Исаак Гехтман - Золотая Колыма
— Почему ты просишь? — спросил я Чайвельрота, — разве ты устраиваешь праздник?
— Нет, — ответил Чайвельрот, — я только участвую, а устраивает Тмууэ. Он самый богатый, он «нут эрем» — «хозяин этой земли», и он главный хозяин байдары, а праздник надо делать потому, что кит был очень сердитый и много работал хвостом. Дух кита может отвести морского зверя и китов от нашего берета.
Праздник кита начался на другой день возле яранги Тмууэ, куда собралось почти все население поселка Лорино, взрослые и дети.
Мой ученик Таое, неся в руках куски китового сала, подошел к берегу, стал на скалу и, трижды прокричав Е о е, — так называется по-чукотски ветер, — бросил в море сало. Жена Тмууэ, в камлейке из оленьих кишек и кокошнике из оленьей шерсти, вынесла из яранги громадный мешок с мелко нарезанной китовой почкой, которую разбросала по снегу. Все чукчи бросились за кусками почки и начали их тут же есть сырыми. Потом все отправились к яме с китовиной, разрыли ее, достали, примерно, пятую часть мяса и разделили его между всеми, отнеся порядочную долю в ярангу Тмууэ.
Вечером начался пир в яранге Тмууэ и многих других. И потом, в течение четырнадцати дней подряд, все время продолжались всякие церемонии, заканчивающиеся вечером бесконечной едой.
Почетные старики, гости, мужчины и женщины, сидели в пологе голые и ели беспрерывно. В пологе только и слышно было шлепанье губами и кряхтенье хозяйки, которая едва успевала нарезать мясо. Поедали все до крошки, и только совершенно негодные части выбрасывали собакам или перетапливали для огня.
Особенно меня заинтересовали в процессе этой беспощадной еды два старика, родственника Тмууэ. Одного звали Мимай, а другого Кеселен. Они сидели в яранге утром, днем, вечером и ночью и ели без конца, с маленькими перерывами. Мимай, тощий и дрожащий от старости, с бессмысленной улыбкой смотрел на все происходящее вокруг и оживлялся только, когда приносили новую порцию еды.
Второй старик, Кеселен, наоборот, придавал большое значение магическим церемониям и активно участвовал в них. Он все время приглашал бить в бубен.
Чайвельрот затягивал песню, мои ученики Таое и Утетку садились на священный камень и начинали стучать в бубен, крича «Е-о-е, Е-о-е!» Женщины раскачивались, держась за ремни, протянутые по стенам яранги. Били в бубен часами, входя все в больший экстаз.
Часа в три ночи обычно ударяли в костяную лопатку, привязанную к яранге. Тогда из отдаленных яранг приходили дети. Их сажали в полог и кормили шарами из мелко рубленого сырого китового мяса, потом поили чаем и оставляли в холодной части яранги.
Я выходил к ним время от времени и уговаривал итти по домам. Дети мерзли, переступали с ноги на ногу, но уйти отказывались, крича мне: «карем!» Таое сказал мне: «Я хочу ходить в школу, но только после праздников». Меня поразило, с каким рвением он выполнял все обряды. Ведь Таое считался пионером и неплохо учился. Его родители живут лучше всех в Лорино. Семья Тмууэ — потомки шамана, у них все атрибуты шаманские, и даже над ярангой висит шаманский значок.
Поздно ночью в ярангу пришел председатель нашего нацсовета Рынтыргин, пошептался с хозяином и сказал мне:
— Сейчас самый праздник — Плитку. В яранге больше быть нельзя. Надо итти домой.
Меня начали уговаривать итти и, наконец, вежливо, но настойчиво вытолкали за дверь. Мне очень хотелось посмотреть конец ночи в яранге. Наруже была пурга, выл ветер. Я сбегал к себе, принес теплые одеяла, завернулся в них и начал из-под низу яранги наблюдать, что там будет.
В полог набилось так много людей, что негде было просунуть палец. Осталось только небольшое место в самом центре яранги, возле священного камня. Гости сидели вплотную, друг возле друга, без всякой одежды. Тмууэ поднялся и сказал:
— Кляуль (человек) будет бить в бубен.
Все замолкли.
На священный камень сел известный чукотский шаман — Теуль. Возле него на шкуре стояла голова моржа, а слева лежали жирные куски китовины. Ярко горела жаровня с моржовым жиром, в которую иногда сыпали какую-то пахучую травку. Теуль начал камлание.
По яранге поплыли приятные звуки бубна. Теуль артистически работал бубном. Бубен то тихо вздыхал, как усталая женщина, то ворчал, как горный ручей, то начинал завывать, как пурга и доходил до рева моря в шторм. Теуль сидел с полузакрытыми глазами и покачивался в такт бубну. Мой ученик Таое время от времени подпевал ему. Повидимому, Таое готовили в шаманы.
Теуль входил все в больший азарт. Бубен бил все сильнее. Гул бубна напоминал шум, который бывает у нас на Камчатке во время отдаленного землетрясения.
