся и сел на табурет. Когда ноги перестали дрожать, я спросил:
- У тебя месячные?
- Нет, - удивилась она. - Просто я люблю Антона и не хочу ему изменять.
«Боже, - подумал я. - Что творится в голове у этой девчонки?»
- Твой Антон - наркоман, - сообщил я.
- Ты опять?
- Точно. Я нашел в ведре шприц.
- Ты говоришь правду? - она расстроилась.
- Да.
Жанна заплакала.
- Он лечился. Говорил, что завязал. Уже пол года, - она всхлипнула. - Он мне врал!
- Мало того, в его гитаре я нашел пакет с порошком.
Теперь она испугалась.
- Это плохо.
- Чего ж хорошего?
- То-то я удивляюсь! Не ревнует, звонил раза три, сходи к нему, сходи к нему! Забери мое весло, забери мое весло, только будь с ним осторожней! Теперь понятно! Что с этой рухлядью осторожничать? Ей сто лет, - она пнула гитару, потом разрыдалась пуще прежнего.
- Теперь я не смогу ему верить, - между всхлипами произнесла она. - А у тебя могут быть большие неприятности. Он еще тот псих!
- Я его не боюсь.
- У него есть дружки. А мне что делать?
- Отдай гитару, только не говори, что знаешь про пакет. Пусть грешит на меня.
- А куда ты его дел?
- В унитаз.
- Смелый.
Она, наконец, успокоилась, помыла посуду, поставила чайник, потом села и снова начала петь, как ни в чем не бывало. И песни у нее опять были красивыми и чистыми. За чаем она спросила:
- Ты так на меня смотришь. Думаешь, я странная?
- Ну…
- Знаешь, - она немного помолчала. - Когда у меня появился первый парень, я долго не могла испытывать оргазм.
- Долго, это как?
- Месяца три, - подумав, ответила она. - Однажды, прекрасным летним днем я стояла на балконе и смотрела на улицу. Внизу бегали две собачки. Потом они начали трахаться. Это меня так возбудило, а когда они слиплись, я кончила. Я сразу поняла, что это - оргазм, такая волна…. После этого, когда я была с парнем, мне, чтобы испытать оргазм, приходилось представлять этих собачек. А потом это прошло, и все стало нормально.
Меня чуть не вырвало.
7.
Пружина то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. За спиной второпях крикнула что-то дверь подъезда, и было непонятно, чего она хотела - дружески хлопнуть по плечу или пнуть под задницу.
Весна высохла. Почти до самой стоянки передо мной бежала обалдевшая трясогузка. Было видно, что она только что с юга, еще ни к чему не привыкла, и у нее мерзнут лапки. Город уже проснулся, фонари погасли, солнце, цепляясь за вершины сосен городского парка, уже готово было высунуть свою рыжую шевелюру и явить ее миру, как доказательство неотвратимости тепла. На остановке толпились не совсем проснувшиеся люди. Мужчины тупо курили, готовясь к победе над женщинами в схватке за свободные кресла в автобусах. Женщины выглядели не менее решительно. Я смотрел на них немного свысока, потому что вот уже лет пять не пользуюсь услугами общественного транспорта, лишь иногда по вечерам позволяя себе отдохнуть от машины, пойти на поводу у каприза и поездить в громыхающих трамваях, когда одному в пустой квартире оставаться уже невмоготу.
Заплакал ребенок. Я посмотрел в сторону подворотни, ожидая увидеть упавшего малыша и зазевавшуюся мамашу. Вместо этого я увидел старую облезлую псину, которую пинали трое парней лет двадцати в нейлоновых куртках, набитых синтепоном. Никакого ребенка не было, это скулила худая, ни в чем не повинная сука, которая часто околачивалась возле коммерческих киосков на остановке. Парни окружили ее в кольцо и пинали не очень сильно, но со злобой и дико ржали, глядя на ее безуспешные попытки удрать. Вначале я подумал, что она кого-то из них покусала, но потом понял, что парни просто забавлялись. Им было весело. Они шли, видимо в расположенное неподалеку ПТУ, увидели собаку и просто так, от скуки, причинили ей боль, потешаясь над ее страхом. Старушка, торговавшая семечками, крикнула на них, и они оставили свою жертву в покое, а самый маленький из них напоследок пнул ее кроссовками между глаз в каком-то замысловатом прыжке, подражая героям боевиков. Сука, взвизгнув, ретировалась. Она была довольна тем, что ее оставили в покое, и не очень обиделась. Она уже привыкла.
Мной овладело бешенство. Липкая волна ненависти поднялась от паха до лица. Я почувствовал, что краснею. Когда подонки проходили мимо меня, я впился глазами в их лица и еле сдержал себя, сжав зубы и стиснув кулаки. Они меня даже не заметили.
Их было трое. Глупо было бы прийти на новую работу на второй рабочий день в синяках. У меня не было никаких шансов. И, тем не менее, всю оставшуюся до машины дорогу я представлял себе, как ввязываюсь в драку с этими недорослями, разбиваю нос одному, роняю второго, а третий, убегая, падает и ломает себе руку. Тридцать вариантов победы, враг разбит, и вся остановка мне аплодирует. Когда я садился в машину, у меня все еще дрожали руки.
Запел Стинг..
- Фиу - тиу - лиу, - сказал мягкий женский голос. - Иволга вернулась.
- У нас в поселке, в роще около дома, жила иволга, - ничуть не удивившись сказал я. - Она кричала по-кошачьи.
- Ой, простите, - испугался голос.
Через несколько секунд звонок повторился. Я сказал: «Алло».
- Мне бы хотелось услышать Игоря, - после долгой паузы произнес тот же голос.