Чукчи прижались друг к другу и замерли в страхе. Теуль уже не сидел, он полулежал на шкуре, извиваясь всем телом, точно плывущий дельфин. Вдруг он приподнялся и хриплым гортанным голосом начал что-то кричать.
Я прислушался. В выкриках шамана все чаще и чаще слышались слова: культбаза, школа, кооператив, «мель-гетанг» (огненные люди — русские). Он агитировал против нас, убеждая чукчей не отдавать детей в школу и не помогать культбазе. Все затихли и внимательно слушали шамана.
Но вот Теуль умолк, вытер пот с тела и лица и начал бить в бубен какую-то веселую песенку. Чукчи все сразу развеселились и заулыбались. Чья-то рука просунула из холодной яранги под полог тазик с рыбой и кисетом. Теуль вздрогнул и рассмеялся. Вместе с ним засмеялись и остальные чукчи.
Руки все чаще просовывались из-под шкуры, и вокруг Теуля появились ситец, табак, спички, пояса, деньги. Кто-то просунул даже банку с консервами, которые я выдавал ученикам в школе. Подарки давали и Теулю и хозяевам. Даже секретарь нацсовета Кутегин принес Теулю нерпичью шкуру, а Тмууэ — табак. Дети все время стояли в холодной яранге и прислушивались к камланию. Только на рассвете их развели по домам.
Так продолжалось изо дня в день четырнадцать суток подряд. Всю ночь ели и били в бубен, днем спали, иногда устраивали состязания в беге или религиозные церемонии.
Получилось так: ловили кита человек пятнадцать, съели не больше пятой части китовой туши. Все остальное осталось у Тмууэ.
От подарков хозяин также в накладе не остался. Отдаривал он с большим расчетом. Получает, например, пять метров ситца, а отдает двести граммов чаю. Получает шкуру нерпы, а дарит кисет, получает кисет, а отдает какую-то кислую травку.
Двадцать четвертого ноября праздник Плитку кончился. Из яранги Тмууэ вывезли нарту с кусками сала и жира в подарок богам. На нарту положили еще плетку и подзорную трубу. Сын хозяина снова прокричал заклинания в море. Потом все гости яранги кинулись к ремням, которыми были опутаны потолок и стены яранги, и начали их резать на куски. Старик Мимай, которому не досталось ни куска, был очень огорчен и даже перестал улыбаться. Затем гости стали все в ряд, хозяин закричал «тагам», и все наперебой кинулись из юрты, в пургу. Больше в ярангу никто не возвратился.
Утром в школу пришел Таое и попросил меня вернуть ему его пионерский галстук.
— «Кересмит-Плитку» кончился, — сказал Таое, — теперь я хочу опять стать вожатым. — Но многие дети не возвратились в школу. Сын Ретегрец, когда я спросил его, почему он не ходит в школу, ответил мне со злобой:
— Вы, русские, нам хорошего не хотите. Вы нам муку серую даете, а американцы раньше давали белую.
Я объяснил ему, что чукчи в Лорино за один месяц получили от нас по три мешка крупчатки, огромное количество галет, что муку мы продаем дешево, а пушнину покупаем дорого. Никогда американцы так не платили чукчам, а только спаивали их спиртом. Потом я сказал ему, что на Чукотку будет приходить все больше пароходов, привозить разные товары, и чукчи ни в чем не будут нуждаться.
Отец Ретегрец, слушавший все это, рассмеялся и сказал мне: «Кайво» — правда. После этого бедняк Ретегрец пришел ко мне в школу и спросил: «Мои дети хотят учиться. Сколько ты им будешь платить за это?» Я объяснил ему, что платить ничего не буду, но будет все-таки выгода потому, что дети получат бесплатно паек. Ретегрец снова рассмеялся, сказал «кайво» и прислал детей в школу.
После праздника кита мы решили разоблачить шамана Теуля. Но во время собрания в нацсовете, когда мы начали говорить о Теуле, многие начали в ужасе разбегаться. В том числе и сам председатель нацсовета Рынтыргин.
К Теулю в ярангу во время камлания я пришел вместе с товарищами Дамкиным и Норкиным. Когда Норкин начал говорить о шаманском обмане, переводчик Амьялик из нашей базы отказался переводить слова Норкина.
— Почему ты не хочешь переводить? — спросили мы Амьялика.
— Теуль — могучий шаман. Он может убить меня и отвести от меня морского зверя.
Теуля скоро раскулачили.
Вскоре начали приходить пароходы Колымской и Чукотской экспедиций, привезли много продуктов, промтоваров, привезли школьные принадлежности, кино, пособия. Работа культбазы сильно расширилась. Бедняки начали все больше прислушиваться к нашим словам и отдавать своих детей в мою школу. Пришли чукчи из Яндагая, Аканни, Чини, Нуниямо, и многие привели с собой детей. И вот через год никто уже не хотел уходить больше из моей школьной яранги.
